Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин

2.17. Курс на германский Октябрь

Радек, после завершения Третьего пленума ИККИ оставленный на коминтерновском хозяйстве, с сарказмом писал своим коллегам, отдыхавшим на Северном Кавказе: «Моя речь о Шлагетере прессой истолкована как предложение [фашистам. — А. В.] союза для свержения правительства Куно, так что визу [в Германию. — А. В.] мне вряд ли дадут»[493]. Не он один в то лето мечтал если не оказаться в самой Германии, то как минимум выступить вдохновителем и организатором успешной пролетарской революции в этой стране. Такое развитие событий, как это ни парадоксально, соответствовало интересам каждой из фракций в руководстве большевистской партии, которые готовились к решающему туру борьбы за ленинское наследство. Бухарин и Зиновьев отвечали за ведомства пропаганды и мировой революции, Троцкий мог рассчитывать на то, что станет командующим международной Красной армии. Сталин на первых порах оставался в тени, но и для него появление столь мощного союзника, как Советская Германия, открывало перспективу резкого ускорения социально-экономической модернизации страны.

В высшем эшелоне КПГ ситуация выглядела еще проще: победитель (а в окончательной победе никто не сомневался) должен получить все, а значит, к моменту решающего сражения следовало либо вырвать у конкурентов, либо сохранить в своих руках партийные рычаги. Беседы в Москве за кулисами пленума ИККИ убедили и председателя КПГ Брандлера, и левую оппозицию («берлинцев») в том, что они могут рассчитывать на серьезную материальную и даже военную поддержку Советской России.

12 июля 1923 года в газете «Роте Фане» появилось воззвание КПГ, выдержанное в самом радикальном духе: буржуазная демократия потерпела крах, страна находится накануне фашистского путча, но на вылазки фашистов партия ответит «красным террором». Коммунисты протягивают руку другим рабочим партиям, однако если те откажутся от совместных действий, КПГ пойдет в бой самостоятельно. Через день после появления воззвания Брандлер сообщал в Москву, что его целью является «мобилизация партии во всех сферах для вооруженной борьбы» против государственного переворота, который готовят фашисты[494]. Он считал, что немецким коммунистам нужен ощутимый толчок и мощный сигнал для того, чтобы выйти из состояния летаргии и пассивности. Таким сигналом должны были стать массовые рабочие демонстрации в антифашистский день, который Правление КПГ назначило на воскресенье 29 июля.

Радек немедленно охладил пыл Брандлера, высказавшись за максимальную осторожность: «Я боюсь, что мы попадем в ловушку. Мы плохо вооружены или вообще без оружия. Фашисты вооружены в десять раз лучше и имеют хорошие штурмовые отряды. Если они захотят, то 29 июля устроят нам кровавую головомойку. Если правительство запретит демонстрацию 29-го, а мы тем не менее попытаемся провести ее, мы окажемся между двух огней… Выдвиньте лозунг — никаких провокаций, твердая, спокойная демонстрация; ежедневно на первых страницах газет — большие заголовки в этом духе, назначьте ответственных людей за проведение демонстрации»[495]. Поэтому антифашистский день, задуманный коммунистами, не должен вылиться в вооруженные столкновения с реакцией или полицией.

«Не может быть двух руководящих центров — один в Москве, другой на Кавказе — если не хотеть свести с ума берлинцев»

Телеграмма К. Б. Радека в Кисловодск Г. Е. Зиновьеву, Н. И. Бухарину и К. Цеткин

25 июля 1923

[РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 2. Д. 21. Л. 31]

Находившиеся на Кавказе Зиновьев и Бухарин сделали из текста воззвания и сопровождавших его писем Брандлера прямо противоположные выводы. Они направили немецким коммунистам приветствие по случаю подготовки антифашистского дня, считая, что массовые демонстрации, особенно если они будут сопровождаться столкновениями с полицией и человеческими жертвами, позволят накалить политическую атмосферу в Германии. Отныне КПГ должна была наносить главный удар по националистам, чтобы завоевать на свою сторону социал-демократических рабочих. Тем самым дезавуировалась тактика национального фронта, предложенная Радеком, что и вызвало столь резкую реакцию последнего: «Не может быть двух руководящих центров — один в Москве, другой на Кавказе — если не хотеть свести с ума берлинцев»[496].

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о разногласиях лидеров Коминтерна в оценке положения в Германии

27 июля 1923

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 350. Л. 81–81 об.]

Телеграмма Бухарина и Зиновьева вообще не была отправлена в Берлин. Радек добился от Политбюро (фактически от Сталина) ее задержания до выяснения сути разногласий между Москвой и Кисловодском[497].

От имени Президиума ИККИ он послал в Правление КПГ менее радикальные директивы: сосредоточиться на идейном разоблачении фашизма, подталкивать саксонское правительство Цейгнера к радикальным действиям, но ни в коем случае не разрывать с ним. «Идя на коалицию с буржуазными партиями, мы, разумеется, не можем рассчитывать, что такая коалиция будет игрушкой в наших руках; но горе нам, если мы станем игрушкой в руках социал-демократии»[498].

Параллельно Радек отправил в Кисловодск достаточно бесцеремонное письмо, в котором оправдывал свое самоуправство. Он объяснял свой протест против воззвания КПГ от 12 июля тем, что «партия своим огульным призывом к самостоятельной решительной борьбе с фашизмом сплачивает мелкобуржуазные элементы с элементами феодальными и капиталистическими… не ведет дальше линии, выразившейся с моей речи о Шлагетере, которую ЦК партии приветствовал». С формальной точки зрения отправка кисловодской телеграммы дезавуировала бы решение Президиума — высшего органа Коминтерна в перерывах между заседаниями Исполкома. И наконец, двум членам высшего руководства РКП(б) было направлено требование, которое звучало как удар по их самолюбию: «Откажитесь от частной корреспонденции с партиями во время отдыха»[499].

Возмущение Зиновьева и Бухарина не знало границ, они потребовали немедленного созыва Политбюро и выразили готовность срочно выехать в Москву[500]. В переписке со Сталиным Зиновьев всячески дискредитировал «болтунишку Радека», который пытается перетащить на нашу сторону фашистов вместо того, чтобы готовиться к решительному столкновению с ними. По мнению Председателя ИККИ, следовало занять жесткую позицию и в Саксонии: «абсолютно необходимы большая независимость, большая самостоятельность по отношению к правительству Цейгнера. Ни в коем случае не прощать ни одного выпада, не забывать их. В случае необходимости вести дело к разрыву»[501]. Следует иметь в виду, что в ходе неформальных совещаний в Кисловодске члены руководства РКП(б) обсуждали меры нейтрализации Троцкого, и демарш Радека (которого не без оснований считали его приверженцем) попал на почву, обильно пропитанную клинической подозрительностью Зиновьева.

В Германии большинство партийных организаций поддержало осторожную линию Москвы, которую приняло Правление КПГ. Антифашистские демонстрации в воскресенье 29 июля собрали под свои знамена десятки тысяч левых активистов по всей стране и обошлись без