Штормовое предупреждение - Тим Лотт

— Ну… сотня с лишним. Тысяч сто двадцать. Записан на меня, разумеется.

— Боюсь, — печально произносит адвокат, — в данной ситуации это не суть важно.

— Это почему же? — обижается Чарли. — Я вкалывал как проклятый, чтобы добыть деньги, вложить их в этот дом.

— И тем не менее. Суд будет рассматривать его как совместную собственность. Какова сумма ипотечного залога?

— Тридцать тысяч. Около того.

— А что кроме дома?

— Ничего существенного. Кое-какие акции и облигации. Но это так, мелочи.

Однако галстук уже не так сильно давит на шею Чарли, и костюм меньше действует на нервы. Он, Чарли, солидный человек, он держатель акций, владелец ценных бумаг, кто бы мог подумать, что он достигнет подобных финансовых высот!

— Часть прибыли, полученной от ваших вложений, по закону причитается вашей жене.

Вот когда его настигает прозрение, только сейчас он начинает ощущать всю тяжесть преследовавших его в последние месяцы бед. Что делать, некоторые вещи сразу понять невозможно, они проясняются постепенно, то одно, то другое, сплошные сюрпризы. Чарли смотрит в окно: на дереве сидят рядком какие-то три птицы, что за дерево, он тоже не знает. Птицы вертятся в разные стороны, и перескакивают одна за другую, и открывают клювы, что выглядит нелепо, поскольку их пенья не слышно. Внимание Чарли приковано к птицам, а голос адвоката звучит будто где-то в отдалении:

— А у вашей жены имеются какие-нибудь личные средства?

— У Морин? А что вы имеете в виду под личными средствами?

— Деньги или вещи, которые она может считать принадлежащими только ей.

— Нет, нет, — Чарли решительно мотает головой, — только то, что принадлежит нам обоим.

Адвокат изумленно поднимает брови:

— Боюсь, я не совсем хорошо вас понял.

— Морин никогда не доверяла банкам. Обычно я отдавал ей свою еженедельную зарплату. Часть она тратила, а часть складывала в шкатулку. По идее, там должна была скопиться кругленькая сумма.

— А поточнее?

— Точную цифру назвать не берусь. Но когда в последний раз зашел разговор, Морин сказала, что там двадцать пять тысяч. Это сбережения за всю нашу жизнь. Так сказать, на черный день, прибавка к пенсии.

— А как хранятся эти деньги?

— Как? Морин прячет их под половицей. Да-да. В шкатулке.

— Если я вас правильно понял, речь идет о денежных купюрах. У вас есть какое-нибудь доказательства того, что эти деньги существуют?

Теперь уже Чарли изумленно поднимает брови:

— Доказательства? А зачем мне нужно что-то доказывать?

Адвокат открывает объемистую папку из желтой кожи, изымает оттуда кипу бумаг и начинает их пролистывать.

— Полагаю, вам известно, что я получил от миссис Бак справки относительно всех имеющихся у нее средств, но в них названная вами сумма не фигурирует.

Чарли снова смотрит на дерево. Птицы улетели, все три. Он видит, как от ветки что-то отрывается и, проделав несколько "штопоров" и кувырков, на плавном вираже летит вниз. Двукрылый "самолетик" от платана, теперь он вспомнил, какое это дерево… Ум Чарли отчаянно анализирует полученную информацию о Морин, пытаясь найти объяснение.

— Наверное, она испугалась, что эту сумму включат в налоговую декларацию и заставят платить с нее налоги.

— Но, насколько я понял, вас насильственно отстранили от работы, однако формально вы еще в штате, стало быть, все налоги за вас уплачены.

— Я иногда делал кое-что на стороне, в другой типографии, не на Г'рейз-Инн. Ну и великая конспи-раторша Морин тоже изредка подрабатывает, на карманные расходы. Она никуда эти свои мелкие заработки не вписывает. Наверное, поэтому не указала и деньги в шкатулке. Скорее всего, именно так.

— Иными словами, относительно раздела наличных денег вы с женой договоритесь сами?

— Да, безусловно.

— Понятно.

Наступает неловкая пауза. Адвокат берет карандаш и начинает что-то подсчитывать в лежащем перед ним блокнотике. Секунд через тридцать он говорит:

— Ну что ж, мистер Бак. Я позволил себе подвести кое-какие итоги. Если мы с вами будем исходить из того, что вы верно определили стоимость дома, плюс добавим сюда остальные доходы, учтем конъюнктуру рынка недвижимости на сегодняшний день, присовокупим сюда расходы на судебные издержки и, разумеется, сумму моего гонорара…

Итак, с учетом того, что вам полагается сорок процентов от стоимости вашего дома…

— Как это сорок процентов? Почему?

