Нерусская Русь. Тысячелетнее Иго - Андрей Буровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но конечно же, маразм уже никогда не крепчал с такой силой, как в одесское двадцатилетие. Ведь в 1950–1970-е годы в России было хоть что-то кроме продукта, извергнутого головами еврейского Горыныча, а в довоенное время почти что и не было. Бог знает, сколько верст «накрутил» над Россией этот трехголовый Горыныч.
В собственном представлении этот Горыныч, поднимаясь над Русью с клекотом из Троцкого и Жаботинского, разворачивая паруса сочинений Бялика и Сфорима, был грозен и прекрасен и к тому же необыкновенно умен и несказанно учен. С видом высокомерного презрения к мужичью и черносотенному быдлу, копошащемуся на земле, приросшему ко всяким там Россиям, брезгуя любителями «русского слова и русского лица», трещал Горыныч жестяными крыльями прогресса, выпускал отработанные газы из-под лакированного афедрона[247], тряс хвостом, разбрасывая по дикой стране плоды просвещения.
Если бы мнение Горыныча о самом себе хоть немного соответствовало бы действительности – трудно даже вообразить, какие сокровища мудрости, какие чудеса культуры возникли бы в это двадцатилетие между мировыми войнами.
Но взлета культуры, как легко заметить, не произошло. В петербургский период русской истории – произошло, позже, в советские 1960–1980-е – тоже произошло, но не в Одессе, а в Москве-Ленинграде. Одесса… по крайней мере Одесса Бабеля и Утесова – оказалась совершенно бесплодна.
Глава 8. Удачные дети модернизации и ассимиляции
Каждый получил свою долю сокровищ. Одни распорядились богатством умно, а другие, напротив, глупо, в соответствии со своим темпераментом.
Р.Л. СтивенсонУже в сталинскую эпоху русские туземцы, а уж тем более недорезанные русские европейцы выдвинули множество людей, вполне способных конкурировать с евреями.
В 1935 году этнические русские составляли малую толику советских ученых, вряд ли больше третьей части докторов наук. В 1955 году их было примерно столько же, сколько этнических евреев. К 1975 году евреи составили меньшинство.
Классическая байка в том, что евреев просто не пускали в науку, и верна, и неверна одновременно… Процентная норма – была, порядка 2 % всех принятых, – попытка тайком, исподтишка сделать так, чтобы евреев в вузах было бы столько же, сколько и в целом по стране.
Но можно подумать, для воспроизводства интеллектуальной элиты необходимо большое количество людей. На рубеже 1970-х и 1980-х годов ходила байка: «Советская наука держится на 50 тысячах докторов наук». Во многом так примерно оно и было. Что, трудно было выделить 50… Ну, пусть 30 тысяч докторов наук из двух или трех миллионов?!
Грамотности вполне достаточно для того, чтобы занять должности писарей, учетчиков, бригадиров, мелких чиновников. Это и спасло в свое время большевиков.
Уже для должностей так называемой «рядовой» или «массовой» интеллигенции – врачей, инженеров, учителей – необходимы и специальные знания, и хоть какие-то способности. Тут уже есть конкуренция по этим качествам.
Для работы научного сотрудника, тем более для работы ведущего специалиста в какой-то области; для того, чтобы прокладывать новые дороги науке и культуре, надо что-то из себя представлять. Тут маловато амбиций.
Уже в сталинских «шарашках», куда стаскивали умных образованных зэков, давали им задания, важные для развития науки и техники, нужна была не чистая анкета, а выдача результата. В этих шарашках, не к чести советского государства, Туполев, Яковлев и Королев ковали его будущую мощь. Среди этих «ковавших» поразительно мало евреев.
Народ, в 1945 году составлявший не больше 2 миллионов человек, и при самых благоприятных обстоятельствах не смог бы выдвинуть из своей среды эти 50 тысяч докторов наук. А если бы формально и выдвинул… В предвоенное, вернее, в междувоенное, время, между 1922 и 1941 годами, так и происходило – занимали должности не самые способные, а самые «достойные» с классовой точки зрения. Но науки они не прославили, эти выдвиженцы, – что выдвиженцы из русского пролетариата, что выдвиженцы из еврейской буржуазии. Не выдвиженцы делают науку.
То есть в процентном отношении, может быть, и больший процент евреев годился в интеллектуальную элиту, чем у русских: должен же как-то сказываться многовековой отбор умников. Но для решения всех встающих в стране задач, для лидирования во всех областях науки и культуры сил уж не хватило.
