История Спарты (период архаики и классики) - Лариса Печатнова

Таким образом, в основании Тарента, похоже, принимали участие, по крайней мере, две группы: парфении, незаконные сыновья спартанских граждан, и эпевнакты, бывшие илоты. Причем и те и другие, возможно, были как-то связаны с Амиклами. Антиох сообщает, что задуманный переворот планировали осуществить в Амиклах во время празднования Гиакинфий (ap. Strab. VI, p. 278), а, как известно, поселенцы привезли с собою в Тарент культ Аполлона Гиакинфия (Polyb. VIII, 30, 2 - Полибий говорит о возжигании огня на одной могиле в Таренте, которая именуется то могилой Гиакинфа, то Аполлона).

Зафиксированная нашей традицией связь заговорщиков с Амиклами может быть удовлетворительно объяснена тем, что эпевнакты - это сравнительно недавно превращенные в илотов жители ахейских Амикл. В свою очередь, многие из парфениев, как думает Дж. Хаксли, также были тесно связаны с Амиклами и авторитетным тамошним родом Эгеидов[015_88], так что социальная проблема для Спарты была отягощена еще и национальной. Амиклы в Лаконии были последним крупным ахейским центром, который вплоть до середины VIII в. сохранял остатки независимости. Позднее Амиклы стали для Спартанского государства важнейшим религиозным центром - местом, где справлялись знаменитые Гиакинфии, посвященные Аполлону (о Гиакинфе и Аполлоне см.: Paus. III, 19, 3).

С Амиклами, по-видимому, был связан и основатель Тарента Фаланф. Самое ранее упоминание о нем принадлежит Антиоху Сиракузскому, который, скорее всего, передает местную тарентийскую традицию об основании города (ap. Strab. VI, p. 278). Традиция эта несет на себе следы искусственной реконструкции, призванной объяснить причины появления в Таренте отцов-основателей из Спарты. Насколько традиция соответствует действительности, трудно сказать, но вряд ли вслед за М. Клауссом следует считать, что "историческим содержанием рассказа Антиоха является лишь сам факт основания колонии"[015_89], а само слово "парфении" к Спарте не имеет никакого отношения[015_90].

У Антиоха (ap. Strab. VI, p. 278) и Диодора (VIII, fr. 21), чьи версии во многом идентичны, Фаланф - руководитель заговора. Согласно их рассказу, для своего выступления заговорщики выбрали день, когда в храм Аполлона Амиклейского для празднования Гиакинфий собиралась вся спартанская знать, включая царей и эфоров. Сигнал к началу резни должен был подать Фаланф, надев на голову кожаную шапку. Однако эфоры[015_91], заранее узнав о заговоре, сумели его предотвратить и в спешном порядке послали Фаланфа в качестве теора в Дельфы вопросить оракул об основании колонии.

Кроме Антиоха и Диодора о Фаланфе упоминают также Павсаний (Х, 10, 6) и Юстин (III, 4, 8). Так, Юстин, объясняя выбор будущих колонистов, указывает, что Фаланф был "сыном того самого Арата, который в свое время посоветовал спартанцам послать молодых людей на родину для обеспечения потомства" (III, 4, 8 / Пер. А. А. Деконского и М. И. Рижского). На основании этой информации можно сделать вывод, что Фаланф был спартиатом, сыном одного из нерядовых участников Первой Мессенской войны. Не исключено, что род его принадлежал к Эгеидам. Практика назначать ойкистов из числа представителей знатных семей, близких или даже принадлежащих к правящему клану, была обычной для архаического времени. Фаланф, вероятно, стал первым царем Тарента. После смерти ему воздавались божеские почести (Just. III, 4, 18). Согласно Геродоту, город еще имел царя в конце VI в. (III, 136)[015_92].

Угроза гражданского стасиса, таким образом, была погашена обычным для архаической Греции способом - эмиграцией за море. Подобный деликатный и тяжелый политический компромисс имел своей целью предотвращение гражданской войны. На тот момент средство оказалось эффективным, и спартанцам одним ударом удалось избавиться от большой группы своих сограждан, претендовавших на равные с ними экономические и политические привилегии. Эмиграция в Тарент - второй после законов Ликурга акт, форсированно ведущий к "созданию строго корпоративного единства - общины равных, гомеев. Это устроение в жестком стиле очень скоро должно было обернуться консерватизацией всего общественного быта в Спарте..."[015_93].

