С Антарктидой — только на Вы - Евгений Кравченко

Все эти скупые сведения я получил не от Москаленко, нет, просто в День Победы в отряде было принято представлять ветеранов войны на торжественных собраниях.

... Поскольку с состоянием здоровья у нас было все в порядке, свободного времени оставалось много, и я, естественно, попытался как можно больше узнать о работе летчиков 17-й САЭ: какие районы облетали, что за работу выполняли, с чем необычным или незнакомым пришлось столкнуться, в чем возникали сложности... Петр Павлович отвечал на мои вопросы весьма охотно, но без особых подробностей. Впрочем, и сам он, как мне тогда показалось, оказался любопытным человеком. Его интересовало обо мне все: где учился, где летал, с кем, когда, какой налет часов. Лишь позже, в Антарктиде, я разгадал тактику его вопросов. Его интересовали ответы не сами по себе, но и то, как на них отвечаешь: быстро, сбивчиво, не задумываясь, или взвесив слова и четко формулируя мысль. В этом он оказался похожим на Мазурука, который тоже прежде всего проверял, умеешь ли ты думать. Позже такие экзамены назовут тестированием, возникнет целая наука, появятся специалисты и сложнейшее оборудование, где людей станут просто «прокачивать» на пригодность к выполнению работ в экстремальных условиях. Мазурук, Москаленко, другие командиры Полярной авиации были лишены такой роскоши, но их жизненный опыт, знание людей, психологии, практически никогда не приводили к ошибкам в выборе кандидатов на ту или иную должность.

Чем больше мы узнавали друг друга, тем наши взаимоотношения становились проще и дружелюбнее, несмотря на то, что Москаленко был старше меня без малого на двадцать лет и имел несравнимо более богатый жизненный и летный опыт. К концу прохождения комиссии он бросил как-то мимоходом:

— Мне предлагают снова занять должность командира летного отряда. Я бы хотел, чтобы ты в него прошел...

На душе стало вдруг теплее — такая оценка Москаленко стоила многого. И все же я спросил:

— А с Перовым что? Ведь его планировали назначить командиром.

— Его не пропустили.

— Почему?

— Приглядись повнимательней к тому, что происходит вокруг, что творят с «Поляркой», тогда и сам поймешь.

Мне показалась странной эта фраза, и лишь позже, когда я сам стал командиром отряда, для меня открылся ее трагический смысл: кто-то решил отсекать от работы в Антарктиде хороших организаторов, которые до тонкости знали особенности работы авиации. Впрочем, это мои субъективные выводы, основанные лишь на анализе событий, с которыми мне пришлось столкнуться. Но все эти печальные размышления ждали меня впереди, а пока чехарда организационных трудностей осталась в прошлом, и меня зачислили командиром экипажа Ил-14 в авиаотряд 18-й САЭ.

По морям и океанам

В Ленинград прибыли 1 ноября 1972 года. Семь часов утра, но в Арктическом и Антарктическом НИИ уже кипит работа. Во дворе — причудливая смесь цыганского табора и восточного базара. Он завален тюками, сундуками, стоит шум и гам. Много старых знакомых, от которых с удивлением узнаем, что назначенная на сегодня погрузка на корабль «Профессор Зубов» откладывается до 6 ноября — судно идет в Ревель за ракетами. Поскольку я в авиагруппе старший (Москаленко приезжает позже), начинаю заниматься расселением экипажей по гостиницам, где, как всегда, мест нет, и приходится идти на разные ухищрения, чтобы ребята не остались под открытым небом. Вначале удается устроить их в разных концах города, но через пару дней собираю всех в «Моряке». За это время сам я был прописан в четырех гостиницах. Ворох финансовых и организационных дел нарастает, как снежный ком, телефонные переговоры с Москвой становятся все нервнее, и, заканчивая работу, я каждый вечер с тоской вспоминаю Сергея Сергеевича Овечкина, нашего полярного «дядьку», который все эти заботы брал в свое время на себя. Ну, да, что теперь горевать...

