Золотой камертон Чайковского - Юлия Владимировна Алейникова

– Расскажите мне о ваших отношения с Ившиным, начиная со знакомства, – попросил Александр Юрьевич.

– Мы встретились впервые чуть больше года назад на фестивале в Иерусалиме. Павел был председателем жюри, я участницей. Нас познакомил мой учитель Дмитрий Георгиевич, они были с Павлом старыми приятелями. Потом я победила в конкурсе, а Павел познакомил меня с очень хорошим немецким импресарио, помог получить контракт. А спустя несколько месяцев мы снова встретились с ним в Мюнхене. А затем в Лондоне. Там он мне впервые назначил свидание, а потом мы с ним, никому не сказав ни слова, улетели на несколько дней в Испанию. Ну а затем я переехала в Нью-Йорк. Мы стали чаще видеться, чувства к жене у него к тому времени совсем остыли, потом я забеременела, и мы решили пожениться.

– Сколько же вам лет? – поинтересовался капитан, разглядывая сидящую перед собой женщину.

– Двадцать пять. Что, считаете, слишком большая разница в возрасте? – усмехнулась Александра. – По нашим временам совершенно незначительная.

– По нашим временам – да, – согласился капитан. Ему импонировало, что девица держится просто, не жеманничает, не строит из себя наивную простушку, этакое чистое влюбленное создание.

– А что же вы будете делать теперь, одна, с ребенком, без денег?

– Ну, во-первых, я не нищая, у меня имеется долгосрочный контракт, я хорошая пианистка, а во-вторых, Павел, когда подавал на развод, заодно изменил завещание. Так что голодная смерть мне не грозит. И – нет, он не думал, что умрет в скором времени, ничего такого, он строил далеко идущие планы на жизнь, просто у него хорошие юристы, они отрабатывают свой гонорар, следя, чтобы его дела были всегда в порядке.

– Кто знал о ваших отношениях с Ившиным?

– Мало кто. Мы их не афишировали до развода. Знали мои родители, мой учитель Дмитрий Георгиевич, знал юрист Павла, естественно. Когда Павел собирался на гастроли в Петербург, он планировал рассказать о нас своей семье. Я должна была прилететь в Петербург двадцать первого, чтобы познакомиться с его отцом, а потом уже в Нью-Йорке он хотел познакомить меня с сыном. Сын уже взрослый, учится в университете.

– А вам известны условия нового завещания Павла Владимировича?

– Да, мы вместе были в тот день в юридической конторе. У Павла не было от меня секретов. И вообще, он был готов сделать все ради нас с будущим сыном.

– У вас будет сын?

– Вообще-то пока еще точно неизвестно, но Павел был уверен, что да. Он очень хотел, чтобы мальчик вырос и пошел по его стопам, даже мечтал подарить ему на пятилетие свой золотой камертон. Павел верил, что эта вещь пробуждает скрытые способности, раскрывает талант, – без особого восторга рассказывала Александра Леонидовна.

– Значит, вы знали о существовании камертона?

– Ну разумеется, Павел почти не расставался с ним. А почему вас так интересует камертон?

– Он пропал после убийства Павла Ившина или во время него.

– Камертон был самой драгоценной вещью для Павла, он бы скорее согласился потерять все свои деньги и имущество, чем камертон, он был его талисманом. Впрочем, талисман слишком слабое слово. Павел без него жить не мог, – машинально поглаживая свой округлый живот, рассказывала Александра Леонидовна. – Это был фетиш, святыня.

– Так что же с завещанием?

– Ах, да. Камертон в случае своей смерти он завещал нашему будущему ребенку, также он завещал нам квартиру в Нью-Йорке, замок во Франции, квартиру в Петербурге. У меня тут родители живут, поэтому я часто бываю в городе. Также сорок процентов имеющихся у него капиталов и ценных бумаг, остальное делилось между его сыном, отцом, что-то отходило бывшей жене, несколько картин он завещал своим друзьям, кому-то он завещал музыкальные инструменты из своей коллекции, не все, а часть, в общем, завещание было довольно развернутое. Изменения были внесены только в основную его часть, ту, что касалась близких родственников.

