Охота на дракона (сборник) - Анатолий Бритиков

Все это походило на коварный, непонятно кем подстроенный обман, неумный розыгрыш, напоминало хитрую ловушку.

Только — для кого?

Зачем?

Смутная догадка поразила вдруг Гальбовица.

Он спешно бросился обратно к стеллажу и с исступленно-жадной, злой остервенелостью, не разбирая, начал потрошить подряд все полки.

И наконец, когда у ног его образовалась целая гора жалких в роскошной никчемности своей книжных муляжей, он бессильно опустил руки.

Дальше смотреть не имело смысла.

Он уже понимал, знал доподлинно: и дальше — будет только так; красивейшие, в золотых тисненьях переплеты, а внутри них — пустота…

Неожиданно им овладел приступ сумасшедшего, удушливого смеха. Но нельзя шуметь, нельзя!

Он изо всех сил зажимал ладонями рот, давился, корчился, дрожа всем телом, слезы текли и падали на пол, на то, что некогда он принимал за книги…

За подлинные книги, сохранявшие культуру мира, за настоящее бесценное сокровище…

Вот почему его не подпускали к стеллажам!

Смотри, любуйся, брат, завидуй! Мы — такие, что угодно раздобудем, только надо умеючи жить!

Жить умеючи…

О да, они умели!

Пыль в глаза пустить — для этого нужна сноровка, нужен несгибаемый талант все профанировать, все опошлять и извлекать из этого утеху для себя, в том видеть цель и высший смысл существованья.

А он, простак, и впрямь завидовал, нешуточно страдал, порою даже — унижался…

Метал бисер перед свиньями…

А им-то ведь того и надо!

Им ведь всем — чем горше ближнему, который что-то не имеет из того, что есть у них, — тем только радостней и легче на земле дышать.

Ну, ничего, теперь он получил такой урок!..

Они еще кичатся редкостями, что-то добывают, прячут — вот их настоящая цена!..

Поразительно, философ утром собирается звонить куда-то, будет корчить благодетеля…

Да неужели он действительно считает, что Гальбовиц — как они, что, уподобясь прочим, вовсе не по книгам он страдает, а по названиям на толстых корешках, по некой книжной массе, которую легко не без изящества размазать по стенам, включив в круговорот сегодняшнего интерьера?!

Дольше здесь оставаться Гальбовиц не мог. Ему было стыдно и противно.

Аккуратно все расставив по местам, он начал торопливо одеваться.

И ведь что ужасно: он снова будет приходить сюда и видеть это… И не только здесь… Он будет каждый день являться — то в один дом, то другой — знать тайну и — молчать. Работа, что поделаешь… Такой вот новый, неожиданный аспект… А надобно терпеть, и делать вид, и улыбаться… Эх!

Внизу ждал испытанный его велосипед, где в багажной сумке вперемежку с всякой мелочью лежала Книга.

Очень старая и очень рваная, наверное, и в самом деле никому не нужная.

— Но настоящая. Единственная. Только у него?

Или теперь — на всей Земле?

Он хотел было оставить на столе записку, где извинялся бы перед хозяином, поблагодарил бы за прием, за доброе участие, но передумал.

Нет, просто тихо уйдет — и не надо никаких расшаркиваний. Глупо.

А утром позвонит и скажет, что приобретать для дома книги расхотелось — есть на то досадные причины, разумеется, большущее спасибо, но не стоит утруждать себя и досаждать другим.

Как говорят, расстанемся друзьями.

Он погасил торшер и вышел в коридор.

Флюоресцирующая панель под потолком — своего рода ночник, обязательный атрибут любой квартиры — давала достаточно света, чтобы, не натыкаясь на предметы, можно было без помех добраться до парадной двери.

Сухо щелкнул замок — и Гальбовиц очутился на лестничной площадке.

— Нада тиха. Ночью труженики спят Вот только я… — напутствовал его привратный автомат. — Осадитя разговоры, уважайтя спящих дома… И-йех, калинка-малинка моя!.. Ну, гость, пошел!..

И тут впервые в жизни Гальбовиц с изумлением отметил для себя, что у него начисто отсутствует желание чинить этот разладившийся автомат.

Прежде — было, да, а вот теперь прошло. И — никакого сожаленья…

Поскольку, понял он, и в этом электронном препохабном Ваньке заключался тот же непотребный шарм, что и в роскошных книжных стеллажах…

И во многом другом, и во многом другом…

На первом этаже, стараясь не шуметь, он выкатил из бокса свой старенький велосипед, на всякий случай проверил содержимое багажной сумки, удовлетворенно улыбнулся и лишь затем шагнул на улицу.

После грозы было несколько прохладно, даже зябко. Влажный воздух, безмятежно чистый и бодрящий, напоен был свежим ароматом.

