Безвечность - Ольга Черных

Солнце продолжает меня радовать, и я сбавляю шаг, чтобы насладиться теплом. Имеет ли право нежиться в его лучах существо, понапрасну отнимающее чужое время и не ставящее ни во что своё? Я вернулась к истокам реки, снова зову себя ошибкой природы. Если я всё ещё жива, возможно, у меня есть шанс стать лучше, уйти в тень. Я опускаю голову и, не глядя по сторонам, иду к Тони с пакетом в руках. Триш сказала, что её дядя в последнее время неважно себя чувствует и не выходит даже в магазин, поэтому я купила еду, которую он любит: творог, бананы, гречневую кашу и мармеладные конфеты. Ужаснее меня друзей на свете нет. Всё детство провести с Тони и не помнить, что он любит, это всё равно что не знать. Я даже не потрудилась записать о друге несколько строк в дневнике. У меня на уме был только Стефан.

Через несколько минут я уже была возле дома Тони и первым делом в глаза мне бросились ухоженный сад и две канарейки в клетке, подвешенной на ветке яблони. Когда лимонно-жёлтые птички защебетали, на меня нахлынула тоска по Ричарду. У меня в мыслях мелькнули не простые фотографии попугая, которые я часто просматриваю, а живые воспоминания, как будто отснятые на старую киноплёнку, туманные и прерывистые.

— Хочешь, подарю одну? Ты понравилась этим малюткам, — раздался мужской голос за моей спиной.

— Вы меня напугали, — ответила я, обернувшись и увидев Тони. Триш не сказала мне, что он больше не пользуется тростью. Он сидит в инвалидном кресле.

— А кого ты ещё ожидала увидеть в моём дворе? — спросил Тони.

Ему приходится щуриться из-за яркого солнца, чтобы смотреть на меня, но это не мешает ему улыбаться. Он заметно состарился за полгода, которые я его не видела, совсем исхудал, но даже за глубокими морщинами можно разглядеть доброе ребяческое лицо, а в угольно-чёрных глазах — озорство.

— Я собиралась позвонить в дверь, но отвлеклась на птичек. Не ожидала, что Вы сами выйдите.

— Этот космолёт может отправить меня даже на Луну, — сказал Тони, указывая на своё кресло, сделанное по новейшим технологиям и позволяющее больному не только передвигаться самостоятельно, но ещё и обладающее массажными функциями и трансформирующееся для лежачей позы. Читала об этом, когда интересовалась био-глазами Брендона. — Я не собираюсь сидеть дома, когда вокруг столько прекрасного. Или ты уже поставила на старике крест?

— Нет, что Вы, — ответила я, наверное, густо покраснев. Вдруг стало стыдно, что я забыла о Тони. Он больше не искал встречи со мной. Между нами снова встал другой мужчина. Я должна была навестить Тони раньше. Я не знала, что он сам не может прийти ко мне. Продолжаю искать своему равнодушию оправдание. — Я принесла Вам вкусности. Триш передала, что придёт к Вам завтра.

— Наверно, она ещё сказала, что старый хрыч сидит в четырёх стенах и не может даже выйти в магазин? — спросил Тони и оказался прав. Он полностью цитировал слова племянницы, она только не употребила это грубое слово «хрыч» и произнесла фразу с заботой в голосе, а не с упрёком. — Можешь не отвечать, я всё вижу по твоим глазам. Посидим здесь или пойдём в дом?

— Нужно убрать некоторые продукты в холодильник, — ответила я, и Тони ловко развернул кресло в сторону дома. — Возьмём с собой канареек? Они могут замёрзнуть.

— Возьмём. Твоя бабушка всегда выносила попугая в клетке во двор, чтобы он мог почувствовать себя наполовину свободным, и я беру с неё пример, — сказал Тони, не оборачиваясь в мою сторону, а я не стала его догонять, чтобы не видеть грустное лицо.

Он никогда не забудет её. Меня. Много раз приходилось говорить о себе в третьем лице, но Тони не заслужил этой лжи, хоть я и не помню нашей дружбы.

Тони показал мне кухню, хотя я на подсознательном уровне знала, где её искать. Пока я разбирала пакет с покупками, который принесла, надеялась увидеть здесь что-то знакомое, ведь в детстве мне, наверное, часто приходилось бывать в гостях у Тони. Воспоминания на меня не нахлынули, скорей всего потому, что дизайн и интерьер дома неоднократно менялись. Тони идёт в ногу со временем. Кухня оснащена современной бытовой техникой и заставлена новой мебелью, как, наверное, и остальные комнаты. Во мне снова заиграла совесть. Чем ещё было заниматься одинокому человеку, как Тони, если не ремонтом?

— Моя мама часто делала нам свой фирменный омлет, — вспомнил Тони, когда я убрала продукты в холодильник и села за круглый стол напротив старого друга.

— Здорово, — ответила я, не зная, что ещё сказать.

— Я говорю о нас Евой, — сказал он. Со сложенными руками на коленях Тони выглядит беспомощным, но его взгляд говорит об обратном. Он уверенный и настороженный.

— Я поняла. — На самом деле я ничего не поняла.

— Ты ведь пришла с какой-то целью, я прав? — с надеждой в голосе спросил Тони.

— Хотела Вас проведать. — Я практически не соврала.

— Почему не пришла раньше? Я мог бы уже сто раз умереть.

— Не говорите так! — Мне стало не по себе.

— Я стар, Ева. Мой век подходит к концу, а твой только начинается, — сказал он без должной печали в голосе.

Что-то в словах Тони заставило меня содрогнуться. Он не плачет, как при нашей первой встрече в доме Оливера, но я чувствую, что его душа обливается кровью из-за меня.

— Чем Вы занимались в молодости? — спросила я, чтобы сменить тему. Этот вопрос давно следовало задать.

— Окончил тот же университет, что и Ева, потом остался там преподавать студентам литературу, — ответил Тони. Его взгляд устремлён на меня, но мыслями он находится не здесь. Вспоминает прошлое. Наверное, когда находишься между небом и Землёй, остаётся только вспоминать свою прожитую жизнь, представлять, какой она могла бы стать, но уже никогда не станет, анализировать и подводить итоги. — Я работал в сфере образования много лет. Студенты были моими детьми. Я перестал преподавать три года назад, когда понял, что больше не смогу в полной мере передавать свои знания. Да и молодёжь не горит желанием иметь дело со стариками.

— Почему Вы не создали семью? — Лучше бы я спросила что-нибудь о прозе или поэзии!

— Ждал Еву. — Другого ответа я от Тони и не ожидала услышать. Что-то есть между нами общее. — Мне нравилось быть ей верным, любить её одну. После окончания университета я отчаялся, потому что мы совсем перестали видеться из-за смерти её Стефана, и у меня были мимолётные увлечения. Ни одна женщина не затмила её. Я всегда мечтал о детях, но так и не испытал радости отцовства. Богу виднее.

Что он только что сказал? Он был верным Еве, то есть мне, лелеял годами свою любовь, строил из себя жертву и в итоге остался один. Мы определённо похожи. То же самое делала и я, пока не поняла, что самобичевание ни к чему хорошему не приведёт. Есть только одно отличие в наших чувствах: объект вожделения Тони был жив, а мой — мёртв. Если учитывать то, что доступ к его возлюбленной был закрыт, то отличий между нашими чувствами и вовсе нет.