Учебка. Армейский роман. - Андрей Геращенко

— Что за дело?

— Бытько из второго взвода бак с мусором на наташу хочет вынести, а Петров боится, что вы не разрешите.

— А чего это Бытько вдруг мусор захотел нести?

— А кто его знает… Он, вроде, там что-то потерял.

— Петров!

— Я.

— Неси с этим Бытько, раз он так хочет, — разрешил Бульков.

Петрову ничего больше не оставалось, как покорно поплестись в умывальник за мусором. Они уже донесли бачок почти до самих дверей, но тут Бытько что-то вспомнил и, сказав что-то невразумительно, побежал в расположение.

— Чего это он? — спросил Семиверстов у Тищенко.

— Не знаю… Может, пошел отпрашиваться у Гришневича? — пожал плечами Игорь.

Так оно и оказалось. Бытько, и шага не делавший без разрешения Гришневича, выложил все сержанту. Оторопевший Гришневич, переварив информацию, разразился громким хохотом, но Бытько все же отпустил.

Круг, немного измазанный какой-то дрянью, Бытько все же нашел, зато всю последующую службу Гришневич к месту и не к месту вспоминал об этом случае. Игорь от всей души вместе со всеми потешался над Бытько, даже не думая о том, что подобная участь может постигнуть и его самого.

На обед вновь шли под барабанный бой.

— Та-тада-та! Та-тада-та! Та-тадатада-та-да-та! — бил барабан.

— Левой, левой! Левой под более громкий удар! — орал Дубиленко.

Сразу же за Игорем позади второго и третьего взвода шли Гришневич, Яров и Щарапа.

— Смотри-ка — твой Калинович стучать научился. Хорошо у него получается! — заметил Гришневич.

— Пора бы уже. Кстати, только наша рота с барабаном ходит — заметил? — спросил Щарапа.

— Пришел же такой бред кому-то в голову. Еще хорошо, что без оркестра ходим. А то можно было бы Рахманкулову из пятого взвода трубу на шею повесить. Алексееву — тарелки и вперед! — полушутя-полусерьезно поддержал Яров.

— Что за Рахманкулов? — спросил Гришневич у Ярова.

— Есть такой орель, который много болель. Сам — метра полтора ростом, но не худой — как колобок. И, самое интересное — у него на носу огромные очки. Ты когда-нибудь видел киргиза в очках?

— Нет, не приходилось.

— Слушай, неужели ты, в самом деле, Рахманкулова не знаешь?

— Да не знаю я его! Никогда не видел.

— Может быть… — неопределенно хмыкнул Гришневич.

Тищенко показалось странным, что Гришневич, живший уже больше двух месяцев вместе с Рахманкуловым на одном этаже, не знает этого приземистого киргиза. Тем более, что сам Игорь знал его прекрасно.

— Та-тада-та! Та-тада-та! Та-тадатада-та-да-та!

— Заколебал Калинович уже своей музыкой. Идем, как фашисты на параде. Они тоже под барабан ходили, — недовольно пробурчал Щарапа.

Сравнение с фашистами Игорю не понравилось. Он представлял себя солдатом суворовской армии и, в принципе, ничего против барабана не имел. Тем более что барабан помогал идти в ногу всей колонне. Задумавшись, Игорь сбился с ноги и тут же получил удар сзади по сапогам, от которого едва не упал на идущего впереди Гутиковского.

— Не спать, Тищенко! Ногу возьми! — окрик Гришневича не оставлял и тени сомнения в том, кто нанес удар.

После обеда принесли долгожданные фотографии — по шесть штук каждому. Фотографии вначале службы были как нельзя более кстати: каждый хотел отослать домой свое фото в форме. При получении фотографий возник радостный ажиотаж и не миновать бы курсантам наказания, если бы сержанты сами не были всецело поглощены своими изображениями. Бульков, как сумасшедший, носился по всему этажу, показывая сержантам свое фото, где он сидел в расстегнутом чуть ли не до пояса хэбэ и лихо сдвинутой назад пилотке. Зараженные его весельем курсанты просили показать фото и им. Тот добродушно улыбался и никому не отказывал. Тут же начались просьбы подарить фотографии, а также их обмен. У Игоря фотографии никто не спросил и, обидевшись, Тищенко тоже не стал их ни у кого спрашивать. Впрочем, точно так же поступили Лупьяненко и Гутиковский. Никто не хотел просить первым, и в результате обмена не произошло. Мимо кубрика проходил Мухсинов. Увидев, что Игорь рассматривает фотографию, Мухсинов решил подойти поближе:

— Здрасвуй.

— Привет. Садись, — обрадовался Тищенко.

— Что — фотка смотриш? — спросил казах.

— Смотрю. Помнишь, мы неделю назад фотографировались? Уже сделали и принесли.

— Покажи.

