К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

– Да какой это, бабушка, гость! Кощун бесталанный, невежа нетесаный. Плеткой только таких учить надобно!

– Это тебя, невежу нетесаного, плеткой учить надобно! А у твоего кощуна, чай, и свои хозяева есть! Поди прочь с глаз моих и благодари Тенгри Хана за то, что тебя не видел отец!

Тороп по опыту знал, что шкодливые внуки редко выполняют то, что велят им бабушки. Сорванец Улан приказ своей бабушки исполнил моментально, и одного взгляда на эту женщину доставало, чтобы понять почему.

Жители степи называли ее Мать Ураганов или Владычица, хотя к ней также очень подходило нареченное на роду имя Парсбит или пантера. Старшая сверстница Вышаты Сытенича, госпожа Парсбит не утратила с годами ни гордой стати, ни кошачьей гибкости и легкости движений.

Ее приподнятые к вискам глаза смотрели на окружающих с неподражаемым кошачьим прищуром, в котором, как известно, сочетаются легкая надменность превосходства и вековая мудрость, а привыкшие произносить повеления губы скрывали в уголках лукавую улыбку. Ее лицо, прекрасное в юности, о чем свидетельствовала красота ее младшего сына, с годами приобрело чеканность лика богини из священной рощи, и даже залегающие с каждым годом все глубже морщины возле губ и глаз не могли здесь ничего изменить.

Госпожа Парсбит родила своему мужу двоих сыновей, третий пришел в ее дом позже и совсем иным путем. Но, верно, неспроста приемышу было дано имя Барс, и уж точно не просто так его везде сопровождал зверь, имеющий полное право считать мать Ураганов своей кровной родней.

Лютобор приблизился к Владычице и низко склонился перед ней:

– Здравствуй, матушка! – сказал он.

Госпожа Парсбит прижала его голову к груди, перебирая тонкими, как у девушки, пальцами жесткие пряди золотых волос.

– Здравствуй, малыш! Наконец-то степной ветер услышал мои мольбы!

Она критически осмотрела переросшего ее на полторы головы «малыша». «Исхудал, осунулся, знать, не кормят тебя совсем!» Провела рукой по еще свежему рубцу, оставшемуся от Эйнарова меча, нащупала страшный след арабской сулицы. «Когда же ты научишься себя беречь?» Затем взгляд ее внимательных мудрых глаз отыскал в весело гомонящей, сверкающей улыбками, перевязанной морскими узлами дружеских объятий толпе новгородскую боярышню.

– Так вот она какая. Камчибек не преувеличил. Действительно хороша. И, похоже, не по годам умна.

Во взгляде матери Ураганов промелькнуло что-то похожее то ли на ревность, то ли на грусть.

– А я-то надеялась, что ты найдешь избранницу в степи.

Им было, о чем поговорить: матери и сыну. В других обстоятельствах Владычица до вечера не отпустила бы от себя своего подросшего Малыша, и ее кровные дети ничего бы не сказали: их-то она видела каждый день! Но вот проворные слуги собрали угощение, и госпожа Парсбит заняла место хозяйки дома, приглашая сыновей и их гостей отведать сочной баранины, овечьего сыра, хмельного меда и какого-то неведомого новгородцами степного напитка, приготовленного из сброженого кобыльего молока.

Когда хозяева и их гости утолили первый голод, возле очага талым весенним ручьем зажурчала беседа. Больше всего разговоров было о сегодняшней битве. Братья наперебой расхваливали друг друга, преуменьшая собственные заслуги и подчеркивая удаль и удачу других.

– А велика ли добыча? – поинтересовался хан Куря, немало раздосадованный тем, что опоздал и не сумел чего-нибудь для себя урвать.

– Только пленники и их оружие, – успокоил его Камчибек. – Эти разбойники, похоже, сами надеялись поживиться.

– Когда будете продавать, скажите сначала мне, – поднял вверх указательный палец сын Церена. – Я бы себе купил парочку!

– Зачем они тебе? – удивился Камчибек.

– Как зачем? Да хоть приставить к отаре дочери вместо прежних чабанов.

– А этих куда?