3. НЕОДАМОДЫ

Неодамоды как особая социальная группа спартанского общества сформировалась, по-видимому, в начале Пелопоннесской войны. Выделившись из всего корпуса илотов, она вместе со своим новым статусом получила и новое словесное оформление. Хотя термин "неодамод" (neodamwvdh") кажется совершенно прозрачным (впрочем, как и многие другие слова, относящиеся к спартанской социальной терминологии)[016_94], однако при переводе и толковании его могут возникнуть некоторые затруднения, которые, правда, касаются скорее нюансов, чем сути дела. Данный термин можно переводить и как "новые граждане" и как "люди, вновь присоединенные к народу"[016_95]. Хотя как бы мы ни переводили это выражение, речь идет об одной и той же категории людей - вольноотпущенниках, присоединенных к гражданской массе.

Известное несоответствие между реальным статусом неодамодов и словесным оформлением их как группы спартанского населения было замечено давно. При этом в зависимости от различного толкования как самого термина, так и всего комплекса источников, относящихся к неодамодам, решался и вопрос о возможном их гражданстве.

Первая группа ученых, начиная с У. Карштедта, считает неодамодов спартанскими гражданами. "Нужно подчеркнуть, - пишет У. Карштедт, - что неодамоды отнюдь не являются гражданами второго сорта, нет, это полноправные граждане без какого-либо правового ущерба по сравнению со старым гражданством"[016_96]. Основным и, пожалуй, самым серьезным аргументом для У. Карштедта служит значение самого термина "неодамоды". Он ссылается на глоссу Гезихия, где слово damwvdh" является синонимом к dhmovtai и толкуется как "граждане с полными правами у лаконцев"[016_97]. В качестве доказательства приводится также текст Диодора (XIV, 36, 1), где упомянутые у Ксенофонта неодамоды (Hell, III, 1, 4) фигурируют уже как граждане (oiJ poli'tai)[016_98].

Точку зрения У. Карштедта, правда, с известными оговорками, разделяют и некоторые современные исследователи. Так, например, К. Краймс включает неодамодов в число спартанских граждан, хотя, по ее мнению, это гражданство и было "второго сорта"; ее позиция основывается на предположении о наделении неодамодов землей[016_99]. С развернутой аргументацией той же самой идеи выступил и Р. Виллетс в специальной статье, посвященной неодамодам[016_100]; его вывод о гражданстве неодамодов основан на том факте, что неодамоды служили в армии в качестве гоплитов, и значит, по крайней мере, в начале Пелопоннесской войны, должны были экипировать себя за собственный счет, что во всех греческих полисах являлось "нормальной процедурой для граждан"[016_101]. Подобно К. Краймс, Р. Виллетс считает, что неодамоды получали от государства землю и на доходы с нее могли себя вооружать. Мнение о гражданстве неодамодов разделяет также М. Финли[016_102].

Вторая группа исследователей отказывает неодамодам в каких-либо гражданских правах. Так, Г. Бузольт и В. Эренберг на том основании, что состояние источников не дает возможности решить этот вопрос положительно, склоняются к точке зрения, что неодамоды, подобно афинским метекам, были лично свободны, но не имели никаких гражданских прав[016_103]. Косвенное подтверждение тому они находят в рассказе Ксенофонта о заговоре Кинадона (Hell. III, 3, 5-6). Даже сам порядок перечисления у Ксенофонта неполноправных групп населения, согласно этим ученым, свидетельствует о том, что неодамоды по своему статусу занимали место где-то между илотами и гипомейонами. А. Тойнби также полагает, что неодамоды не обладали какими-либо политическими правами, поскольку не были организованы, подобно спартиатам, в сисситии и не владели клерами[016_104]. К этому же мнению присоединяются А. Гомм и П. Олива, а среди отечественных ученых - С. Я. Лурье и Н. И. Голубцова[016_105].

Дать однозначный ответ на вопрос, были или нет неодамоды спартанскими гражданами, как нам кажется, не представляется возможным. Ясно одно: в таком кастовом государстве, каким была Спарта, статус неодамодов был гораздо ниже статуса "равных", и если у т. н. новых граждан и были какие-либо гражданские права внутри спартанского полиса, то, бесспорно, они были второго или даже третьего сорта. Их готовность участвовать в заговоре Кинадона ясно указывает на то, что свое положение в обществе они считали далеко не удовлетворительным, впрочем, как и гипомейоны, в гражданстве которых вряд ли можно сомневаться. Олигархический характер Спартанского государства во многом и определялся наличием внутри гражданского коллектива нескольких ступеней гражданства. Таким образом, община "равных", как себя декларировала Спарта, была весьма далека от подлинного экономического и социального равенства своих граждан. Отсюда раскол гражданского коллектива и стремление спартанского демоса (куда, без сомнения, можно отнести и неодамодов) к социальной революции.