Великая. История «железной» Маргарет - Маргарет Тэтчер

Были добавлены еще два пункта: в одном было озвучено «стремиться заключить соглашения об исключении забастовок в нескольких ключевых службах», в другом обещано «позаботиться о том, чтобы профсоюзы брали на себя значительную долю расходов по поддержанию тех своих членов, которые участвуют в забастовке». Наряду с предложениями ослабить влияние закрытых профсоюзных предприятий и финансировать почтовые референдумы о выборах в союзы, это составляло наш комплект реформ профсоюзов. В отличие от некоторых моих коллег, я была уверена не только в его практичности, но и в его популярности.

В вопросе о доходах мой успех был меньше. В 1978 г. я утверждала, что мы должны четче обозначать свое намерение отстраниться от политики в области доходов, но в этом маленьком пункте я не победила. Манифест 1979 г. содержал очевидную ориентацию на «форум», даже упоминалась германская модель. С этим я могла смириться. Большую практическую значимость имело обещание избегать политических мер в области доходов в частном секторе: «Переговоры между предпринимателями и работниками в частном секторе следует оставить на усмотрение компаний и работников, которых этот вопрос затрагивает. Никто не может защищать их от результатов соглашений, которые они заключают».

Предложенные премьер-министром в январе 1979 г. новые механизмы для установления «совместимости» между государственным и частным сектором привели к созданию комиссии под руководством профессора Хью Клегга для подготовки рекомендаций, которым правительство обязалось следовать. Вопрос заключался в том, готовы ли мы платить по счетам за попытки лейбористов откупиться от союзов в государственном секторе.

Наша политика в отношении затрат на государственный сектор основывалась на строгом соблюдении денежных лимитов. Дж. Хау и я делали все для того, чтобы придерживаться этой линии, но имело место давление со стороны коллег, озабоченных тем, чтобы не потерять голоса. В конце концов, мы сдались и обязались следовать рекомендациям профессора Клегга. В целом меня устраивал манифест. Ни на одном из этапов кампании нам не пришлось модифицировать или отходить от него.

За свою политическую карьеру я пережила три кампании всеобщих выборов в качестве лидера партии. Всеобщие выборы 1979 г. стали самыми сложными и для меня, и для партии. Я никогда не питала иллюзий на счет того, что в случае неудачи у меня будет еще один шанс. Лично я почти не сомневалась, что это также был переломный момент для Консервативной партии и для Британии как таковой. В этой кампании Консервативная партия боролась под лозунгом: «наступило время перемен». Неявным в этом подходе был тот факт, что Британия находилась в состоянии отступления значительно дольше, чем с 1974 года. Поэтому мы должны были быть откровенными, четко объясняя, что не так и почему требуются радикальные действия. Вскоре мне пришлось убедиться, что Центральный офис видел вещи иначе. Они твердили, что мы должны любой ценой избегать «оплошностей», то есть любых спорных вопросов. Я настаивала, чтобы сделать по-своему.

Это привело к напряженности, а также к перестановке ролей между правительством и оппозицией. С начала своей кампании лейбористы, по сути, игнорировали собственный манифест, за исключением обещаний вроде бесплатных телевизионных подписок для пенсионеров. Свои усилия они сосредоточили на нападках на консерваторов. Джим Каллаген отошел от образа доброго дядюшки и проводил предельно эффективную, но жесткую кампанию. Во-первых, СМИ держали на ежедневной диете из страшных историй об увеличении НДС и сокращении национальной службы здравоохранения в случае победы консерваторов. Во-вторых, сомнениям подвергалась искренность наших обещаний, в частности обещание урезать подоходный налог. В-третьих, делались попытки изобразить меня в виде опасного идеолога правого крыла, не подходящего для сложных и трудоемких обязанностей премьер-министра.

Стратегия лейбористов поставила нас перед фундаментальной дилеммой. Должны ли мы отвечать на их атаки? Или нам следует сохранять свою риторику и придерживаться своих позиций? Решить эту дилемму нам удалось лишь частично. Трудно скоординировать различные аспекты избирательной кампании. Четко проработанные планы рушатся, утренние пресс-конференции сосредотачиваются на одном сообщении, речи лидера партии – на другом, а брифинги кандидатов – еще на чем-то.

Прежде всего нужно было заняться двумя тактическими вопросами. Первый заключался в том, стоит ли соглашаться принять участие в телевизионных дебатах с Джимом Каллагеном. Незадолго до начала самой кампании было предложено два этапа воскресных дебатов с Брайаном Уолденом в качестве ведущего. Я склонялась к тому, чтобы согласиться. Дело было не только в том, что я чувствовала себя прирожденной спорщицей, надо было еще выставить на всеобщее обозрение уязвимость Джима Каллагена.

