Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов

Едва иссякла вереница гостей по поводу рождения ребенка, как Дантона захватывает общий ажиотаж, вызванный праздником Федерации 14 июля 1790 года. На обширном Марсовом поле, до этого действительно представлявшем собой неровное поле, устроили гигантский амфитеатр с грандиозной аркой и алтарем свободы. На праздник прибыли представители Национальной гвардии всех областей Франции. Вместе с парижанами здесь собралось 14 июля свыше 300 тысяч человек. Это было торжество в честь единения всех французов, которых не разделяли отныне ни политические, ни языковые, ни этнические, ни какие иные границы. Король вместе с королевой, шляпа которой украшена трехцветной лентой, присягал на верность нации. Такую же клятву дал и командующий Национальной гвардией генерал Лафайет. Казалось, всеобщее ликование знаменует рождение обновленной и отныне свободной нации. Даже проливной дождь не смог омрачить всеобщего чувства радостного подъема и ликования. Здесь родилась в народе легендарная песня «Са ира» — символ торжества над аристократией. Сама же либеральная аристократия торжествовала завершение, как ей казалось, Революции, так и не задевшей ее главных интересов. Но за внешним помпезным величием церемонии скрывались зияющие противоречия, грозившие в будущем Революции немыслимыми бедами и испытаниями. Двусмысленность происходящего как бы символизировала личность епископа Отенского князя Талейрана, служившего торжественную мессу. Сама личность этого прелата, который войдет в историю как символ лжи, коварства и предательства, отражала иллюзорность всеобщей радости и единения. Почтенный служитель Господа успел в этот день вечером необычайно обогатиться, трижды сорвав банк в карточной игре. «Я вернулся тогда к госпоже Лаваль, чтобы показать ей золото и банковские билеты. Я был покрыт ими. Между прочим, и шляпа моя была ими полна», — ликовал епископ.

Торжествовавшая конституционная монархия казалась отныне незыблемо утвердившейся. А между тем своими декретами «счастливого» 1790 года она уже рыла себе могилу. Взяв на себя долги старой монархии, она считала себя обеспеченной выпуском ассигнатов — новых бумажных денег, которые вскоре станут жертвой инфляции и подорвут стабильность нового порядка. Гражданское устройство духовенства, требовавшее присяги на верность государству, вызовет раскол среди церковников и их паствы и даст контрреволюции недостававшую ей армию. Пока только контрреволюционные мятежи в Монтабане и Ниме, а затем жестокое подавление солдатских волнений в Нанси предвещали наступление грозных и кровавых событий в будущем. Королевский двор, клявшийся в верности нации на Марсовом поле, вынашивал авантюристические замыслы, которые обрекут на крах все здание конституционного королевства. Гигантский радостный танец нации на еще дремавшем вулкане предвещал нечто очень страшное, чего еще никто не мог себе вообразить.

Но тогда, вечером, весь Париж предавался беззаботной радости торжественного банкета. В своем квартале Дантон возглавляет застолье, чествовавшее 200 федератов, и произносит воодушевившую всех речь. Вскоре затем семейство отправится погостить на родину в Арси, где земляки будут приветствовать своего преуспевшего в Париже выходца с его прелестной супругой и чудесным ребенком. Правда, местные дворяне, уже наслышанные о демократических подвигах Дантона, явно сторонятся его, но он предпочитает, как всегда, не останавливать свое внимание на темных пятнах жизни, в которой все еще было впереди.

Вернувшись в Париж, Дантон начинает новый этап своей политической деятельности. Убедившись в тщетности попыток использовать для своих целей муниципалитет и Клуб якобинцев, Дантон вместе с Фабром и Демуленом решительно приступают к созданию своего центра политического влияния. «Общество друзей прав человека» должно стать влиятельным революционным клубом, центром притяжения революционных, демократических сил всего Парижа. Наученный крахом прямых атак на Муниципалитет и Якобинский клуб, Дантон действует обходными путями. Под воззванием об учреждении клуба имя Дантона даже не фигурирует, оно подписано малозначительными лицами, но содержит многозначительное начало: «Основная цель Клуба прав человека — разоблачение перед трибуналом общественного мнения пороков различных властей и всяких покушений на права человека. Он намерен приглашать всех граждан для обсуждения различных фактов угнетения или несправедливости, на которые они будут жаловаться или будут о них информировать, и рассматривать доказательства основательности этих жалоб».

Цели клуба, видимо, точно совпали с общественной потребностью масс. Немедленно посыпался поток жалоб. Клуб быстро превращался в главный центр объединения демократических кругов столицы. Очень скоро бальный зал на улице Бушери-Сен-Жермен перестал вмещать растущую аудиторию. Типографщик Молюро, человек с радикальными склонностями, требовал без долгих разговоров занять запечатанную церковь Кордельеров. Но получить разрешение Ратуши, где одно имя Дантона вызывало приступ ярости, было невозможно. Вот тогда-то Дантон и решил использовать подпись герцога Орлеанского в качестве фиктивного председателя клуба. Байи не решился отказать принцу крови, и Дантон с друзьями вновь обрел любимый монастырь Кордельеров.

В отличие от респектабельного Якобинского клуба здесь царила полная демократия. Вступительный взнос составлял всего 2 су, но пускали и вообще без всякого взноса. В Клуб кордельеров принимали даже женщин. Единственное условие для выступавшего с трибуны состояло в том, чтобы он надел на голову фригийский красный колпак. Зал украшала огромная надпись: «Свобода, Равенство, Братство». Этот триптих, придуманный Дантоном, станет девизом всех последующих французских республик, включая нынешнюю, Пятую…

Клуб кордельеров приобретает сразу популярность среди тех, кто считал якобинцев слишком умеренными, какими они в то время и были. Здесь центр, где выражались, выливались, кипели и бурлили страсти, волновавшие революционный народ Парижа. Дантон назвал однажды этот клуб своей «пушкой». Но когда она начнет стрелять, на какую мишень наведет Дантон это орудие народной ярости? Лицемерная и предательская политика двора и шести королевских министров не могла не оказаться раньше других под прицелом «пушки» кордельеров. Вообще Старый порядок явно давал понять, что он еще отнюдь не примирился со своими утратами и рассчитывает вернуть потерянное. В июне Собрание отменило все дворянские титулы и фамильные гербы. Аристократы подчинились решению очень своеобразно: на своих каретах они закрасили раззолоченные геральдические знаки полупрозрачной, легко смываемой краской. Народ это видел.

Дантон решил нанести первый удар по двору и правительству. В октябре Париж взбудоражен разоблачениями королевских министров. Депутат Мену обвинил их в «ошибках, тирании, в сообщничестве с преступниками». Дантон созывает в Клубе кордельеров представителей всех 48 округов Парижа. Он убеждает их проголосовать за петицию, требующую отставки министров. Дантону поручают возглавить делегацию, которая должна добиться от Учредительного собрания поддержки требования Парижа.

Появление Дантона в Манеже 10 ноября вызвало шумную реакцию. Не отвечая на враждебные крики, Дантон произносит громовую, бичующую речь. Но шум в зале продолжается, и даже самый известный оратор правых Казалес требует порядка: