Заговор, которого не было... - Георгий Миронов

Показали они, что Кордин сидел за баранкой, Лебедев выходил купить сигарет в киоск, киоскерша показала. И еще двое видели — водитель служебной машины, ждавший приезда начальства с очередным поездом, и лейтенант милиции, возвращавшийся с дежурства, в гражданском, домой.

Показания всех совпали в главном: в машину Кордина на вокзальной площади сели три молодых парня. И маши­на тронулась с места.

Никаких особых подозрений парни те у свидетелей не вызвали. Садились добровольно. И добровольно, судя по всему, Кордин взял пассажиров. А сам промысел сей из­возный предосудительным в городе не считался. Если и за­помнили, может, потому, что как-то парни те, перед тем, как сесть в машину, подозрительно вокруг озирались, не глядит ли на них кто. Но с глазами свидетелей их глаза не встретились, — кто был далеко, кто в киоске, кто в ма­шине, — так что сели спокойно.

Опять же, лица их были видны плохо, и описали их только в общих чертах.

Но это уже серьезные показания. Как говорится, снаря­ды ложатся все ближе к цели.

Конечно, машина много дала. И главное, четкие «паль­чики». Были «пальчики» и на предметах, изъятых следова­телем — на магнитофоне, кассетах, ключе от бензобака, де­коративной головке с рычага переключения коробки пере­дач... Послал Коржев запросы. Если парни сидели, если проходили по «делам», то наверняка отыщутся их «паль­чики».

А тем временем и нож нашелся... Тот самый, которым резали и Кордина, и Лебедева... Как нашелся, случай анек­дотичный, но в интересах следствия я «покупку» Миши Коржева раскрывать не буду. Так сказать, представляю­щий тайну следствия профессиональный прием. А даль­ше — дело техники. Судмедэксперты однозначно утверж­дают, что именно этим ножом были нанесены смертель­ные удары Кордину и ранен Лебедев.

Нашелся после долгой и утомительной процедуры и владелец ножа. Он вспомнил, при каких обстоятельствах этот нож у него пропал.

Память очень освежает, если тебе за признание, что нож твой, грозит срок за убийство. И алиби нет толкового. Впрочем, старика того в убийстве и не подозревали. Одна­ко дали понять, что вспомнить все обстоятельства пропажи придется.

И он вспомнил с ненужными ни следствию, ни читате­лю подробностями, как пришли к нему за закусью (он со­лит отменные грибы, с урожая до урожая хватает) знако­мые парни. Выпивают они, но не больше других. Этим но­жом острым хлеб резали. А ушли, стал он искать нож, чтоб лучинку для зубочистки выстрогать, а ножа и нет. Точно — братья и взяли.

— А откуда знаете, что братья?

— Так они и сами себя так зовут. Брат да брат.

— Может, в бандитском значении — братан?

— Нет. Братья, точно и есть братья. Похожие, обоє рас­косые глазами.

— Так, может, одной национальности и все?

—  Нет, точно братья. Их все, кто даже имен не знает, братьями и кличут.

— А кто все?

Вышли еще на двоих знакомых братьев.

Круг поиска братьев по крови сужался.

Оставалось всего ничего: найти убийц и получить их признания.

Постепенно удалось и это сделать Михаилу Коржеву. Но времени на расследование убийства Кордина, при та- ких-то следках, ушло, как ни странно, гораздо больше, чем тогда, в начале следствия, казалось.

На втором этапе поиска уже конкретных, казалось бы, известных следствию преступников, было особенно важно создать, что называется, их психологический портрет...

Первое, на что обратил внимание молодой следова­тель, — особая дерзость и чрезмерная жестокость убийц.

Убить человека для них как стакан воды в жару выпить. Не просто в удовольствие, а в охотку. То есть без проблем, и приятно.

Убивали конечно же ради наживы. Но словно бы и в ра­дость, с куражем.

Как будто самоутверждались через издевательства и надругания над жертвами.

О чем это говорит? Скорее всего о том, что убийство у них не первое. И, увы, не последнее. Должен за ними тя­нуться след: есть кровь и до убийства Кордина, будет и пос­ле. С одной стороны, надо быть с ними предельно осто­рожными, — они пойдут до конца. С другой стороны, надо спешить. Чем быстрее и талантливее окажется он, следова­тель прокуратуры Михаил Коржев, тем больше человечес­ких жизней удастся сохранить.

