Оборванные нити. Том 3 - Александра Маринина

— Я был дома.

— Кто может это подтвердить?

— Никто, — вздыхал Саблин. — Я живу один.

Ольга уехала, и даже соседки Жанны Аркадьевны не было за стеной: после смерти мужа она постоянно жила у дочери и возилась с внуками, а на своей квартире не показывалась вообще. Даже ключи оставила Саблину, попросив раз в три дня заходить поливать цветы и проверять, нет ли протечек и неисправностей.

— Плохо. Идем дальше, — говорил между тем следователь. — Рассмотрим способ совершения преступления. Убийство совершено с применением специальных познаний, которыми вы как врач обладаете. У вас есть навык постановки желудочного зонда. Ведь есть?

— Есть, — снова соглашался Саблин, — не отрицаю, тем более что во время вскрытия я сам об этом и говорил.

— Вы осведомлены о месте расположения рефлексогенных зон, удар по которым может привести к остановке дыхания, немедленной потере сознания и даже к смерти. Осведомлены?

— Да, конечно. Я хорошо учился в мединституте, — усмехался Саблин. — И даже помню, как они называются. Рефлексогенной является зона от точки Фэн-фу и Я-мэнь до точки И-фэн.

— А кстати, — внезапно оживился следователь, — удар по рефлексогенной зоне в моей практике встретился впервые. Я об этом только в книжках читал, ну, в кино еще видел. Так в книжках написано, что на месте удара остаются следы, кровоподтеки там или что у вас остается? А в акте экспертизы я что-то никаких упоминаний про следы не нашел. Может, эксперт все-таки ошибся?

— Не ошибся, — усмехнулся Саблин. — Воскобойников очень хороший и очень опытный специалист, он произвел послойное исследование мягких тканей шеи и нашел неоспоримые доказательства того, что в это место был нанесен удар тупым твердым предметом. А тому, что написано в книжках, не верьте. Там много всякой ерунды пишут. При ударе в рефлексогенную зону, если этот удар нанесен профессионально, никаких следов на коже не остается.

— Жаль, — казалось, следователь искренне огорчился, — а то можно было бы усомниться в том, что преступление совершено именно таким способом. Тогда проще убедить руководство, что убить Вихлянцева мог кто угодно, не обязательно человек с медицинским образованием.

— А зонд? — безнадежно спрашивал Саблин. — Куда вы его денете? Или у вас есть чем его заменить?

— Ну, тут я бы выкрутился. Вы же сами сказали, что остались ссадины, потому что зонд вводили неумело, грубо. А у вас большой опыт в этом деле, вы несколько лет в реанимации проработали. Если бы зонд вводили вы, то никаких ссадин не осталось бы.

— Резонно. Кстати, если бы зонд вводил я, то ссадин действительно не осталось бы, и вы никогда в жизни не догадались бы, что Вихлянцев не выпил всю эту водку сам, а ее влили ему в желудок.

Эти беседы со следователем, именуемые допросами свидетеля, повторялись несколько раз с небольшими вариациями. В конце концов Саблин не выдержал:

— Долго это будет продолжаться? Мы с вами переливаем из пустого в порожнее. Вы мне задаете одни и те же вопросы, я вам даю одни и те же ответы. Может, пора уже поискать других подозреваемых?

Следователь не стал кривить душой и сказал все как есть:

— На меня давит руководство. Они хотят, чтобы виновным в убийстве оказались вы, Сергей Михайлович. Вы им чем-то очень досадили или помешали, уж не знаю чем, но с меня требуют вполне определенный результат. А я человек служивый, подневольный, я обязан слушаться, если хочу еще пожить и поработать.

— Кто именно из руководства? — спросил Сергей. — Зампрокурора по следствию Журенко?

Следователь отвел глаза.

— Ну да… — выдавил он. — И не только он. Все, Сергей Михайлович, больше ничего не скажу, так что и не спрашивайте.

После третьего допроса Саблин почувствовал себя на грани отчаяния. Все складывалось — хуже некуда, и в Бюро, и с этим гребаным следствием. И никакого просвета.

Он решил заехать в спортбар на Пролетарской, к Максиму. Все равно уже седьмой час, рабочий день в Бюро давно закончен, и возвращаться туда смысла нет. Конечно, дел у него как у начальника невпроворот, но он так измучен, что нет никакого желания ими заниматься, хотя и понимает, что надо. Но если он сегодня не расслабится хоть чуть-чуть за парой пива и разговором с Максом, то завтра он окажется уже окончательно непригодным ни к работе в Бюро, ни к тому, чтобы сопротивляться попыткам следователя и его руководителей навесить на Саблина убийство.

