Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу - Морли Каллаган

— Я не хочу причинять тебе боль, Лиза, поверь мне, — сказал он. — Но я спрашиваю себя: может быть, все-таки ни на чем не настаивать? Пусть Ал поступает, как хочет. Я действительно так думаю, Лиза. — Вид у Джейка стал совсем несчастным. — В чем-то я ему завидую. Мы оба твердо стояли на ногах, и у нас были большие планы. Мы могли добиться чего угодно, справиться с чем угодно. А я стал таким даже еще раньше. Отец твердил мне, что в первую очередь я должен научиться ограждать себя материально и таким образом сохранить самое заветное, самое для меня важное. И теперь я здорово в этом навострился, Лиза, до того навострился ограждать себя, что иной раз не помню, а что, собственно, я ограждаю. Нет, у меня все благополучно. Мне везет. Я умею разделываться с мерзавцами, которые пытаются вставить мне палки в колеса. Но Ал… он нашел что-то, в чем еще не до конца разобрался, и, черт подери, я ему завидую. Что это, Лиза? Может, что-то ему никак не дается? Какой-то новый взгляд на мир? Что-то особенное в жизни? Что-то загадочное и чудесное в искусстве? Лиза, я лишен способности ощущать загадочное. О некоторых вещах я знаю больше, чем ты, и, по-моему, знаю, что это означает. Может быть, не уметь ощущать загадочное — значит не уметь любить по-настоящему, а, Лиза?

Его рука сжала ее локоть, привлекая поближе к нему, но от этого она только почувствовала себя еще более одинокой. На перекрестке, где они остановились, пережидая красный свет, Джейк продолжал:

— Теперь, когда для Ала все выглядит по-иному, возможно, он смотрит на тебя, на меня и не хочет, чтобы мы так…

— Джейк, что ты пытаешься мне сказать?

— Не знаю! — Он невесело хмыкнул. — Просто у меня дурацкое настроение… Погляди-ка!

Они шли мимо магазинов и как раз поравнялись с художественной галереей Айзека. В подъезде справа от галереи, в темном проеме дверей, за которым начиналась лестница, маячила какая-то тень — там сидел на корточках молодой человек лет двадцати в джинсах и в индийской рубахе; напротив него в подъезде, скрестив ноги, сидела девушка, ее длинные волосы то и дело мели по записной книжке, лежавшей у нее на колене. Молодой человек поднес к губам флейту. Он сыграл несколько тактов, девушка кивнула и записала ноты в свою книжку. Он снова заиграл — снова сыграл два-три такта — и выжидающе отвел флейту. Девушка начала записывать. Они были так сосредоточены, так поглощены своим делом, что даже не заметили Лизу и Джейка.

— Алу бы это понравилось, — сказал Джейк.

— Джейк, это и мне нравится, — возразила она.

— А кто спорит?

— Но у тебя был такой тон…

Они шли к «Барже» той дорогой, которой всегда ходил Ал, когда хотел послушать нравившихся ему исполнителей народных песен. Вечер был совсем летний, на улицах полно народу. По тротуарам неторопливо брели компании молодежи, по мостовой — от затора до затора ползли машины, и сидевшие в них глазели по сторонам. Медленно двигаясь вместе с толпой, Лиза и Джейк шли мимо антикварных лавчонок в нижнем этаже ветшающих старых домов, мимо новых дорогих ресторанов; тут же находился и оплот донкихотской доброты — приют для престарелых, где в шезлонгах сидели старики и старухи, глядя на текущую мимо новую жизнь. Кое-кто в городе гордился этим маленьким районом хиппи, наркоманов и изнывающих от скуки старшеклассниц. Такие люди говорили, что этот маленький район доказывает, что их город ничем не отличается от остального мира — такая же неудовлетворенность и скука, как всюду. На углу Лиза и Джейк остановились. Они довольно долго стояли и глядели через дорогу на ярко освещенный подъезд фешенебельного отеля, словно ожидали увидеть, что сейчас к ним выйдет Ал, на минуту заглянувший в бар.

Потом они сели за столик одного из новых кафе под открытым небом, напротив ночного клуба со светомузыкой, датскими фильмами и голыми танцовщицами. Им подали луковый суп и бутылку вина, потом еще бутылку, и Лиза окончательно прониклась уверенностью, что Ал гуляет где-то рядом и обязательно зайдет в это кафе. А почему бы и нет? У людей же бывают внезапные наития. И очень хорошо, что жизнь полна таких таинственных порывов.

— Лиза, погляди, — сказал Джейк. — Вот шуты!

На другой стороне вечерней улицы два пожилых, хорошо одетых бизнесмена, вышедшие из зала датских фильмов, застыли на месте, словно впали вдруг в летаргический сон, потом, неловко хихикнув, пошли своей дорогой.