— Должен быть след, а может и следы, — решил Ми­хаил.

Он думал об этом деле, листая страницы других дел, ведя допросы свидетелей, потерпевших, подозреваемых по этим другим делам, а перед глазами стояли наглые, воз­бужденные только что пролитой кровью братья и третий, Дробов.

Дробов уже сидел. С ним еще работать и работать. Не все он рассказал. Не все.

Может быть, стоит, параллельно с допросами Дробова, начать искать следы банды в других городах. Искать, срав­нивать аналогичные преступления в других городах, хотя бы для начала городах Поволжья.

Или все-таки делать упор на допросы Дробова, он рано или поздно купится в ходе допроса, попадет в тонко рас­ставленную ему ловушку? Но чтоб расставить ловушку, нужно иметь для нее подходящий материал.

И Михаил сел писать запросы в органы милиции и про­куратуры городов Поволжья.

А тут и Дробов стал «колоться». Поняв, что висит убий­ство на нем одном, сдал он братьев Ахтаевых.

«Важняк» Генпрокуратуры советует...

Когда следователю Кировской областной прокуратуры удалось доказать, что ряд убийств с особой жестокостью владельцев транспортных средств совершен в приволжс­ких городах одной группой лиц, дело было передано в Ге­неральную прокуратуру.

Возглавил группу (или бригаду, как принято в прокура­туре) один из опытнейших прокурорских «важняков» — старший следователь по особо важным делам при гене­ральном прокуроре России Александр Михайлович Доб­рынин.

К нему и зашел в тот вечер Михаил Коржев, вызванный в Москву и включенный в бригаду Добрынина.

К слову сказать, Добрынин руководил расследованием сразу нескольких сложных дел и, убедившись, что молодой следователь из Вятки с делом об убийствах автовладельцев вдоль Волги справляется, над душой не сидел, давал «пору- лить» самостоятельно.

Проведя очередной допрос Дробова в СИЗО в Вятке, помотавшись на встречи с сыскарями и следователями об­ластных прокуратур вдоль Волги, Коржев приехал в Моск­ву и зашел, как говорилось выше, к Добрынину.

—  Хорошо живете, Александр Михалыч, — улыбнулся он, выпуская клубок дыма. Курили в то время оба, почти не выпуская сигареты изо рта. Это Добрынин уже после «дела Ахтаевых» курить бросил.

—      А что тебе не нравится? — шутя насторожился Добры­нин.

— Да вот, гляжу, попугая завел. На моем молодом веку вы — первый «важняк» с попугаем. Я благодаря занятию дочки изобразительным искусством историю живописи хорошо изучил. Знаю, были известные картины «Мадон­на с младенцем Христом» или вот «Дама с горностаем», «Графиня с карлой на берегу пруда»... Вот бы с вас напи­сать портрет кисти Шилова «Важняк» с попугаем»... Класс...

—Ты все шутишь, а мне тут не до смеха, Миша. Демина на Кавказ послали, а он холостой. Вот и принес мне попу­гая, чтоб я его кормил, поил, веселил. Дома боюсь держать: кот — хулиган. Держу на службе. Днем он ничего — что-то там курлыкает, не мешает. А на ночь закрываю от света рекламы жениным платком. Так и живем.

Михаил устало расположился в неудобном, продавлен­ном кресле. Вечно в подразделениях прокуратуры на мебе­ли экономят. Вон коммерческие структуры с ремонта офи­сов и подбора мебели начинают, а мы об этом в последнюю очередь думаем. Вечно в России в присутственных местах мебель казенная и скучная.

— Чего загрустил сразу?

—Думаю. Вот банки отстраиваются, новейшую мебель покупают, а мы?

— А ты посмотри — где банки, а где мы. Банки вон по­закрывались, те, что остались, большие кадровые сокра­щения пережили. А у нас кадров вечно не хватает.

— Так, с другой стороны, кому охота в дерьме рыться. Людей можно понять...

—  Кому-то надо и страну от дерьма отскабливать. Ты чего пришел, на судьбу пожаловаться? Так сочувствия не найдешь. У всех у нас такая жизнь. Если что конкретное, говори.