Радуйся, пока живой - Анатолий Афанасьев

— Еще кто?

Галочка пискнула:

— Выпейте водочки, милый Мумуша. Не побрезгуйте компанией.

Вампир поднял руку, чтобы влепить ей оплеуху, но передумал. Зловеще произнес:

— В игрушки играешь, сопляк? Почему прослушка отключилась?

— Это ваши проблемы, не мои, — гордо ответил Лева.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

1. БОЛЬШОЙ ШМОН В МОСКВЕ

Установить, с какого конкретно события началась знаменитая бойня в Москве практически невозможно, но если будущий историк возьмет на основу исследования секретное досье генерала Самуилова, он придет к выводу, что отправная точка приходится на 15 августа последнего года тысячелетия.

В этот погожий денек Фенечка Заика, полномочный представитель тамбовской братвы, отправился на ответственную встречу с Глебом Егоровым, директором «Аэлиты». Настроение у него было приподнятое, и для этого имелись все основания. Возможная вербовка «Косаря» и выход через него на столичные властные структуры много значили для региональных паханов, такая смычка открывала перед ними заманчивые перспективы и по важности была вполне сравнима (по исторической аналогии) с покорением Сибири Ермаком, только, естественно, наоборот. Вот в чем заключалась суть проблемы. Когда удалось разделить страну на строго очерченные криминальные зоны, то первое время паханы веселились и радовались, получив каждый в полновластное владение отдельное царство, но они не учли некоторых особенностей крупного бизнеса: для его подпитки и развития непременно требовались международные коммуникации, мировые финансовые связи, без них он постепенно подсыхал на корню. Как вскоре выяснилось, эти связи так или иначе замыкались на Москве и отчасти на Петербурге, куда обособившимся регионалыцикам не было ходу. Кроме того, в центр стекалась, как капитал в Мировой банк, необходимая рыночная информация, ценовые сводки, а по сторонам расплескивалась большей частью туфта, устаревшие, никому не нужные сведения. Получилось, что чрезмерно увлекшись суверенизацией, многочисленные российские царьки сами подпилили сук, на котором держится бизнес, ибо в нем существует непреложный закон: кто не развивается, тот банкрот. Фенечка Заика, бывший доцент политехнического института, головастый мужик, один из первых разобрался в ситуации досконально и много сил потратил, чтобы на ритуальных всероссийских сходняках убедить соратников в необходимости новой взаимовыгодной централизации. Конечно, он радовался тому, что выстраданная идея превращения разрозненных криминальных наделов (свой губернатор, своя казна и свой прокурор) в общесоюзную зону из периода пустопорожней болтовни переходит наконец в стадию реализации.

На встречу, как условились через Попрыгунчика, он отправился налегке, без охраны, изображая праздношатающегося барина. Конечный пункт — Гоголевский бульвар, памятник, где собираются панки, — в 12 часов дня. Ему не совсем была понятна такая необычная конспирация, но во всяком случае она свидетельствовала о серьезности намерений «Косаря». Имея запас времени, Фенечка Заика прогулялся по Тверской, любуясь истинно западной витриной столицы. В этот раз, вероятно, по причине приподнятого настроения, он был особенно очарован ею. Бесконечные пролеты нарядных витрин, красочные рекламные плакаты, иноземная речь, множество молодых, красивых, добычливых лиц, явственный аромат денег и преуспеяния — здесь было все, что душа пожелает, только раскошеливайся. Скользящий по Тверской поток иномарок напоминал хирургический скальпель, рассекающий праздничный торт на две половины. Трогательная деталь: несмотря на ранний час, то тут, то там, как солнечные блики, уже мелькали раскрашенные мордочки проституток. Неподалеку от «Макдональдса» две юные особы подкатились и к Заике.

— Не желаете развлечься, молодой человек?

Бесшабашные глаза, смелые улыбки, щебетанье нежных

голосов, с легкой хрипотцой от постоянного курения.

Его умилило деликатное обращение «молодой человек».

— Почем берете, озорницы?

Девчата захихикали, переглянулись.

— Такому шикарному господину можно и даром услужить, — пообещала одна, с подкрашенным синяком на левой скуле.

