Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь - Александр Мазин

– Ни звука, – произнес воевода негромким, но очень страшным голосом. – Ни звука, купец!

И вопль: «На помощь!», рвавшийся из груди Мышаты, умер, не родившись.

– Велим, – так же негромко сказал воевода. – Я хочу, чтобы в этом доме умерли все, кто носит меч.

– Воевода… Я не понимаю… – Велим смотрел на мертвого Пересола. – Это же наши…

– Нет, Велим. Это не наши. Наши – это ты и мои гридни, которыми ты командуешь. Ваши мечи принадлежат мне, и твой долг – повиноваться.

– Велим… – начал Мышата.

Но поучаствовать в разговоре у него не получилось. Кончик клинка коснулся его века. Глаза и рот Мышаты закрылись одновременно.

– Вас меньше, – сказал Духарев. – Но я знаю: вы справитесь.

Велим кивнул. Он тоже знал, что они справятся. Любой гридень из ближней дружины воеводы стоил двух таких, как Пересол. Сотник молча повернулся и вышел.

Духарев услышал его свист. Сотник созывал гридней. Через минуту в усадьбе Мышаты началась резня.

Сам же хозяин, багровый, трясущийся, сидел в удобном византийском кресле и проклинал тот день, когда впервые увидел Людомилу Межицкую.

«Надо было убить ее сразу, – думал Мышата. – Сразу, как только она оскорбила меня отказом. Сразу…»

Самого себя Мышата не мог обмануть, как ни старался. Он приказал убить боярышню не только потому, что она прельстила Серегея и разрушила его семью. Было еще кое-что…

– Я дам тебе еще одну попытку, – воевода говорил громко, чтобы перекрыть звуки того, что происходило в доме. – Расскажи мне всё, купец. И в память о том, что мы когда-то были братьями, я не стану тебя убивать. Но если ты солжешь, я вырву тебе язык. А теперь говори, купец! Я слушаю…

И Мышата начал говорить. А начав, уже не мог остановиться. И выболтал то, что касалось уже не только Сергея, но и всех русов. Михаил-Мышата играл на обе стороны. И остался бы в выигрыше, кто бы ни победил. Узнай об этом Святослав, не сносить купцу головы.

Святослав призвал к себе Духарева на следующее утро. Уже после того как недогруженные лодьи купца Мышаты спешно отплыли к дунайскому устью.

Глава третья

Князь и его воевода

– Ты что творишь, воевода? – сурово спросил Святослав.

– Ты о чем, княже? – спокойно поинтересовался Духарев.

– О том, что ты сделал с боярином Мышатой! – резко бросил Святослав. Густые темные брови князя нахмурились, глаза метнули искры.

– Боярином? – Духарев коротко, недобро засмеялся. – Купца Мышату я знаю. Боярина – нет. Кто же, хотелось бы знать, нарек его боярином?

– Я! – рявкнул Святослав. – Отвечай, воевода!

– За что отвечать? – Недобрая усмешка по-прежнему играла на губах Духарева. Он – стоял, Святослав – сидел. На возвышении. Но Сергей все равно смотрел на князя сверху вниз.

– За то, воевода, что пришел в дом к боярину Мышате, убил его людей, а самого боярина избил и выгнал из города, словно пса! – С каждым словом голос великого князя наливался грозной мощью. – Ты что ж думаешь, Серегей, коли ты ближний мой воевода, то можешь творить, что вздумается? – С последней фразой Святослав поднялся, и теперь уже не Духарев, а он смотрел сверху. – Молчи, воевода! Довольно мне перечить! Больше я этого терпеть не стану!

– Ах не станешь… – Духарев с неожиданной даже для самого себя легкостью прыгнул вперед и оказался на возвышении – в трех шагах от великого князя.

Гридни Святослава метнулись – перехватить… Но князь остановил их взмахом руки.

– Может, все же выслушаешь, что я скажу?

Духарев говорил негромко. После грозного рыка Святослава его голос казался еще тише.

– Говори! – рявкнул Святослав. – Но что бы ты ни сказал – ответишь по Закону. И не думай, что отделаешься вирой!

– Вира? О какой вире ты говоришь, князь?

– По твоему приказу погубили сорок шесть свободных воев. Ты унизил и оскорбил моего боярина, ты…

– Это семейное дело, – негромко сказал Духарев.

– Что?

– Это семейное дело, – чуть громче произнес Духарев. – И я не свободных воев погубил, а наказал челядников собственного младшего брата за совершенное ими преступление. Мне и брата следовало убить, но – пожалел.

– И что же это за преступление? – сдерживая гнев, произнес великий князь.

– По приказу купца Мышаты его челядники убили мою соложницу Людомилу Межицкую, – ледяным голосом уронил Духарев.

– Я об этом не слыхал.

