Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итогом словесной перепалки стало осуждение взглядов Радека на фашизм как «оппортунистических», включенное в постановление Политбюро ЦК РКП(б)[533]. В таких условиях приглашенные немецкие коммунисты, руководимые инстинктом самосохранения, предпочли держать свое мнение при себе. Заявление Троцкого с осуждением «ультимативной попытки заставить германскую партию принять за основу резолюцию Политбюро без участия немецких товарищей»[534] было оставлено большинством без внимания.
Хотя дискуссии лидеров РКП(б) и КПГ велись за закрытыми дверями, Коминтерну в последний год жизни Ленина было далеко от тотальной секретности 1930-х годов. Радек мог опереться на поддержку не только своих немецких, но и польских соратников, которые уже в начале декабря потребовали от Зиновьева предоставить им полную информацию о внутрипартийном конфликте. Представители других компартий в ИККИ также имели достаточно полную картину происходящего и транслировали ее своим лидерам, что формировало определенные модели поведения и являлось фактором их подспудной «большевизации». Так, чех Карел Крейбих сообщал в Прагу о том, что члены Правления КПГ в Москве слишком долго колебались и не решались принять сторону Зиновьева без ознакомления с проектами резолюций, но после давления со стороны последнего «Радек вместе со всей брандлеровской группой отправился в преисподнюю».
Чтобы сгладить конфликт, Зиновьев сдержал еще одно обещание, данное лидерам КПГ. 6 января 1924 года Исполком заслушал его доклад о конфликте в российской партии, обширный и скучный, который начинался с краткого курса истории большевиков и заканчивался цитатами из работ немецкого политолога Роберта Михельса[535]. Это было совсем не то, чего ожидали собравшиеся в зале иностранные коммунисты.
Разочаровывающим был и содоклад Радека, который носил примирительный характер и выглядел как его попытка подняться над схваткой наследников Ленина. Докладчик припомнил свой старый разговор с одним из неназванных соратников вождя, который сказал ему буквально следующее: даже если позиция Ленина казалась ему неправильной, он все равно за нее голосовал, так как в конечном счете вождь всегда оказывался прав. Именно это ранее удерживало партию от внутреннего раскола, который теперь представлялся Радеку неизбежным.
Он призвал к переходу РКП(б) на уставные рельсы внутрипартийной демократии, который откладывался вначале из-за Гражданской войны, разрухи и голода, затем из-за нэповского отступления и болезни вождя. «Ленин понял, что нельзя управлять партией в 400 тыс. человек, бросая ей лозунги сверху. Необходимо, чтобы масса сама размышляла и принимала участие в выработке этих лозунгов, боролась за них и таким образом участвовала в партийной работе»[536]. По объему содоклад от оппозиции почти не уступал речи Зиновьева, отличаясь от нее только остротами, от которых эмоциональный Радек не мог удержаться. Так, поднимаясь на трибуну, он предложил назвать речь основного докладчика следующим образом: «Как в декабре 1923 г. Троцкий сошел с ума и привел в психдом меньшинство РКП».
Окончательный вариант резолюции «Об уроках германских событий» воспроизводил точку зрения сталинско-зиновьевской фракции, которая в целом солидаризовалось с левой оппозицией в КПГ. В нем говорилось о том, что осенью 1923 года Германия достигла революционной ситуации, в стране имелись все объективные предпосылки для успешного вооруженного восстания и перехода власти в руки пролетариата. Однако партийное руководство в силу своей нерешительности и колебаний не использовало представившийся шанс, дав сигнал уклониться от борьбы, что было аттестовано на большевистском жаргоне как капитулянтство, хвостизм и проявление «правого уклона».
С партийного Олимпа были свергнуты не только Брандлер и Тальгеймер, но и целая плеяда немецких левых социалистов, основавших Союз Спартака, а затем и КПГ. Радек, оказавшийся с ними в одной компании и отстраненный от участия в германской политике, в очередной раз вынес сор из коминтерновской избы, заявив на заседании, что выступает «против идейной капитуляции перед незрелыми вождями лже-революционной левой, против ликвидации тактики единого фронта, как она была начата вопреки сопротивлению тов. Зиновьева и под руководством Владимира Ильича в 21-м году.
Та часть Германской компартии, которую резолюция Политбюро называет правым крылом КПГ, является основной группой партии, которая выросла в боях против Каутского с 1911 г., которая вынесла на своих плечах всю тяжесть нелегальной борьбы Союза Спартака против войны, которая основала компартию в 1918 г. и руководила гражданской войной в 1919–1920 гг. С этой группой… я был и остаюсь в основном солидарным»[537].
В то же время Радек не был бы Радеком, если бы не оставил приоткрытой дверь для будущего покаяния и возвращения. Здесь же он заявил, что ради примирения фракций КПГ отказывается отстаивать свою позицию на предстоявшей партийной конференции. Мне придется оставить при себе, — писал Радек, — «мое мнение о причинах поражения в Германии и Болгарии и по другим назревающим вопросам, которые — не сомневаюсь — в ближайшем будущем встанут в ясной форме как перед русской, так и перед другими секциями Коминтерна»[538]. В последующие годы ему еще не раз придется каяться и предлагать свои услуги победителям во внутрипартийной схватке за единоличную власть — вначале добровольно, а затем по их указке.
2.19. В стане оппозиции
Не имея прочных связей в руководстве партии, к которой он пришел лишь в 1917 году, Радек после своего германского поражения оказался не у дел. От Ленина, которого он считал своим покровителям и к которому обращался в случае нужды, его изолировали уже в конце 1922 года, а смерть вождя поставила точку в их отношениях, диктовавшихся признанием взаимной полезности. Выступая перед студентами Социалистической академии на траурном мероприятии в дни похорон, Радек так обрисовал перспективу дальнейшего развития Коминтерна: «Задача состоит в том, что мы теперь будем руководить без советов Ленина… Задача руководства движением будет состоять не в канонизировании всякого слова Ленина, а в том, чтобы облегчить широкому кругу международного рабочего класса понять историческую обстановку, в которой сложились ленинские уроки о политике пролетариата, понять составные части его линии, научиться отличать временное от постоянного»[539]. Настаивая на необходимости недогматического подхода к ленинскому учению «как источнику живой, постоянно