Евреям не хватало сил… попросту не хватало людей для того, чтобы составить хотя бы значительную, по-настоящему заметную часть интеллигенции. Евреи попросту надорвались – в самом простом, популяционном смысле. Одесский период русской культуры блистательно показал, что поголовная грамотность народа еще далеко не означает его поголовной гениальности.
Во-первых, конечно, благополучны были только те евреи, кого ландшафты России, ее язык и нравы народа хотя бы не раздражали.
Во-вторых те, кто реально мог использовать свой исторический шанс.
Одни евреи смогли использовать свое исключительное положение, а другие – нет. Ну хорошо, из НКВД евреев почти полностью выперли в конце сталинской эпохи. «Почти» – потому что не один же Андропов там трудился. В армии после Второй мировой войны евреям не было ходу (разве что приходилось мимикрировать, скрывать свое происхождение, что унизительно и глупо). В ЦК не было ни одного еврея после отставки Кагановича.
Но существовало несколько очень престижных областей, в которых евреи и после войны занимали совсем неплохое положение: торговля, медицина, искусство, наука.
Декрет о репрессированных национальностях дал еврею возможность устраиваться в любом городе Советской России, а потом Советского Союза и на любой должности. Евреи жили во всем СССР и далеко не всегда претендовали на должности в крайкомах, обкомах, областных отделениях КГБ и так далее. Власти могут грызться в своем ЦК сколько влезет, но заведовать кафедрой в Ярославле или универсальным магазином в Алма-Ате – это ведь совсем другое…
Власти могут выражать недовольство таким положением дел, но ведь люди болеют независимо от желаний ЦК и НКВД, и врач любой специальности нужен независимо ни от чего иного. Да и торговать промтоварами кто-то должен. Пока евреям никто не закрывает такой карьеры, они могут не очень волноваться по поводу недовольства властей.
Итак, хорошо было жить евреям, состоявшимся в европейской стране и как части слоя, европейского по своим вкусам и взглядам.
Это люди, которые перепрыгнули две пропасти. Одна из них – это пропасть, отделяющая людей патриархального общества от людей общества индустриального. За два-три поколения они сделали шаг от местечек к городам, от хозяйства с курами и козами к микроволновым печам, от мелкой торговли и средневекового ремесла к предпринимательству или работе по найму, от хедера к университету.
И вторая пропасть: от туземной культуры черного кафтана, пейсов и полосатого талеса – к одной из европейских культур.
Выращивая учеников (маловероятно, чтобы одних евреев), интеллектуальная элита 1920–1930-х годов сама готовит себе благодарного ученика. Растворение евреев в рядах новой интеллигенции может вызывать раздражение: «Таки наших почти там не осталось!» Рано или поздно проходят времена, когда в Ростовском медицинском институте 80 % профессуры было еврейского происхождения (в Красноярском медицинском еще в конце 1970-х евреев-профессоров было порядка 70 % от общего числа). Такие времена кончаются, но для каждого отдельного еврея это вовсе не обязательно должно обернуться катастрофой.
Миллионы евреев в СССР жили очень спокойно и счастливо, ассимилируясь медленно и верно, а главное – ко взаимному удовольствию. А русские? Из нас тоже выиграли в первую очередь те, кто воспользовался уникальным историческим шансом – получить бесплатное и при том очень хорошее образование.
В 1940 году даже десятилетку оканчивало не так уж много людей, слой интеллигенции, окончившей вузы, оставался довольно тонок. В рядах 3–4 миллионов тогдашних советских интеллигентов были очень заметны евреи. Да к тому же они были образованнее, культурнее русских интеллигентов первого, от силы второго поколений.
К 1980 году только научных работников в СССР было больше полутора миллионов. Из этих людей и выходили новые доктора наук, авторы учебников и руководители новых научных направлений.
А инженеров сколько было в СССР? Десять или двадцать миллионов. Плохие инженеры? Были и плохие, но ведь не все же эти миллионы, верно? В космос-то ведь СССР вышел первым, да только где они – еврейские имена среди тех, кто посылал в космическое пространство Белку и Стрелку, а потом и Гагарина?
А учителей сколько? Миллионов пять. В эпоху «перестройки», не к ночи будь помянута, в чем только их, бедных советских учителей, не обвиняли! А отнесло свежим ветром дурнотный угар, рыночные отношения разогнали сборища завывающих бездельниц на митингах, и как-то незаметно выяснилось, а учителя-то были первоклассные… Куда квалифицированнее, куда лучше даже европейских, а уж тем паче американских.