Чаша тьмы - Сергей Раткевич

– Ну, положим, есть еще табуретовка, – невинно заметил Фарин.

– А мы тут, в том большом зале, углядели ненароком один здоровущий табурет – правда, со спинкой, но ее ведь и отломать можно, – бодро добавил Арилой.

– Так может оно – того? – просительно подмигнул Фарин. – За дружбу, так сказать, за знакомство…

– Что вы, что вы, господа Боги! – испугался старый маг. – Королевский трон есть предмет священный и неприкосновенный! Как можно?! Уф… скажете тоже! Я даже протрезвел с перепугу…

– Ну это дело поправимое, – ухмыльнулся Арилой, доставая еще одну здоровенную бутыль. – А что до этого вашего священного и неприкосновенного, так мы с Фарином тоже сами по себе священные дальше некуда, а прикасаться мы к нему не будем – чего к нему прикасаться? Просто перегоним его на полезный продукт – и лады, нет?

– Нет! – категорически затряс головой старый маг. – И думать забудьте! В замке навалом других… табуретов. Собственно, я давно замечал, что их несколько больше, чем следует, но… сам я не великий мастер в перегонном деле, а других каких мастеров ни разу под рукой не случилось, так что если есть охота…

– Есть, как не быть! – обрадовался Арилой. – Это еще лучше! Особенно если табуреты старые, настоявшиеся.

– Насиженные! – добавил Фарин.

– Да еще из разных пород дерева! – восторженно подхватил Йоштре Туйен. – Такая табуретовка выйдет!

– И как они могут пить эту гадость?! – потрясенно шепнул Тенгере сидящей рядом Богине.

– Думаешь, я знаю?! – фыркнула та. – На небе тоже такое. Как сойдутся да как нажрутся разной мерзкой амброзии – и ну лупить друг друга нимбами по головам!

– Жуть! – с чувством сказал Тенгере. – И как ты там жила?

– Вот так и мучилась! – хихикнула она. – Знаешь, давай оставим этих нудных стариков, пусть себе дегустируют свои дурацкие табуретки, а мы пока пойдем куда-нибудь, погуляем! Джанхар такой красивый, а я почти ничего еще не видела! И ты, между прочим тоже. Второй день тут, а нигде еще не были.

– Пойдем, – кивнул Тенгере, подымаясь из-за стола. – Я прошу нас извинить, но…

– Идите, идите, юноша, – понимающе кивнул белый маг. – Джанхар действительно прекраснее табурета. Ваша Богиня абсолютно права.

– Но в табуретах тоже есть свои маленькие прелести! – наставительно заметил Арилой.

– Несомненно, – слегка поклонился белый маг.

– И я хотел бы перейти к проблеме сортов дерева, а также к способам определения степени изношенности и насиженности оных изделий, – объявил Фарин, разливая по хрустальным бокалам очередную порцию топталовки.

Курт сидел на камне, созерцая солнце, окунающее свои рыжие брызги в танцующее чудо фонтана. Курт уже давно сидел здесь, в самом дальнем уголке огромного джанхарского королевского парка. Сюда не заходили шумные и суетливые придворные, влюбленные парочки предпочитали более укромные уголки, и даже вездесущие садовники нечасто добирались сюда – а добравшись, замечали спину одного из гостей Великого Магистра Йоштре и благоразумно ретировались, дабы не мешать глубокомысленным раздумьям высокого гостя.

Курт сидел, глядя в фонтан, и ему было хорошо. Ему было так красиво, как никогда прежде. Говорить не хотелось. Думать тоже. Хотелось прирасти к этому камню. Быть здесь всегда, глядя, как мерцает солнце в могучих и нежных ладонях струящейся воды. Да что он, собственно, в своей жизни видел красивого? Отца, когда он пел? Что ж, возможно. Но это прекрасное видение грубо перечеркивалось отцом, когда он пил. И хрупкая красота песен рассыпалась под чем-то тяжелым и страшным. Пьяный крик глушил дивные слова песен. А собственные дрожащие, неуклюжие попытки повторить те же самые слова, те же памятные мотивы погубили их окончательно. Насмешки и побои менестрелей вкатили на могилу безвременно почивших песен тяжелый надгробный камень.