Утром, при телефонном разговоре с отделом кадров в Москве, как гром среди ясного неба:

— Евгений Дмитриевич, руководство предлагает вам пойти командиром летного отряда в следующую экспедицию.

Ответ рождается сам собой:

— Дай-то, Бог, эту хорошо отработать. Вернемся к предложению руководства, когда снова окажемся дома.

— Хорошо. Подождем до апреля.

Традиционный прощальный ужин перед отплытием устраиваем не в ресторане, как было заведено по традициям «Полярки», а на квартире у друзей. Ребята держатся одной командой, а вот жены разделились, и мне приходится по очереди посещать и тех, и других. Я убедился: женщины, где их не посели, хоть на Луне, все равно через некоторое время что-нибудь не поделят и разругаются. Вспоминается опыт американцев, когда те привезли с собой в Антарктиду всего двух женщин. Но и там они умудрились стать врагами на всю жизнь. Да Бог с ними, главное, экипаж, кажется, подобрался неплохой.

Утром занимаем две каюты на корабле, и с души сваливается тяжесть, которую я ощущал все эти дни, — неопределенность закончилась. Нас провожают старые полярники — Виктор Якунин, Петр Астахов, который должен сменить начальника станции «Восток» и прилетит на самолете в декабре в Австралию, а в середине января мы будем встречать его в «Мирном», Владик Пигузов — начальник новой станции «Русская», он пойдет за нами на «Оби»... Проводы затягиваются до темноты, пока не заканчивает свою работу таможня. Наконец, отваливаем от причала. Нас провожают прощальными гудками стоящие на Неве корабли, в их реве какая-то тоска, но я ловлю себя на том, что ухожу в Антарктиду без душевных терзаний, скорее, с чувством облегчения. Странно, никогда бы не подумал, что прощание с домом, с Ленинградом, может быть окрашено не грустью, а едва ли не радостью. И вдруг я понимаю: «Я возвращаюсь не просто в Антарктиду, а к тому образу жизни и взаимоотношений между людьми, которые вошли в мою кровь и плоть в «Полярке». Выше этого я ничего не знал и не знаю. Поэтому и ухожу туда с легкостью...» Эта мысль расставляет все по своим местам, и я со спокойной душой иду в каюту — праздновать годовщину Октябрьской революции.

... Плаванье проходит в знакомом режиме. Пролив Эресуни. По телевидению — шведские и датские программы, построенные на свободе любви. Копенгаген. Замок датских королей, в котором, по преданию, жил Гамлет. Северное море. Шторм. Второго пилота, «крошку» весом за 100 кг — как пушинку выбрасывает из койки, гремят и звенят бутылки в пустых ящиках. На входе в Бискайский залив шторм стихает, и я отмечаю, что прохожу его в пятый раз без всяких приключений. Солнце появляется из-за туч, и вода становится похожей на темно-синий бархат с серебряным переливом — совсем, как на картинах Брюллова.

По левому борту проплывают Испания, португальский город Опорто, проходим траверз Гибралтарского пролива, затем Касабланки. Утро 15 ноября встречаем у Канарских островов и встаем на рейде Сайта-Крус, чтобы пополнить запасы овощей, фруктов и воды. Впереди — Сенегал. Загораем, строим бассейн на палубе. В Атлантике к вечеру «забредаем» в гости к нашим рыболовным флотилиям, чтобы взять топливо. Темно-синее небо усыпано яркими звездами размером с хороший кулак. Кругом необозримая, сверкающая сотнями огней рыболовных судов, водная гладь. Есть что-то космическое в этой картине. Объявляется конкурс: кто больше всех поймает рыбы. Десятки лесок, проводов, веревок, сверкнув в свете прожекторов, летят в океан. Вместо грузил — гайки, болты, любое железо, которое удалось отвернуть на корабле. Вместо блесен — металлические ложки для обуви, латунные шайбы... Поймали две бочки рыбы, но утром ее выбрасываем за борт — заражена какими-то паразитами. Пока «Профессор Зубов» заливает танки топливом, получаем приглашение провести волейбольный матч с командой рыболовной базы. «Наши» продули.