– Теперь услышал, – Духарев повернулся, спрыгнул с помоста и пошел к дверям.

– А доказательства у тебя есть? – крикнул ему вдогонку Святослав.

Сергей остановился, обернулся:

– Есть, – сказал он. – И мне их достаточно.

И вышел.

– Неужели ты так его и отпустишь, княже? – удивился все это время молчавший Калокир.

– Да, – сердито, с досадой ответил Святослав. – Серегей не лжет. И он – в своем праве. Это – семейное дело.

Духарев был так сердит, что даже не рассказал Святославу о том, что выболтал ему перепуганный Мышата. О том, что к Доростолу идет сильный военный флот ромеев. С намерениями самыми недобрыми.

Впрочем, Святослав вряд ли поверил бы этой вести.

На днях к великому князю прибыл посол. Он сообщал, что разведчики Святослава под видом послов побывали в лагере Цимисхия, который не чинил им препятствий и отпустил, велев передать Святославу заверения в дружбе.

Армия при кесаре ромеев была изрядная, но и у Святослава войско было не маленькое. Это хорошо, сказал князю Калокир, что кесарь Иоанн покинул Константинополь и пришел в Македонию. Здесь с ним справиться будет намного легче, нежели останься он в столице. Если ударить внезапно, застать ромеев врасплох, победа будет за союзниками. Еще Калокир посоветовал не ставить сейчас стражу в гемейских ущельях, чтобы не насторожить ромеев. Лазутчики патрикия сообщили, что войско Цимисхия находится в укрепленном лагере и идти через горы не собирается. Тем более в канун праздника Пасхи.

Святослав совет патрикия принял, и гемейские проходы остались открытыми. Если бы князь не послушался совета Калокира, вся история Руси потекла бы совсем по другому руслу.

Но неизменно удачливому князю русов эта предосторожность показалась излишней. Он ведь не собирался обороняться. Он планировал – нападать.

Но кесарь Иоанн оказался лучшим стратегом и полководцем. Поэтому пока Святослав, уверенный, что враги готовятся праздновать праздник Пасхи, спокойно ждал подхода свежих сил из далекого Киева, ромейский василевс с передовым отрядом лучшей конницы и легкой пехоты[26] скорым маршем вышел к горам… И был приятно удивлен отсутствием стражи.

Девятого апреля девятьсот семьдесят первого года авангард ромейского войска вошел в никем не охраняемую клисуру[27] Сидера.[28]

Одиннадцатого апреля, за пять дней до Пасхи, беспрепятственно преодолев опасное место, Цимисхий с передовым отрядом вступил на булгарскую землю.

Основные силы византийского войска, предводительствуемые проедром Василием, с обозом и осадными орудиями двигались не столь стремительно, но они могли позволить себе не спешить. Гемейские ущелья уже были под контролем ромеев.

Двенадцатого числа ромеи вышли в Преславе.

Но в Доростоле об этом еще никто не знал. В Доростоле всё еще ждали возвращения союзников: угров и печенегов. И пополнения из киевских земель.

Никто не пришел. Две тысячи хузарских всадников под водительством Элды и Рагуха – вот и все союзные войска, что были в тот год под знаменами Святослава.

Глава четвертая

Падение Преславы

– Они появились как из-под земли, – мрачно произнес Щенкель. – Сначала их было не очень много – тысяч семь-восемь. Но с ними был их кесарь. Так он сказал. – Щенкель кивнул на Калокира.

– Я узнал его золотые значки, – подтвердил патрикий.

– Их было не слишком много, – повторил Щенкель. – И я решил выйти и ударить. Сначала мы потеснили их, но потом появилась ромейская конница, и мы отступили за стены. Ночью было тихо. Мы готовились к осаде, а вот он (кивок на Калокира) – сбежал. Вместе со своей малой дружиной.

– Я не сбежал! – возразил патрикий. – Я ушел за помощью. К нашему князю. Если хочешь назвать меня трусом, назови. И пусть нас рассудит железо!

Собравшиеся в шатре Святослава воеводы заворчали. Все знали, что Калокир очень ловок на мечах. Вдобавок Щенкель был ранен и измотан. И сказал он правду: Калокир именно сбежал. Сообщить Святославу о беде мог бы обычный гонец.

– Судить здесь буду я! – рявкнул Святослав, обрывая возникший ропот. – Ты, Калокир, уже солгал мне, когда сказал, что ромеи не воюют в праздник своего Бога.

– Я не солгал! – запротестовал патрикий. – Пасха – время мира. Начав войну, Иоанн попрал не только человеческие законы, но и закон Господа!

Святослав в упор посмотрел на Калокира. Несколько лет назад они с патрикием побратались, и ромей стал одним из ближников великого князя. До сих пор его советы были верными и полезными. До сих пор…