Алмазный мой венец (с подробным комментарием) - Валентин Катаев

206

Магазин петербургского купца Г. Елисеева был открыт в нынешнем доме 14 на Тверской улице в 1901 г. «Магазин Елисеева и погреба русских и иностранных вин» привлекали покупателей изобилием самой разнообразной снеди и питья. Интерьер торгового зала поражал буржуазной роскошью. Елисеев открыл свое заведение в старинном московском доме, где некогда помещался салон Зинаиды Волконской (для Елисеева дом перестраивал арх. Г. Барановский). В советское время магазин продолжал работать, став гастрономом № 1.

207

Фирменный хлебный магазин Филиппова находился на Тверской ул. в д. № 10 по современной нумерации (собственно, и сам дом был выстроен фирмой Филиппова в конце XIX в.). Филипповский хлеб (особенно черный) славился не только на всю Москву, но и далеко за ее пределами. В 1905 г. рядом с магазином была оборудована кофейня-кондитерская, в отделке интерьера которой принимали участие П. Кончаловский и С. Коненков; позднее здесь был устроен ресторан «Центральный». В годы НЭПа, как и до революции, широта ассортимента в бывшей Филипповской булочной радовала покупателей.

208

Речь идет о ст-нии «Грустная повесть из жизни Филиппова» (1924), опубликованном в № 23 «Красного перца» за 1924 г. (в 1924–25 гг. К. заведовал литературным отделом этого журнала).

209

То есть Михаилом Афанасьевичем Булгаковым (1891–1940). Пробразом дома из его рассказа «№ 13. — Дом Эльпит-Рабкоммуна» послужил д. № 10 на Большой Садовой улице, принадлежавший до Октябрьской революции И. Пигиту, владельцу табачной фабрики «Дукат». Здание выстроено Э. Юдицким и А. Милковым в 1903 г. М. Булгаков жил в этом доме в 1921–1924 гг., сначала в кв. 50 («нехорошая квартира», попавшая позднее под своим реальным № в роман «Мастер и Маргарита»), а затем — в кв. 34. Рассказ «Дом Эльпит-Рабкоммуна» был опубликован не в газете «Накануне», а в № 2 (декабрьском) «Красного журнала для всех» за 1922 г. Газета «Накануне» издавалась в Берлине в 1922–1925 гг. Редактором литературного приложения к ней был «сменовеховец» А. Н. Толстой, убеждавший эмигрантов возвращаться в советскую Россию. Сам он вернулся туда летом 1923 г. Ср. в дневнике М. А. Булгакова от 2.9.1923 г.: «Сегодня я с Катаевым ездил на дачу к Алексею Толстому (Иваньково). Он сегодня был очень мил <…> Он смел, но он ищет поддержки и во мне и в Катаеве».[224] Э. Л. Миндлин вспоминал, что А. Толстой, вернувшись в Москву, «вообще не отпускал Катаева от себя».[225] См. также следующее письмо автора «Аэлиты» к К.:

2 января 24 г.

Ждановская набережная

д.3. кв.24.

Милый Катаев, с Новым Годом. Спасибо Вам за письмо. Вы думаете неприглядно когда хвалят — очень приглядно. Возьмите в Госиздате «Аэлиту» отд<ельное> изд<ание>, прочтите и напишите мне по совести. Мне нужно Ваше мнение. Сейчас у меня острый роман с «Бунтом машин» — пьесой, которая идет здесь в феврале, в Москве — в марте.

Театр, театр, — вот угар.

Из Вас выйдет очень хороший драматург, если только Вы серьезно возьметесь за работу.

Серьезность работы складывается из следующих основных вещей:

1) архитектура 3) разработка характеров

2) динамика 4) чувство зрителя.

Архитектура — это есть последовательное развитие сюжета по линии нарастающих: страсти и интереса. Всякая скидка в сторону болезненна.

Динамика — это есть непрерывно увеличивающиеся: страсть и интерес. Падение на минуту интереса производит впечатление чудовищной скуки. Уменьшение страсти — верное обеспечение провала пьесы.

Разработка характеров: в пьесе всегда одно главное лицо, фокус пьесы. Остальные разработаны в степени отдаления перспективы. Вести сюжет пьесы может не главное лицо, но второстепенное. Но храни Вас боги Олимпа, чтобы внимание (фокус) перескочил с одного на другого.

Чувство зрителя. Это основа. Тайна тайн, энергия пьесы. Вы должны быть во время написания пьесы одновременно автором, актером и зрителем.

Автор — творческая сила.

Актер — матерьял, к которому сила прилагается.

Зритель — это непереставаемый проверщик, корректор, советчик и моралист.

Драматург должен сотворить (из действительности) своего зрителя и, когда он сотворен, взять его в сотрудничество. Вселите в себя призрак идеального зрителя.

Все что пишу — это найдено — много из своего опыта. Может быть Вам пригодится.