— Видите ли… поскольку вы не в состоянии выплачивать вашей жене достаточное содержание, в качестве компенсации она получит большую долю совместно нажитого капитала. Боюсь, нормы нашего судопроизводства несколько устарели, но такова реальность. Представители закона исходят из того, что у женщины меньше возможностей заработать себе на жизнь, чем у ее бывшего супруга.

— Но у меня как раз безвыходная ситуация! Печатники больше никому не нужны! Везде вводят новые компьютерные технологии. Мне пятьдесят шесть лет. Меня уже никто не возьмет к себе на работу.

— Тем не менее судья непременно оценит ваше положение как более выгодное в сравнении с положением вашей супруги, и, соответственно, он обязан позаботиться о том, чтобы она получила иные средства к существованию, коль скоро вы не можете выплачивать ей алименты.

Чарли неловко ерзает на стуле. Будущее, и без того чрезвычайно зыбкое, тает прямо на глазах.

— Ну и с чем же я все-таки останусь?

— Хотите подвести окончательный итог? Думаю, вы можете рассчитывать примерно на сорок тысяч фунтов. Если, конечно, миссис Бак будет вести честную игру.

Чарли повторяет сумму, сохраняя при этом полное спокойствие. Покрутив эту цифру в уме, он с изумлением обнаруживает, что она, в сущности, не такая уж и маленькая. Он представляет ее в виде стопки однофунтовых бумажек, стопка получается огромная.

— И разумеется, еще плюс половина того, что Морин припрятала.

Адвокат улыбается. Неожиданно искренней, неформальной улыбкой, в первый раз за всю их беседу.

— Разумеется.

--

Чарли сидит в гостиной у Томми, в его чингфордском доме. Он только что приехал. Он печально озирается. Холл выкрашен желтой эмульсионкой. Обои в гостиной белые, с частыми синими полосками, тонкими, как паутинка. Пока Чарли шел к стулу, каблуки его громко цокали о голый пол.

— Когда вы наконец постелете ковры?

— Ковров у нас нынче не полагается.

— Брось трепаться…

— У нас теперь в почете голые доски. Так сказать, последний писк моды. Спроси у Лолли. Она скупает все журналы по этой части.

Он кивает на матово-черную полку для журналов. И теперь Чарли понимает, почему пухлые пальцы Томми все в порезах: у журнальной мелованной бумаги острые края. На полке высокая стопка журналов "В мире интерьеров".

В глубине дома раздается детский плач.

— Лоррейн! Успокой ребенка!

— Сам успокой!

Голос ее доносится сверху, из спальни. Там она в данный момент окунает губку в краску, цвет которой обозначен на банке как "Осенняя вербена", потом на секунду прижимает губку к стене, тут же убеждаясь, что достичь нужного эффекта не так-то просто. Что-то беззвучно шепча, она сдвигает в сторону всякий мусор, загораживающий разложенный на полу образец — картинку в журнале "Красота вашего дома". С оконного карниза свисают каскады персикового тюля, аккуратно обернутые прозрачной полиэтиленовой пленкой, чтобы на них случайно не попала краска.

— Чаю хочешь? — спрашивает Томми, направляясь в кухню, которая является частью гостиной, — Чарли так и не понял, зачем это нужно соединять. Даже чайник у них особый: матовый черный, а не хромированный, как у всех.

— Мы только что соорудили одну штуку, для гидромассажа. Хочешь взглянуть?

— Не все сразу, Томми.

— Пойдем. Посмотришь. Это обошлось мне…

— У меня правда нет настроения.

Томми, разочарованный, несет Чарли обещанный чай. Тот усаживается за столик у окна. Томми ставит на стол бутылку "Скотча" и стаканы. Чарли наливает свой почти до краев и отхлебывает огромный глоток. Окна перехвачены свинцовыми, под "старину", переплетами крест-накрест. Томми купил их на фабрике, что гораздо дешевле. Такие крестовины теперь у них на всех окнах. Над рамами — балки, как бы деревянные, чтобы стилизация под загородный дом была более убедительной. Ребенок надрывается все громче. Томми передергивает плечами и тоже наливает себе виски. Ему больно видеть брата в таком состоянии, хоть он всегда считал его лопухом и упрямым занудой. А сегодня он впервые увидел, как старший брат плачет! Такое случалось только в раннем детстве. Чарли пытался доходчиво объяснить, насколько ужасна его ситуация, но это обернулось лишь крепкими ругательствами и, разумеется, обвинениями в адрес коварного женского племени, которые Томми горячо поддержал. Выговорившись, Чарли впадает в угрюмое молчание. Серое небо за окном тяжело навалилось на одинаковые красные дома, будто пропитанная эфиром повязка на лицо страждущего калеки.