Однако и в пользу другой точки зрения оставались весомые аргументы. К тому моменту, когда нужно было принимать решение, мы обладали значительным преимуществом примерно в 10 процентов. Это означало, что мы могли надеяться на победу, не связываясь с риском конфронтации в телевизионном эфире. А риск, разумеется, был велик. Каллаген обычно безупречно выступал на телевидении и, без сомнения, не преминул бы воспользоваться своим опытом, чтобы разговаривать со мной свысока. Тот факт, что в ходе обсуждений мы выяснили, что ему хотелось бы посвятить первые дебаты внешнеполитическим вопросам, в которых он мог использовать эти преимущества в полную силу, заставил меня умерить свой энтузиазм. Меня убедили отклонить приглашение на дебаты. В своем опубликованном ответе ITV я написала: «Лично я считаю, что проблемы и вопросы политики решают выборы, а не личности. Нам следует придерживаться этой линии. Мы не выбираем президента. Мы выбираем правительство». Это было верное решение, а критика, им вызванная, быстро развеялась.

Другой тактический вопрос касался утренних пресс-конференций. Гордон Рис был бы рад вовсе от них избавиться. Очень редко что-то, происходившее на пресс-конференции, за исключением вопиющих ляпов, попадало в главные новости дня. Но утренняя пресс-конференция предоставляет прессе возможность задавать неудобные вопросы, а это, в свою очередь, предоставляет политикам возможность показать, из чего они сделаны. Таким образом, утренние пресс-конференции позволяют завоевать уважение закаленных журналистов.

Консервативная партия всегда начинала свою кампанию в более медленном темпе, чем лейбористы. В этот раз лейбористы могли действовать еще свободнее, чем обычно, во многом потому, что коллеги, которым я поручила публичные выступления и заявления, были не очень эффективны. Эта проблема существовала на протяжении всей избирательной кампании. Исключая Майкла Хезелтайна, остальные вели себя как министры в ожидании, нежели как политики. Это гарантировало, что на мне сосредоточится еще большее внимание, что мне казалось сомнительным благом.

Лейбористы использовали этот период с пользой для себя с целью начать нападки на политические линии, которые мы еще не опубликовали. Но руководители профсоюзов сыграли нам на руку, взяв тональность, напоминавшую «зиму недовольства». Сид Вейелл, председатель Национального союза работников железных дорог, угрожал, что в случае введения коллективных переговоров между предпринимателями и профсоюзами и прихода к власти консервативного правительства «он скажет ребятам, что пора поднять головы». Билл Кейс, руководитель печатного союза SOGAT, пообещал «конфронтацию» в случае, если страна окажется «достаточно глупой, чтобы избрать партию тори». Дэвид Бэснетт, лидер объединения работников общей и муниципальной сферы, также предрекал промышленный конфликт. Это была старая песня, которая входила в диссонанс с тем, как были настроены избиратели.

В четверг 5 апреля я обратилась к кандидатам на собрании в Сентрал Холл, Вестминстер. В этом году кандидаты ожидали от меня услышать основные темы манифеста, который еще не был опубликован. Мне нужно было дать им намек на то, что предстоит, не выдавая деталей. Поэтому я в основном сосредоточилась на сокращении подоходных налогов как стимуле для создания богатства, а также на необходимости реформы профсоюзов. К аудитории, состоящей полностью из ораторов, обращаться не просто. Но их энтузиазм подтвердил мое предчувствие, что мы выбрали правильное направление.

В среду 11 апреля манифест был запущен на первой пресс-конференции Консервативной партии, на которой я председательствовала. Тон манифеста был сдержанным, Крис Паттен и Ангус Моуде облекли наши идеи в простой, лишенный жаргонизмов язык. На конференции, проведенной на следующий день, все прошло хорошо. Но жара на чрезвычайно переполненной пресс-конференции была почти невыносимая.

Поскольку Пасха в том году пришлась на избирательную кампанию, четыре дня предвыборной агитации были потеряны. Поэтому мой первый день серьезной кампании пришелся на понедельник 16 апреля. Мы решили начать с Уэльса. Прилетев в Гетвик, я посетила госпиталь NHS и отправилась в местный клуб консерваторов, где мне предстояло дать интервью региональному телевидению и радио. Я обратила внимание на громкий шум в конце зала. После я узнала, что скандал, который закончился потасовкой, поднялся, когда управление клуба попыталось не пустить женщин-репортеров в комнаты, зарезервированные только для работников мужского пола.