Распускается сирень, мелькнула мысль, что-то в этом году поздновато…

Эх, в такую ночь бы гулять да гулять!..

На улицах — безлюдье.

Еще не просохшие мостовые искрились, отражая свет вознесенных к небу неоновых дуг.

Чтобы скорее согреться, Гальбовиц изо всех сил налег на педали и помчался по улице, с шипеньем распуская по бокам от себя шлейфы воды, когда очертя голову врезался, как мальчишка, в очередную лужу, что встречалась на пути..

Быстрая езда, вопреки всему, успокоила, настроив на мажорно-безмятежный лад, и недавняя обида как-то незаметно, исподволь прошла, угасла наконец.

Ведь — мелочи все это, что ни говори. Пустые мелочи, пустые!.. И не на этом жизнь стоит…

Если ничего в дороге не случится, подумал Гальбовиц, через полтора часа я буду дома. И еще часика три смогу поспать. А перед сном я возьму свою Книгу и немного ее полистаю. Говорят, это чертовски приятное занятие…

Владимир Трапезников

ПЛАНЕТА РАЗВЛЕЧЕНИЙ

Самому строгому и любимому критику — жене Ольге.

Сигнал вызова запищал, как всегда, не вовремя. Я чертыхнулся и, наскоро дожевывая, поплелся в комнату. С брезгливостью, точно давлю таракана, нажал кнопку ответчика. Экран засветился.

— Никого нет дома, вам кого? — скороговоркой промямлил я, плюхаясь в кресло напротив.

— Мне того, кого нет, — то есть тебя. Приятного аппетита. С экрана глядела лукавая физиономия Рики.

— Спасибо, спасибо… Но меня, действительно, нет. Ты меня не застала. Я еще не пришел.

— Жаль… Так хотелось первой сообщить приятную новость… Но не вещать же в пустоту. Поговорим позже.

Я оторвался от спинки кресла.

— Валяй, сообщай. Я уже здесь.

— Ничего не понимаю! Ты есть или тебя нет?.. Ладно, слушай. Завтра с полудня мы с тобой в отпуске. На целых десять дней.

— Не понял. Помедленней и с расстановкой. Голова что-то плохо варит от усталости… Ты шутишь?

— Это правда, Вет. Но с утра тебя ждет…

— Понятно, — перебил я. — С этого надо было начинать. Сколько раз учил: сначала кислятину, а потом сахар! Что еще ему от меня нужно? И так работы хватает. Зря радуешься. Вот увидишь: завтра я получу новое задание, выполнять которое мы будем под видом отпускников.

— Ну что ты сразу так? Я уверена — все гораздо проще: решил дать нам отдохнуть.

— А вызывает зачем?

— Ну, не знаю… Может, хочет о чем посоветоваться с тобой перед отъездом.

— Как же!.. Ну ладно, разберемся. А вообще-то это здорово — по крайней мере сменим обстановку. Собирай чемодан!

— Кстати, куда полетим?

— Понятия не имею. Думаю, после утреннего визита это прояснится.

— Ты невыносим, — заладил опять свое… Ладно, отдыхай. До завтра.

— Привет…

Экран потух.

Я машинально жевал бутерброд и не чувствовал его вкуса. Доброта начальства не давала покоя. Что бы это значило? Отпуска я не просил. Рика, насколько знаю, — тоже…

Думать надоело. Вообще, я считаю, много думать вредно, особенно над тем, что завтра и так станет ясно.

“Утро вечера мудренее”, — посетила меня древняя мудрость, и я лег спать.

Как ни странно, Рика оказалась права.

Бэр Рош Нард, наш шеф, встретил меня любезной улыбкой и, усадив в кресло, подтвердил все, что я от нее услышал. Нам был предоставлен самый настоящий краткосрочный отпуск. Ни о каком задании не было и речи.

Готовый самым решительным образом отнекиваться от любой новой работы, я был несказанно удивлен.

— Простите, но мне сейчас не до отпуска, — наконец решился возразить я. — Да и не просил я о нем. Вам ли не знать, сколько у меня работы?

— Все отложите до своего возвращения. А сейчас собирайтесь и постарайтесь хорошенько отдохнуть. Вот билеты на лайнер — я постарался учесть ваши желания.

— Интересно, какие?

— Помнится, вы хотели побывать на Салге. Билеты туда. Один ваш, а второй передайте, пожалуйста, Марике Афи. Она тоже в отпуске и не прочь позагорать под лучами Веги. — Глаза шефа весело блеснули. — У меня все. Забирайте Марику и торопитесь — отлет через три часа.

Никогда прежде не замечал я за шефом такой отеческой заботы о сотрудниках. И вот на тебе… Совершенно сбитый с толку, я вышел и нос к носу столкнулся с Рикой.