Карибский кризис - Федор Московцев

Однако, увольнение одного только Расторгуева проблемы не решало. Во избежание дальнейших сложностей нужно было избавиться от всей его кодлы, а в отличие от предыдущих эпизодов, когда участники группировки достаточно себя скомпрометиривали, чтобы устроить локаут, в данном случае формально ни к кому не придраться.

Пока я ломал голову, что тут можно сделать, Расторгуев сам спровоцировал развязку. В условиях безденежья (всё увеличивающиеся долги при невыполнении плана продаж), так что даже не было возможности наскрести всем на зарплату, он одолжил 250,000 рублей Юнитексу, фирме-конкуренту, которую я периодически при помощи святого Иосифа плющил на тендерах. Это обнаружил случайно мой брат Максим, придя после института в офис, чтобы проверить компьютеры. Он сразу же дал сигнал — позвонил и отправил сообщение:

«Здорово! Как дела?

Был сегодня в офисе, копировал бухгалтерские проводки. В Волгопромбанке провели платеж — 250 тысяч на фирму „Юнитекс“. Я не помню, чтобы ты распоряжался по поводу этого платежа. Тем более это наши конкуренты. Я спросил Юлю, что за дела. Она ответила, что поставила твою подпись на платежке, так как Расторгуев заверил её, что ты в курсе. Я к Расторгуеву — тот сказал, что платеж срочный, а до тебя не дозвониться. Он взял на себя всю ответственность. Паша Дуров доложил, что в последнее время Расторгуев и Паперно принимают директора „Юнитекса“ и усиленно совещаются. Что-то я не помню от тебя таких команд — привечать конкурентов. Нездоровая ситуация.

Позвони.

Максим».

(Юля, бухгалтер и офис-менеджер, имела право ставить мою подпись — с моего позволения естественно — для проведения платежей в Волгопромбанке, это была надежная сотрудница, которая давно работала и которой я доверял, надежнее всего было поставить программу Банк-Клиент, но эта программа не работала в Кировском филиале Волгопромбанке, где у нас был расчетный счет).

Возможно, она, как утверждала, действительно не могла до меня дозвониться, у меня какое-то время был отключен мобильный телефон, и я потом обнаружил пропущенные вызовы из офиса Совинкома. Она послушалась Расторгуева, который ввёл её в заблуждение, будто перечисление происходит с моего ведома. Я позвонил ему и у нас состоялся такой разговор.

— Михаил Федорович, открой мне страшную тайну: что сподвигло тебя перечислить деньги «Юнитексу»?

— Я сейчас вам все объясню. «Юнитекс» не справляется с поставками по городскому тендеру — не хватает оборотных средств. Через две-три недели, когда город им заплатит, они вернут нам эти деньги.

— Послушай, Михаил Федорович, или ты не понимаешь ситуацию, или… У нас самих ситуация хуже некуда, мы сами не справляемся, и в этот момент неразумно кому-то помогать, тем более конкурентам!

— Да не конкуренты они нам, Андрей Александрович! Вспомните, как они сделали нам справку об оценке оборудования для кредита. В городских тендерах они подыгрывают нам, выставляясь по согласованным ценам. Если мы не успеем получить лицензию на обслуживание медтехники, они будут согласны каким-то образом скооперироваться с нами на крупных тендерах в начале следующего года. Не конкуренты они нам, поймите! Если у наших клиентов что-то ломается, кто делает нам сервис? Юнитекс делает.

— Отсутствие у нас лицензии — это ваши просчеты. Лицензия давно должна быть у нас. Что касается сервиса, Юнитекс за это деньги получает, и это мы делаем одолжение, давая им работу. Алло! Меня слышно?

— Да, Андрей Александрович, тут Павел Ильич…

— Что Павел Ильич?

— Да ничего… Я думал, он слово скажет, — ответил Расторгуев и тяжело вздохнул.

Я сорвался на крик:

— Я сам беру деньги взаймы под бешеный процент, чтобы выкрутиться, и в это время моими деньгами снабжают каких-то засранцев! Хорошенькое дельце! Сегодня же верните деньги обратно!

— Да как я могу, Андрей Александрович?! Я же дал слово — через три недели.

— А я не давал слова. Я — хозяин. Что будем делать?

— Я не знаю, как тут быть.