То, что было потом, красотой и вовсе не отличалось. Грязная желтизна стены, у которой он то ли пел, то ли подаяния просил… и сумеречная синева подворотен, которые дарили ему приют, если поданных за день грошей не хватало на ночлежку, когда он укладывался в грязь и накрывался ознобом вместо одеяла, не ведая, проснется ли утром… Какая там красота?! Не до красоты было.

Потом все стало другим. У него хватило сил изменить свою судьбу. Он перелез стену, убил первого врага и разбил о дерево многострадальный отцовский инструмент. То ли в наказание, то ли в награду ему был дарован посох – и в придачу боль, настолько жуткая, что смерть казалась чем-то несущественным и малозначительным. С этой минуты мир вокруг Курта поменялся решительно и необратимо. В нем не осталось ничего обыкновенного. Колотушки, тычки и черствые корки сменились магами, погонями и приключениями. Некие неведомые силы швыряли Курта, словно тряпичную куклу, из приключения в приключение, с одной дороги на другую. Его окружали невероятные существа, каждую минуту с ним могло стрястись что-то необыкновенное – да все, что угодно, могло стрястись! – но была ли в этом необыкновенном хоть капля красоты?

Была, наверное. И эльфы, и Озеро Силы, и волшебный меч, и девушки, любившие его в храме Бога Повседневных Мелочей, и юные волшебники, научившие его делать дудочки и оказавшиеся оборотнями… да мало ли что красивого-то было?! Обыкновенный костер в ночи – что может быть прекраснее?! Но у всей этой красоты был один огорчительный изъян. Всегда являлся кто-то Большой-и-Страшный, чьи сапоги непременно затаптывали костер, – и Курту приходилось что-нибудь делать, чтоб не затоптали его самого. А иногда он и сам становился Большим-и-Страшным. Курт до сих пор с содроганием вспоминал ощущение собственного чудовищного могущества, когда жаркий гнев и что-то еще, что-то необъяснимое, взорвались словами: «А теперь станьте землей, которую ели!»

И вновь хороводы дорог, случайные касания судеб… и хрупкие осколки красоты, столь редкие, что нечего и надеяться сложить из них мозаику. Впрочем, Курт не думал тогда о красоте. Он и не догадывался, что это ее ему не хватает. Он скорей уж о жратве думал – даже великие маги способны страдать от голода, – а еще его мысли были заняты дорогой да как бы побыстрей ее пройти, да половчей выпутаться из сложившейся ситуации, да чтоб никому Большому-и-Страшному под ноги не попасться. А красота…

Нет, наверное, иногда он о ней все-таки думал. Когда в кои-то веки оказывался сыт и понимал, что вопреки всему сегодня его убивать не станут. Бывают иногда такие счастливые случайности, даже у странствующих волшебников-недоучек бывают. Но эти случайности были столь редки и непрочны… Курт уже привык к тому, что если сегодня что-то есть, то завтра этого уже не будет. Вероятно, именно поэтому он и привязался к собственной магии, хотя она и служила основной причиной всех его неприятностей. Магия была с ним всегда. Она не собиралась его покидать. Никакие жизненные передряги или выкрутасы судьбы не могли лишить его магии. Она была чем-то вроде посоха. Даже ближе. Всегда рядом и не оторвешь. Даже кто-нибудь очень Большой-и-Страшный не оторвет. Сил не хватит. А еще… магия была красивой. Пожалуй, это была единственная красота, которую у него не могли отобрать. Правда, порой она была совершенно ужасной и заставляла его вести себя самым чудовищным образом – но ведь ничего другого у него не было. А еще она порой причиняла ему боль… что ж, с красотой это случается – ненароком причинить боль.