Я редактирую «Звезду», лит<ературную> часть. Присылайте рассказ. Передайте Булгакову, что я очень прошу его прислать для <«>Звезды<»> рукопись. Я напишу ему в ту минуту, когда буду знать его адрес.

Обнимаю Вас, целую мадам Мухе руки.

Наташа <нрзб.> Вам шлет привет.

Всегда Ваш. А. Толстой.[226]

К этому посланию, вклеенному в альбом, составленный А. Е. Крученых, К. позднее сделал приписку: «Спасибо! Научил на свою голову. В. Кат<аев> <1>929 г.».[227] «Мадам Муха» — первая жена К. — Анна Сергеевна Коваленко, которую также называли «Мусей» и «Мусиком». В приложении к газете «Накануне» печатались такие писатели и поэты, как Б. Пильняк, О. Мандельштам, Н. Асеев, Г. Шенгели и др. М. Булгаков начал сотрудничать с газетой «Накануне» летом 1922 г. (в литературном приложении к № 68 от 18.7.1922 г. появились его «Записки на манжетах») и сразу же стал «любимцем редакции и читателей „Накануне“».[228] Э. Миндлин вспоминал, что «Булгаков очаровал всю редакцию светской изысканностью манер».[229] Рассказы и очерки писателя появлялись почти в каждом № «Накануне», и тем не менее А. Толстой просил Миндлина: «Шлите побольше Булгакова».[230] В 1922–1924 гг. Михаил Афанасьевич опубликовал в «Накануне» «Записки на манжетах», «Красную корону», «Чашу жизни», «Сорок сороков», «Самогонное озеро», «Псалом», серию очерков «Столица в блокноте» и др. произведения.[231] Сам автор «Записок на манжетах» относился к сменовеховцам с неприязнью — 26.9.1923 г. он записал в своем дневнике: «Компания исключительной сволочи группируется вокруг „Накануне“. Могу себя поздравить, что я в их среде. О, мне очень туго придется впоследствии, когда нужно будет соскребать грязь со своего имени. Но одно могу сказать с чистым сердцем перед самим собою. Железная необходимость вынудила меня печататься в нем. Не будь „Накануне“, никогда бы не увидали света ни „Записки на манжетах“, ни многое другое».[232] С К. Булгаков познакомился, по-видимому, в 1922 г. и, скорее всего, именно в редакции «Накануне». Заведующая редакцией газеты Е. Кричевская 29.12.1922 писала Булгакову: «У меня был П. Садыкер и говорил, что он виделся с Вами и с Катаевым и сговорился с Вами о постоянной работе».[233] Далее М. О. Чудакова пишет: «Накануне нового 1923 г. [к Булгаковым — Коммент. ] зашел Валентин Катаев, звал встречать вместе Новый год».[234] Долгое время К. и Булгаков были близкими приятелями — К. называл автора «Записок на манжетах» Мишунчиком и Мишуком, а Булгаков К. — Валюном. В альбом К., составленный А. Е. Крученых, вклеена общая фотография К., Олеши и Булгакова 1920-х гг. с шуточными пояснениями К. Под своей частью фото он написал: «Это я, молодой, красивый, элегантный». А под изображениями Олеши и Булгакова: «А это обезьяна Снукки Ю. К. Олеша, грязное животное, которое осмелилось гримасничать, будучи принятым в такое общество. В. Катаев. Это Мишунчик Булгаков, средних лет, красивый, элегантный»[235].[236] В 1925 г. К. подарил Булгакову сборник своих рассказов «Бездельник Эдуард» с такой дарственной надписью: «Дорогому Михаилу Афанасьевичу Булгакову с неизменной дружбой <,> плодовитый Валюн. 2 мая <1>925 г. Москва».[237] Отметим, что опечатки в этом экземпляре книги К. выправил только в рассказе «Медь, которая торжествовала» (в котором шаржировано изображен автор «Дьяволиады»), обратив, таким оригинальным способом, особое внимание Булгакова на свой шарж. Вероятно, именно в ответ на это, Булгаков в повести «Роковые яйца» с иронией упомянул некоего «Валентина Петровича», «заведующего литературной частью», который правит безграмотные статьи газетного репортера Альфреда Аркадьевича Бронского.[238] Вышедшую отдельным изданием пьесу «Квадратура круга» К. также преподнес Булгакову с дружеским инскриптом: «В память театральных наших похождений. Мишуку от Валюна. 12 июня <1>928 г. Москва».[239] Однако, женитьба Булгакова на Л. Е. Белозерской (отмечает М. О. Чудакова) «совпала, по свидетельству самого Катаева, с охлаждением их отношений. В тридцатые годы они все более отдалялись друг от друга».[240] По воспоминаниям Е. С. Булгаковой, Михаил Афанасьевич «считал Катаева талантливым писателем, давшим неверное употребление своему таланту и в значительной степени растратившим его»[241] (ср. с заглавием катаевской повести «Растратчики»).