– Скажите, а до изменения завещания в вашу пользу кому доставалась бо́льшая часть имущества Павла Ившина?

– Сыну, разумеется. Его бывшая жена и отец получали те же доли, что и в новом завещании. Мне кажется, это были даже не доли, а конкретные оговоренные суммы. Ах, да. Чуть не забыла, Павел завещал мне авторские права на все свои произведения.

– А кому он прежде завещал авторские права?

– Сыну.

Вот оно! Александр Юрьевич едва удержался, чтобы не воскликнуть вслух.

Итак, вырисовывается «любовь с интересом». Даниил Ившин – единственный наследник великого музыканта. Не только денег, но и, самое главное, авторских прав на произведения отца. И вдруг в одночасье он перестает быть единственным чадом и наследником, появляется ушлая девица, к тому же беременная, и Ившин-старший тут же переписывает все свои богатства на еще нерожденного наследника. Вот это удар.

От такого можно сорваться. Да, но Даниила Ившина не было в стране в момент убийства. С домработницей у них плохие отношения, да и не стала бы она подставляться ради чужих интересов, а к тому же Сладкова настаивала, что о ее отношениях с Ившиным никто не знал. Ни сын, ни домработница, ни отец. Ившин собирался поговорить с родственниками по приезде в Петербург. Стоп, а с какими родственниками? У него в Петербурге только отец. Сын приехал в Питер только из-за убийства, а так Ившин-старший собирался познакомить его с будущей женой в Америке.

И тут память услужливо подсунула Александру Юрьевичу образ милой интеллигентной женщины с печальными серыми глазами. С самого начала расследования они легкомысленно игнорировали бывшую жену Ившина. Анна Алексеевна словно бледная тень прошла по краю и растворилась. Такая милая, добрая, сочувствующая, все понимающая. У них с мужем сохранились теплые дружеские отношения. Никакого конфликта интересов, полное взаимопонимание, он ее даже на свой первый концерт пригласил, а потом за кулисы! Они о чем-то говорили за кулисами. О чем? Да о его личных делах. Он наверняка рассказал своей бывшей жене о предстоящем браке и о ребенке, а возможно, поделился с ней своими планами на будущее. Ведь они с женой были лучшими друзьями.

Александру Юрьевичу даже подумалось о том, что он знает, где Анна Ившина достала таллий. И хотя доказательств ее вины у следствия не было никаких, теперь он был твердо уверен, что убийцу они вычислили.

Обыск на даче Ившиных помог им без труда отыскать в сарае старую, завернутую в полиэтилен банку с ядом. А при обыске в квартире Анны Алексеевны отыскались шляпа-панама, просторный плащ и туфли на невысоком каблуке, точно такие, какие капитан рассмотрел на видеозаписи из подъезда Ившина.

– Знаете, я всю жизнь его ждала, – сидя в кабинете капитана, рассказывала Анна Алексеевна, она как-то удивительно быстро сдалась под давлением следователя, даже не настаивала на приглашении адвоката и теперь без всякого стеснения и страха изливала душу. – Я всю жизнь любила только своего мужа. Ждала и любила, я всегда была уверена, что Павел вернется, потому что мы были созданы друг для друга, – с кривоватой улыбкой рассказывала Анна Алексеевна. – Когда он женился на Эме, я подумала, ошибка, временное помешательство, пройдет. Да и Даниил говорил, что отец с новой женой разные люди. Живут как чужие. Мне было неприятно, но не более того. А за несколько дней до своего приезда в Петербург Павел позвонил мне возбужденный, веселый, какой-то взбудораженный, сказал, что мы обязательно должны с ним встретиться, ему надо со мной поговорить. Просил прийти на первый же концерт.

И я сразу же поняла, вот оно.