— Зато я знаю, Михаил Фёдорович. Деньги я с них сам вытрясу, а с вами мне придется расстаться. Передайте трубку Павлу Ильичу, он хотел что-то сказать…

Трубка замолчала, видимо, её прикрыли рукой. А потом связь прервалась. Я позвонил в офис, меня соединили с бункером, где по информации секретаря находились Расторгуев и Паперно Павел Ильич, но никто не ответил. Мобильные телефоны обоих оказались отключенными. Лишь через два часа я смог дозвониться до Паперно и поставил его в известность, что Расторгуев уволен, расчет получит, когда вернутся деньги из Юнитекса, а сейчас пускай покинет помещение и забудет дорогу на Совинком. Паперно елейным голосом заверил меня, что всё будет сделано, насчёт выключенной трубки объяснил, что находился в мертвой зоне, где нет покрытия сети. В кардиоцентре действительно есть таковые, но меня насторожило, что Паперно ныряет туда аккурат в такие острые моменты — так, например, во время разбирательства с одним проштрафившимся сотрудником, когда Паперно потребовался как свидетель, он вдруг исчез из эфира и объявился, когда всё было кончено. Так же и по другим аналогичным эпизодам.

Не найдя, к чему придраться, убаюканный его мирным тоном, я закончил разговор. Но тут же перезвонил, вспомнив, что увольнение исполнительного директора предусматривает большое количество организационных моментов. Паперно слушал меня, нетерпеливо поддакивая в ответ, и по его тону мне стало ясно, что он не вникает в мои слова, а просто побыстрее хочет от меня избавиться и не собирается выполнять мои приказания. И скорее всего, Расторгуев не покинул офис, как ему было приказано, а находится рядом с Паперно. Тогда я прервал на полуслове эту ослиную беседу и тут же позвонил Ренату и велел ему срочно собираться в Волгоград, желательно с двумя-тремя бойцами. В течение двух часов он нашёл двух надежных парней (из охраны Коршунова); мы решили, что сам он вылетает самолетом, чтобы наутро быть в Волгограде, а ребята отправятся поездом и прибудут на место через 36 часов.

Следующий мой звонок был Максиму. Я сказал ему, чтобы, бросив всё, он мчался в кардиоцентр и следил за всем, что происходит, и докладывал мне обо всех передвижениях неприятеля. Взять под контроль кассу, никаких выплат и перечислений, никаких действий без моего согласования. Когда он прибыл в офис (в районе обеда), ни Паперно с Бунеевым, ни Расторгуева уже не было. До конца рабочего дня всё было тихо-спокойно, а когда все сотрудники ушли с работы, я позвонил святому Иосифу и в ультимативной форме заявил, что увольняю всех людей, принятых по его рекомендации (а это больше 10 человек), за исключением фармацевтов (которые особо ничего не решают), и попросил чтобы тот как гарант, сам вывел своих людей с моей фирмы. Старый седой полковник покорно меня выслушал, но полностью проигнорировал моё требование: на следующий день уволенный исполнительный директор Расторгуев, как ни в чем ни бывало, появился на фирме, ходил гоголем по офису и всячески разлагал трудовую дисциплину. Я лично позвонил ему и приказал покинуть офис и забрать с собой всех приспешников, список которых был ему тут же оглашён. Мы договорились о сроках выплаты расчетных денег, после чего вся означенная команда удалилась. Тут же был назначен новый исполнительный директор — Павел Дуров. На подмогу которому очень кстати прибыл Ренат. Кое-кто из уволенных продолжал делать вылазки в офис, и если оставшиеся сотрудники не могли запросто выставить из офиса людей, которые еще с утра тут работали, то у Рената подобных рефлексий не было.

Момент был выбран удачно, накануне зарплаты — перечисленная Юнитексу сумма была меньше, чем фонд оплаты труда уволенных плюс выходное пособие. Немного, но приятно. (У меня на фирме существовала добрая традиция увольнять проштрафившихся сотрудников прямо перед зарплатой без выплаты оной и без выплат полагающихся денежных пособий).

Утром следующего дня Ренат встретил на вокзале своих бойцов, разместил их на съемной квартире, в начале десятого они приехали в кардиоцентр. Павел встретил их в офисе и сказал, что Паперно с Бунеевым находятся в бункере, туда же, по сообщению кладовщицы, только что приехал Расторгуев. Я позвонил Паперно, чтобы сообщить о том, какими полномочиями наделен мой брат Ренат.

Павел и Ренат вместе со своими ребятами пошли в бункер, где действительно застали Паперно, Расторгуева и Бунеева. Стали разбираться. И в этот момент мне позвонил святой Иосиф и попросил, чтобы я не горячился, не увольнял так всех сразу, а тихо-мирно разобрался в причинах конфликта. Очевидно, ему доложили о царящих на Совинкоме нравах — что народ увольняют, как правило, партиями, перед выплатой зарплаты, которую потом невозможно выхлопотать и через суд, а если что-то удается высудить, то очень немного и с большими сложностями. И старый седой полковник решил потянуть время, чтобы его люди (и он сам) получили деньги, а после этого чего-то решать.