Восхождение язычника - Дмитрий Шимохин

На его лице отобразилась борьба, видно было, что свое оружие давать незнакомому парню он не хочет, но идей, как преодолеть стену, у него нет.

— Стрелы потом вернешь, и мне плевать, где ты их достанешь, — с мукой на лице он протянул мне лук и дал две стрелы.

В стрелу направляю силу ветра. Так, хватит, деревяшка начала трещать, еще чуть — и взорвётся щепой, бывало уже такое.

Стрелу на тетиву, прицел и выстрел. Она влетает в стену огня, и я перестаю ее чувствовать своим даром. Промах, вот черт. Но хотя бы ее преодолела, уже хорошо, а не сгорела в огне.

А если по-другому? Хм, зачем идти в лоб?

Пяток шагов назад — и снова наполняю стрелу силой ветра.

Лук смотрит в небо. Стреляю навесом. Я чувствую своей силой полет стрелы, я контролирую ее и подправляю движение.

Есть, попадание.

Огонь спадает. Одаренным был мальчишка лет тринадцати, стрела застряла у него в плече и отбросила назад. Он пытается подняться, но не мог и просто отползал в сторону.

А наши уже летят вперед. И понеслась мясорубка.

— Отдай, — и у меня вырывают лук из рук.

Подхватываю щит, в руках топор. Вперед, только вперед.

Я врываюсь в бой.

Удар — и сношу руку какому-то пруссу, который был слишком занят, чтобы смотреть по сторонам.

Битва пьянит, это не учебный бой и не поединок. События несутся галопом, и я еле успеваю под них подстраиваться.

Нас меньше, чем пруссов. Однако у нас просто дикий напор, они не ожидали, что стена огня упадет, и не были готовы к этому.

Люди не кричат, они рычат и воют словно звери.

Сзади прилетел удар в спину, и меня откидывает на стену дома. Прыжок в сторону. А в место, где я был, вонзается копье.

Вот сука, не заметил. Жив и вроде не ранен, неужто не пробил бронь. Разворот — и ударом топора переламываю копье. А ударом щита бью в голову противнику и ударом топора проламываю череп.

Оглянувшись, готов рваться вперед, но нет, бой на улочке закончен.

Из наших на ногах, готовых продолжать, осталось пятеро. Двое убиты и еще двое воют от боли, зажимая раны. У одного отрублена рука, у другого пробита голова, и он пытается подняться.

— Ну куда ты? — я помог мужичку с пробитой головой сесть и опереться на стену. Из рук рвётся поток силы жизни, и я заживляю его рану.

Шаг в сторону к мужику, зажимающему обрубок руки. Подхватив лежащую на земле отрубленную руку, я приближаюсь к нему. Это будет интересный опыт, я бы даже сказал, эксперимент. Интересно, смогу ли я прирастить отрубленную руку.

Я пытаюсь привлечь внимание раненого воина, но он только завывает и всхлипывает.

— Ты чего творишь, чего измыслил, а? — меня от него отталкивают.

— Руку ему спасти хочу и его самого, — я смотрю требовательно на помешавшего мне воя.

— Хм, — только и выдал он удивленно. Вероятно, это люди Возгаря, которые и не знали меня, а возможно, и не слышали.

— Только боги смогут дать ему новую руку, — он с возмущением на меня смотрит.

— А я не бог. И попробую вернуть ему старую, держи его. — Время идет, и мужик исходит кровью, пока мы спорим.

Воин нахмурился, но все же кивнул и вцепился в раненого, словно клещ, удерживая его и убирая руку от раны.

Раздался вой раненого, и он весь забился. Достав нож, я распорол рукав, осматривая рану. Срез не совсем чистый, конечно, но пойдет. Покрутив культю, я приставил её к ране. Вроде подходит. А то на земле лежало несколько обрубков, вдруг перепутал, вот забавно бы вышло, и я ему чужую руку бы прирастил.

Поправив культю, чтобы она совпала с раной, я выпустил из себя силу жизни, вливая в место ранения. Ох и потекла из меня силушка полноводной рекой, заживляя рану и приращивая руку. Больше трети от своего резерва потратил.

А мужик начал успокаиваться и перестал завывать.

— Ну, подвигай рукой, только осторожно, а не резко. Давай, давай.

И он действительно сначала немного подвигал пальцами на руке, а потом и смог её приподнять.

— О чудо, кому скажу, не поверят, — выразил общее мнение вой.

— Благодарю, — только смог выдавить из себя дрожащим голосом бывший однорукий.

— Вот и славно.

Я обернулся и понял, что все смотрели на мои действия широко раскрытыми глазами, в том числе и одаренный мальчик-прусс.

Приятно, черт возьми, я приосанился.

Мальчишка-одаренный сидел у стены, держась за стрелу, застрявшую у него в плече.

— Кто-то по их разумеет? — и я ткнул рукой в мальчика.

— Я разумею, — ответил парень чуть постарше, со знакомым лицом.

— Ты же сын Маруши, кажется? — вот так встреча.

— Ага.

— Ох и выручила меня твоя матушка на испытании.

Парень улыбнулся и ответил:

— Она сказывала, как вы с уловом помогали.

Мы подошли к одаренному мальчишке.

— Спроси, давно он так умеет с огнем играться?

— Да что его спрашивать, добить, и вся недолга, — парень взвесил в руках топор, прикидывая, как бы ударить.

— Спроси, спроси. Добить всегда успеем, а такое сокровище пригодится.

— Какое сокровище? Где? — и сын Маруши закрутил головой в поисках этих самых сокровищ.

— Ой, да никакое, спрашивай уже.

— Странный ты, Яромир, то про сокровище говоришь, то нет его.

И сын Маруши начал переводить. А мальчишка-прусс все же с неохотой ответил.

— Он говорит, с детства самого, отец заставлял скрывать, а то боялся, что он все село пожжет.

— А сейчас моментом воспользовался и полез, хотя на воина явно не похож, а судя по одежке, его ведь явно не жалуют.

А одежда на парне была поизносившаяся,