Когда шатается трон - Андрей Ильин

– Думаю, с повинной нужно идти.

– Что? К кому?!

– Власти новой в ножки кланяться.

– Ты же сам говорил, что нас выпотрошат до донышка и закопают.

– Говорил. И сейчас говорю: так и будет, если мы с пустыми руками придём.

– А с какими надо? С полными? Грибов-ягод насушить?

– Нет, в услужение идти надо. Раньше Берии служили, теперь под Хрущёва ложиться нужно. Если мы ему полезны будем, то он нас не тронет.

– За каким чёртом мы ему сдались?

– А за каким Берии нужны были? Затем и ему! Мы вне закона и вне правил игры. Покойники мы, без должностей и места проживания. Приближенных Берии быстро вычислить можно. Их всех подчистили, по адресам пройдясь, а нас не ухватили. Безадресные мы. И в том наша сила. А кресло под Хрущёвым тоже шаткое, у него врагов много, а уж заклятых друзей и подавно. Друзья-то в любой момент могут заговор сплести. Думаю, он это понимает. Ну, а если пока нет, то мы объясним.

– Кто именно объяснит?

– Я. Если Хрущ не дурак и к трону примеривается, то поймёт, что тайная сила, которая как козырная карта в рукаве, ему не помешает. Козырь, уже проигрывая, можно в игру вбросить и тем ее переломить.

– Берия не смог.

– Берия заигрался, на поводке нас держал. Я предлагал, да он не послушал. Кем бы теперь Хрущёв был и кем Берия!

– Не пойдёт, – не согласился Абвер. – Как только выйдем – нас повяжут. Даже ловить не потребуется, сами заявимся.

– А мы не все выйдем.

– Как это?

– Я выйду, один. А остальные высовываться не будут. Только если по делу.

– Не понятно, объясни. Как служить, не выходя из тени?

– Очень просто. Мне поручают дело, мы делаем. А как делаем – это наше дело, никого не касается. Вот вам и тень, из которой мы бить будем.

– Путано.

– Кто может предложить что-то другое? Страна наша большая, да спрятаться в ней мудрено: сколько верёвочке не виться… Уж на что у воров здесь всё схвачено, и то тюрьму не минуют. Против государства не попрёшь, с ним идти надо в ногу.

– От государства за государством спрятаться?

– Точно так. Только не за абстрактным государством, а за царём-батюшкой, за хозяином Кремля, которому верой и правдой… Нужны ему будем – живы останемся. А нет – опять в леса подадимся. Но не теперь, а потом. Не убегут от нас урманы, туда путь всегда открыт. Только мы, имея в запасе время и свободу передвижения, можем в тайге целую деревню построить, и родственников в той деревне поселить. И запасов на десять лет вперёд натаскать.

– А ты? Если тебя за жабры возьмут…

– Могут. Только я знать не буду, где вы находитесь – ни одного адресочка. А если ничего не знаю, то ничего никому не скажу. Оборвётся на мне ниточка.

Молчат командиры, думают – такой поворот… В землянках оно, конечно, мокро, но пока спокойно. Да и с «малинами», если на урок надавить, всё сладится. Пусть ненадолго, не навсегда… А тут…

– Кто что скажет? Кавторанг?

– Я не уверен. Хрущёв не так прост, калач тёртый, самого Берию скинул. Переиграет он нас. Я против.

Не надеются командиры на успех, не хотят в петлю лезть. Кто они и кто Хрущёв? Нынешний Хрущёв. Да и Петру Семёновичу веры до конца нет – он теперь наплетёт им, а после сдаст, чтобы выслужиться. Или ошибётся… На бумаге всё гладко, только после в оврагах можно ноги поломать.

– Не пойдёт, Семёнович. Под это дело мы подписываться не станем. Извини…

– Это общее мнение? Пусть каждый скажет. Абвер? Крюк? Партизан?

Все лишь молча качали головами.

– Значит, так, значит, не хотите?

– Нет, Пётр Семёнович, мы, конечно, в одной упряжке скакали, но дальше, похоже, наши пути-дорожки расходятся.

Стоит Пётр Семёнович, смотрит исподлобья – не ожидал такого поворота… Или ожидал?

– Хорошо, раз все против, значит, будем считать, решение принято. Окончательно. И единогласно… Лично мной.

– Тобой?!

– Да. Как вашим начальником.

– Но мы же сказали, что…

– А вас теперь уже никто не спрашивает, – тихо сказал Пётр Семёнович. – Здесь вам не Новгородское вече. Выслушать я могу всех, а что делать, решать буду сам. Единолично.

Опешили командиры, растерялись.

– С огнём играешь, Пётр Семёнович, а если мы тебя разжалуем и в рядовые определим, чтобы не заносился, чтобы как все в землянке гнил? Или того хуже… У нас тут трибунала нет, так что разговор короткий.

– Все так считают? – строго спросил Пётр Семёнович, переводя взгляд с одного командира на другого. И не увидел в них поддержки. Молчали командиры, злобой наливались.

– Значит, так? А коли так, коли решили без «против» и «воздержавшихся», то… – Пётр Семёнович встал. – То вы всё равно подчинитесь и выполните мой приказ. Или выбирайте другого командира. Я ясно выразился?

– Не круто забираешь, Семёныч? Ты один, а нас много.

– Я? Я не один…

Пётр Семёнович сунул руку за пазуху, вытащил какие-то бумаги, выбрал одну, протянул Абверу.

– Читай. Вслух читай.

Абвер расправил лист. Посмотрел по сторонам. Начал читать:

– «Здравствуй, сыночек! Я так рада, что ты жив и здоров, я уже не чаяла от тебя весточку получить. Особая благодарность тебе за подарки, которые твой товарищ привёз, за консервы, тёплую шаль и деньги. Твой товарищ про тебя много хорошего рассказа, и обещал, что ты скоро приедешь на побывку. Я буду ждать, хотя боюсь не дождаться – старенькая я и сильно хворая…»

Все недоуменно смотрели то на Абвера, то на Петра Семёновича.

– Что это?

– Ты дальше читай.

– «Хочу передать тебе привет от всех наших родных, от братьев твоих Михаила, Григория, Семёна, от сестёр Любаши и Марфы, от дядьки Ильи Мефодьевича…»

Абвер вдруг побледнел, скомкал бумагу. Руки его тряслись, на глазах выступили слезы.

– Ты!.. Падла!.. Ты!..

Бросился, растопырив пальцы на Петра Семёновича, чтобы в горло ему вцепиться. Но не успел, его придержали, схватили за руки.

– Ты?.. Там!.. Это же мать моя!

– Да, мать, – спокойно согласился Пётр Семёнович. – Очень она обрадовалась подаркам. От тебя.

– Убью!

– За что? За то, что я весточку и подарки мамаше твоей от тебя передал? Старушка теперь от счастья сама не своя, ведь ее сынок жив! В шаль тёплую кутается, консервы ест, дров, наверное, прикупила. Ты бы спасибо мне сказал за заботу о близких твоих.

– Когда ты там… когда был?

– Как я там мог быть, когда я при вас безвылазно, ни на минуту не отлучался? Это не я.

– А