Мухсинов взял фотографии и принялся внимательно их разглядывать, словно они были разные. Игорь был не очень рад тому, как получился на снимке. Во-первых, пилотка на голове расползлась в стороны, во-вторых, было хорошо заметно, что она слишком велика для Игоря. В-третьих, маленькая, стриженая голова делала всю фигуру Тищенко больше похожей на мальчика-школьника, нежели солдата. К тому же на виске был отчетливо виден синяк — накануне съемки Игорь ударился о дверь в туалете. Дома могли запросто подумать, что его избили. Но все же это была первая военная фотография, и Игорь простил все ее недостатки.

— Сколко фото? — спросил Мухсинов.

— Шесть.

— Зачем шэст?

— Домой пошлю, родственникам подарю — пригодятся, одним словом.

— Весь пошлешь?

— Почему все? Может пару штук и останется.

— Дари мне один? — попросил Мухсинов.

— Зачем?

— Так — на памят. Албом буду делат, — ответил казах.

— А не рановато еще делать?

— Пока фото соберу, как раз время придет.

— Хорошо — на, возьми.

— Нэ так.

— А как?

— Пиши, что дариш на памят.

— Давай, — согласился Игорь, и хотел, было, надписать, но вспомнил, что не знает, как зовут Мухсинова. Без имени подписывать было как-то неудобно, и Игорь спросил:

— А как тебя зовут?

— Мухсинов.

— Да нет — не фамилия, а имя?

— Кенджибек.

— Как?

— Кенджибек.

«Вот он — казах, а я — белорус. Надо ему на память по-белорусски подписать», — решил Игорь и надписал в уголке на обратной стороне фотографии: «На память маяму сябру Кантыбеку Мухсінаву на успамін пра службу у Мінску. 26 ліпеня 1985 года. г. Мінск». Имя казаха Тищенко написал неправильно, потому что так и не расслышал его. Мухсинов взял фотографию, но, сколько не морщил лоб, никак не мог разобрать, что на ней написано. Наконец он вопросительно взглянул на Игоря. Игорь сообразил, что Мухсинов не понял надпись и поспешно пояснил:

— Это я по-белорусски написал.

— На белоруски?

— Да. На белорусском языке. Я здесь написал: «На память моему другу Кантибеку Мухсинову на воспоминание… на память о службе в Минске. 26 июля 1985 года. г. Минск».

— А, ясно.

— Слушай, а ты мне тоже свою фотографию подари, — попросил Игорь.

— Нэт. У меня нэт — весь домой послал. Мы еще в июн фотографировалис.

— А сейчас ты разве не фотографировался? Нет?

— Нэт.

— Жаль. Ну, ладно, если еще будут фотографии, ты мне обязательно подари. Подаришь?

Мухсинов охотно кивнул головой.

Когда казах ушел, Игорь с досадой вспомнил, что дважды написал «на память» в белорусском тексте, причем в первый раз вообще по-русски. Тищенко неплохо знал белорусский, но, как каждый белорус, в обычной жизни говорил и писал по-русски, поэтому из-за редкой языковой практики иногда допускал ошибки.

До четырех часов оставалось еще немного свободного времени, и Игорь предался мечтам о будущем: «Прислал бы Сергей мне адрес Березняковой — я бы ей фотографию отослал. Вот, мол, служу, а тебя не забываю. Может быть, обрадовалась бы? А может, и посмеялась — лысый, маленький, пилотка на две головы? Кто его знает. Пусть даже посмеется — все равно надо отослать, если адрес получу. Какой же я был дурак, что так мало в школе с ней был. Можно ведь было рискнуть и пригласить на танец. Пригласил же ее Слава Колесов на Новый год, а я, как дурак, у стены простоял! Ольга, где же ты теперь? О ком думаешь? А вдруг у нее есть парень, и она его любит?» — от этой мысли Игоря едва не прошил холодный пот. «Конечно, есть, дурак я какой-то! Она красивая! Наверное, как пчелы на мед, со всех сторон парни слетаются. А я тут, как идиот, за забором сижу. Эх, если бы сейчас домой, может, Ольгу встретил бы. А ведь все равно ничего бы не было. Ну, был бы я дома и что с того?! Ну, встретил бы Ольгу — поболтали бы и все», — Игорю было неприятно, потому что последнее больше всего походило на истину. «Нет, если только Ольга не выйдет до Нового года замуж, пока я буду в армии, нужно будет обязательно действовать! А то так всю жизнь можно простесняться… В кино вначале приглашу, потом в поход можно сходить. Поплыву ночью на другой берег озера и принесу ей в подарок букет лилий. Вообще-то они правильно не «лилиями», а «кувшинками» называются…» — Тищенко еще долго размышлял о своей будущей жизни после армии, о том, что можно будет встретить вместе с Березняковой Новый год. На лице Игоря играла улыбка. Выражением своего лица курсант напоминал в эти минуты наркомана, принявшего изрядную порцию долгожданного зелья. Но в сущности это и были самые настоящие грезы, уносившие уставший мозг от мрачной и тягостной действительности.