Максима в баре не было, администратор сказал, что арт-директор появится где-то через час. Саблин заказал пиво, какую-то немудреную еду и погрузился в размышления о Вихлянцеве. В общем-то, следствие можно понять: действительно, единственным врагом убитого был он, Сергей Саблин. Больше никому в Северогорске этот человек ничего плохого не сделал. Или сделал? Может быть, что-то, связанное с его жизнью вне Бюро? Или вообще хвост тянется из областного центра, где Вихлянцев работал до того, как появился здесь? Мало ли, где и с кем он мог накосячить…

А могло быть и вообще не так. Бывают же убийства безмотивные, законники называют их «совершенными из хулиганских побуждений». Просто так взяли и убили Юру Вихлянцева. Может, лицо его не понравилось, может, отказал в просьбе дать закурить, да мало ли как могло обернуться… Убили первого попавшегося. Разработали в теории метод убийства, начитались какой-нибудь литературки и решили попробовать. Подыскали человечка, первого, кто попался. Всего-то и нужно было: познакомиться, напроситься в гости и принести с собой желудочный зонд и побольше водки. Вот и вся премудрость. Где берутся идиоты, которые способны убить человека из чистого любопытства, это уже другой вопрос, но то, что таких идиотов полно, — установленный факт. Да взять хоть того неуловимого отравителя, который использует рицин! Ведь совершенно очевидно, что потерпевшие, погибшие от этого страшного яда, друг с другом незнакомы, никаких общих дел у них не было, нигде их пути не пересекались, стало быть, они в качестве жертв были выбраны случайно.

А вот интересно, каким надо быть, какой структурой личности обладать, чтобы принять такое чудовищное решение: убивать людей из чистого любопытства, из интереса? Правда, у Раскольникова тоже был интерес, он убийство процентщицы совершил для того, чтобы решить для себя свой личный вопрос, но Достоевский хотя бы объяснил, что это был за вопрос и почему он мучил Родиона Романовича. А в случае с рицином? Почему? Ответ на какой вопрос искал, а возможно, и продолжает искать неведомый отравитель? И есть ли у него этот вопрос вообще? Может быть, им движет что-то совсем другое, но что?

И почему-то вдруг вспомнился гараж байкера Макса. Занавешенный закуток с окошком, верстак, колбы, склянки, какие-то растения, висящие пучками на натянутой веревке… Что он там химичит? Чем занимается в этом странном закутке? Ведь Саблин, помнится, спросил его, а Макс… Макс не ответил. Ушел от разговора.

Да нет же, нет, глупость какая-то! Не может Максим быть отравителем!

А почему, собственно говоря, не может? Что Саблин знает об отравителях, об их образе мыслей, об их чувствах, об особенностях менталитета? Ничего он об этом не знает. Его специальность — судебная медицина, а не криминальная психология, и ответить на вопрос о том, может Максим убивать людей из пустого интереса или не может, Сергею Саблину не под силу.

Какая-то мысль мелькнула вдалеке, царапнула больно и скрылась, поймать ее Сергей не сумел.

— Привет! — раздался над ухом знакомый голос. — А я прихожу — и мне сообщают, что ты здесь.

Перед ним стоял Максим, уже раздетый, без куртки, в черных кожаных штанах с заклепками и цепочками, светло-синей футболке с длинными рукавами и надетом поверх нее кожаном потертом жилете с многочисленными карманами и карманчиками на «молниях».

Пиво сразу стало горчить, Саблин даже поморщился от неприятного вкуса.

— Ты чего кислый такой, Серега?

Максим присел за столик напротив Саблина и потянулся к тарелке с горкой соленых сухариков из черного хлеба.

— Как дела? Как следствие? Отстали от тебя?

— Нет пока, не отстали, — рассеянно ответил Саблин, пытаясь сосредоточиться и сообразить, как себя вести? Спросить про закуток в гараже? Или не нужно? Если Максиму нечего скрывать, то он… Что? Расскажет, что это за закуток и чем он там занимается? У него была такая возможность, когда Саблин задавал ему вопрос, но байкер ею не воспользовался. Значит, ему есть что скрывать. Поэтому нет никакого смысла спрашивать прямо. А как спросить, чтобы он не забеспокоился? Как получить ответ?

«Саблин, — сказал он себе, — ты — судебный медик, а не оперативник и не следователь. Ты никогда не умел играть в шпионов, ты умел только сражаться в открытом бою. И не лезь ты туда, куда не надо, можешь все испортить».

— Следствие не отстало, — продолжал он, прихлебывая пиво, к которому так и не вернулся прежний приятный хлебный привкус, — зато теперь санэпидстанция меня достает и пожарные мои кишки на кулак наматывают. Явились сегодня с самого утра с проверкой противопожарной безопасности, все розетки осмотрели, схему внутренней проводки потребовали, а где я ее возьму? Здание строилось, когда меня еще на свете не было, а ремонтировалось, когда я здесь не работал. И где эти схемы — черт их знает! Со времени последнего ремонта почти весь персонал поменялся. А у меня же еще муфельные печи для обжига инфицированного материала… Одним словом, морока та еще. Санэпидстанция все-таки лучше, с ними я как-то умею разговаривать и хотя бы понимаю, чего они хотят, а с пожарными мы вообще как будто на разных языках разговариваем. Ни я их не понимаю, ни они меня. Так что имей в виду, дружище: если у тебя есть недвижимость, то и на тебя могут обрушиться сокрушительные радости общения с этой службой.