— Совсем ошалели, а? — сказал Джейк посмеиваясь. — В глазах еще маячат голые девочки, пупки крупным планом. Да, трудновато сразу вернуться в отель к деловым знакомым.

Мимо Лизы, чуть ли не коснувшись ее, неторопливо и чинно прошла хорошенькая, пухленькая, совсем молоденькая девушка в желтом свитере. Вот она вошла в круг света, и стало отчетливо видно ее лицо. Оно дышало той безмятежностью, которую дарит уверенность в близкой и самой нужной встрече. Об этом говорила и тихая радость на ее лице, и неспешная горделивая походка. Лиза не спускала с девушки глаз.

— Скажи мне, Джейк, — беспокойно спросила она, — как это Ал не видит, что Шор в конечном счете — самый обыкновенный человек?

— Да что ты, Лиза! Разве он может быть обыкновенным?

— Он очень мил, он благороден, он выше мелкой пошлости — я это знаю, Джейк, — но он погубил Ала. Алу теперь не во что верить. — Она откинула голову с такой надменностью, что двое мужчин за соседним столиком удивленно на нее поглядели и уже не отвели глаз — так она была красива. Они все смотрели на нее, словно ждали чего-то. — Именно обыкновенность Шора Ал и отказывается принять. Обычные подленькие человеческие черты, — заявила она вызывающе.

— Не знаю, — сказал Джейк, растерянно глядя на нее. — Просто не знаю, как бы я поступил, если бы какая-нибудь женщина любила меня так же самозабвенно, как ты любишь Ала. Возможно, у меня не хватило бы силы принять такую любовь.

Внезапный порыв ветра закрутил на мостовой обрывки бумаги, швырнул им в ноги и унес дальше по улице. Прохожие убыстрили шаги. Раздалось глухое рокотание.

— Ты слышишь? — спросил Джейк.

— Кажется, гроза, — сказала она.

— Поехали домой. И побыстрее.

Когда они садились в такси, небо расколола молния. Всю короткую поездку до дома Лизы они молчали. Прощаясь с ней, Джейк сказал:

— Ал мне позвонит. Не волнуйся, Лиза.

— А мне нет? — спросила она.

— Он же в меня не влюблен.

— Что-что? — сказала она растерянно.

— Я тебе сообщу. Честное слово, Лиза. Как только он позвонит.

— Спокойной ночи, Джейк, — сказала она и порывисто поцеловала его. — Ты славный человек. Я тебя люблю. — Она не оглянулась, хотя знала, что он сидит в такси и с тревогой глядит ей вслед.

На темной лестнице она остановилась, напряженно прислушиваясь, потом поднялась к себе, включила телевизор и рухнула в кресло. Гром то рокотал, то гремел. Она ждала, чтобы снаружи зашумел дождь, хлынул ливень. Она сидела долго за полночь — все ждала дождя, но он так и не начался. А Потом настало время вновь испытать мрак спальни. Она надела ночную рубашку, которая только-только доставала до бедер, пошла в ванную и принялась расчесывать свои длинные волосы, не сводя глаз со своего лица в зеркале. Потом сняла рубашку, собираясь принять горячую ванну. Но вместо этого достала жестянку пива и угрюмо села у кухонного стола. Допив первую банку, она сразу же открыла следующую. Поставив пустые банки аккуратно в ряд, она почувствовала, как внутри что-то отпустило. Убаюкивающая ясная тишина. Уперев локоть в стол, придерживая рукой свои длинные волосы, она отдалась удивительным видениям и озарениям. Все происходило здесь, в ее доме.

Бедный милый Ал — смешной, безвольный чудак! Только подумать — впустил к себе в дом человека по имени Юджин Шор, самого заурядного субъекта, который только мудро улыбался и помалкивал, и затеял с ним дурацкую игру: Ал делал вид, будто он лошадь, а старик у него на спине — Марк Аврелий. Только Ал взял да и поверил, будто он в самом деле лошадь, к тому же недостойная императора, и вот теперь они играют у нее в комнате, неуклюже скачут — взрослые люди, устроившие из ее дома детский манежик.

Лиза поднялась на ноги, величественно прошествовала в спальню, повалилась на постель, перекатилась на спину и заснула.

Утром на службе ее вдруг осенило: Шору она очень нравится, это наверняка, в таких вещах она никогда не ошибается. Она набрала номер и, когда Шор снял трубку, сказала:

— Ах, мистер Шор, простите, что я звоню. Но я знаю, вы чувствуете себя причастным… — Ее голос прервался, она глубоко вздохнула, и слова полились потоком: — Вы ведь знаете, в каком Ал был состоянии… ну, так он сорвался. Да-да. Только богу известно, что он теперь натворит! Может, он заперся в какой-нибудь каморке, впал в депрессию, не ест, а ведь всему виной вы, как это ни ужасно. Я не могу его найти. Не знаю, где он. Можно мне с вами увидеться?