– Пока не решил, – небрежно отмахнулся Куря. – Может, своим егетам * и отрокам отдам, пускай пристреливают руку, целясь в живую мишень, может, Гюлимкан что поинтереснее выдумает.

– Продай их лучше мне, – предложил Вышата Сытенич. – Куда как выгоднее получится!

– Это разговор не для трапезы, – оскалил зубы в ухмылке хан. – Да и выгода выгоде рознь… Вы вот лучше объясните мне, – продолжил он другим тоном, – как вам удалось так своевременно повстречаться. Степь-то, чай, велика!

Братья без лишних разговоров указали на Малика. Отважный пардус в сытом довольстве дремал у огня, приоткрывая медово-прозрачный глаз только для того, чтобы полюбоваться заботливой Хатун, прибиравшей шершавым языком остатки соли и дорожной пыли с его шерсти.

– Я надеялся, что он еще не забыл запаха очага, возле которого появился на свет, – пояснил Лютобор.

– После стольких лет скитаний по чужим краям это было мудрено, – ласково попеняла сыну мать.

– Наслышан о твоих подвигах за морем! – хан Куря повернулся к молодому руссу. – Однако, – продолжал он, насмешливо оглядев видавший виды плащ Лютобора, – можно подумать, что они тебе ничего не принесли, кроме славы.

Скулы молодого Аяна запылали огнем, лицо Камчибека потемнело, а госпожа Парсбит недовольно покачала головой. Один Лютобор остался невозмутим.

– А разве слава – это мало? – с обезоруживающей улыбкой парировал он. – Что же касается одежд, то ведь еще мой приемный отец, достойный Тобохан, пирующий сейчас вместе с прочими батырами в небесном чертоге великого Тенгри хана, говорил, что о мужчине лучше любых нарядов расскажут его дела!

На лице хана Кури проступило плохо скрываемое выражение досады: он был далеко не глуп и прекрасно видел, что среди собравшихся у этого очага белых и сизых кречетов выглядит как расфуфыренный петух. Лютобор, меж тем, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Что же до парчи и злата, то лучше их приберечь для прославления красоты наших матерей и жен.

– Или дочерей, – подхватил хан Камчибек, супруга которого Субут этой весной подарила ему еще одного, пятого по счету сына.

Вышата Сытенич провел рукой по серебрящейся бороде.

– Что ж, – начал он примирительно, глядя в сторону сына Церена, – красота такой дочери, как княжна Гюлимкан, в самом деле заслуживает самой великолепной оправы. Воистину, счастливейшим из смертных сможет считать себя человек, который будет наречен ей в мужья.

Хан Куря презрительно скривил тонкие губы. Видимо, он счел боярское благородство и такт проявлением чуть ли не слабости.

– Правда ли, что, княжну Гюлимкан хочет взять в жены славный хан Моходохеу? – поинтересовался Лютобор. – Я слышал, он уже послал ей вызов.

– Гюлимкан не стала сражаться с Моходу-ханом! – ответила княжна вместо отца, и ноздри ее гневно раздулись. – Дочери великого хана не бывать за ханом меньшим!

– Гюлимкан – дева-батыр! – пояснил для новгородцев хан Камчибек. – На брачное ложе ее возведет только тот, кто одолеет ее в честном поединке.

– Неужели во всей степи найдется воин, способный устоять против такой красавицы? – улыбнулся Вышата Сытенич.

Вместо ответа княжна Гюлимкан томно изогнула свой тонкий стан, по очереди глядя на ханов Органа и их приемного брата.

– Разве сможет бедная дева противостоять отважным племянникам великого Улана? – нежно проговорила она. – Если даже воин, которого в степи называют Приемышем, одолел в поединке урманского батыра, огромного как великан Дене-Гёз и ужасного как змей Аждарха.

И княжна бросила долгий взгляд в сторону Лютобора.

– Впрочем, – продолжала она, – до меня дошло, что причиной этого поединка была одна прекрасная дева!

Княжна повернулась к новгородцам, отыскивая боярскую дочь.

– Если бы дело шло о моей чести, – сказала она, исподлобья разглядывая Мураву, – я бы не стала прибегать к помощи батыра, а сама сумела бы за себя постоять!