Улыбаясь, Заика двинулся дальше, но юные жрицы любви еще несколько шагов тянулись за ним, как две собачонки, потерявшие хозяина. Наверное, беженки, сиротки несчастные, искренне пожалел их Заика. Как в каждом пожилом новорусском типе с расщепленным сознанием, в бывшем доценте совмещались два человека: один радовался присутствию на утренней улице прелестных доступных созданий, видя в этом очевидный знак приобщения к общечеловеческим ценностям; второй, закоснелый угрюмый совок, так и не выдравший одну ногу из рабского прошлого, по-стариковски сочувствовал безмозглым, неоперившимся курочкам, вынужденным спозаранку торговать собственным мясом. Такое раздвоение личности отчасти мешало полноценно наслаждаться свободой, и Заика иногда завидовал своим более молодым товарищам, сформировавшимся уже в благословенную рыночную эпоху.

Возле Центрального телеграфа он сел в такси и велел ехать к метро «Кропоткинская». Водитель, московский прохиндей, мгновенно определил в нем денежного господина. Не спросил: сколько заплатите? — и даже придержал дверцу изнутри, пока Заика усаживался. До «Кропоткинской» — рукой подать, но ехали минут тридцать: центр — сплошная «пробка», что, как отметил про себя доцент, тоже признак прогресса — автомобильный парк растет как на дрожжах.

— Как оно за баранкой? — спросил у водилы. — На хлеб с маслом хватает?

— Зависит от клиента, — с намеком отозвался парень. — Попадаются такие жлобы, сам бы доплатил, лишь бы не везти.

— Так ты таких не сажай.

— Не всегда можно угадать по внешнему виду.

— Кидают часто?

— Меня особо не кинешь, — парень со значением поглядел на монтировку, лежавшую под рукой.

Фенечка Заика с удовольствием разглядывал из окна стольный град со всеми его чудесами. Вот она, голубушка белокаменная, дышит, кипит, рубит бабки. И не подозревает, красавица, что скоро придут другие хозяева…

Фенечка шел по бульвару, грузный, осанистый, с газеткой в руках. С чувством оглядывал нарядных полуголых женщин, цеплял взглядом пожухлую московскую зелень. Он не мог предполагать, что плывут последние минуты его жизни, но почему-то хотелось надышаться всласть теплыми асфальтовыми испарениями. Чуть-чуть давило под селезенкой. Издали попытался разглядеть, где Егоров, не пришел ли первым? Условились, что тот сам его узнает: ни о чем не беспокойся, Фенечка, стань возле памятника и читай газетку.

Заика сделал хитрее: сел на каменный бордюр неподалеку от компании молодых людей, сосавших пиво из бутылок и громко, на всю площадь посылающих веселые матерки. Газеткой прикрылся, как щитом. Егорова он не раз видел по телику: приметный детина с белой копной волос — такого ни с кем не спутаешь. Дерзкий, остроумный. Цепкий, как клещ. Когда Фенечка его слушал, всегда думал: братве не хватает интеллектуалов. Только интеллектуалы сгруппируют ее напор в единый, громящий кулак. Куда бить кулаку, покажет время. Да оно уже показало: туда же бил великий Петр. В жирное брюхо осоловевшей от недержания мочи Европы. Державные мысли, усмехнулся Заика. Но так и есть. Дряблые умы так называемых либералов не смогут понять парадоксальную истину: братва — единственная реальная сила, которая не даст России рассыпаться в прах.

Часы показывали четверть первого: Егоров опаздывал. Неучтиво с его стороны. Так не начинают деловое сотрудничество. А может, это продуманная уловка ушлого имиджмейкера. Подергать нервы, показать будущему партнеру, что ему начхать на все условности.

От компании панков отделился худосочный юноша в берете и длинном, бесформенном пиджаке, подгреб к Заике.

— Папаша, куревом не богат?

Глаза больные, ублюдочные. Белая пенка в уголках губ. А вот эту мразь придется вычистить из Москвы, слить в отстойник. Это же не люди, грибковая плесень. С ними не в мировую цивилизацию, с ними только в морг.

— Отвали, заморыш, — беззлобно посоветовал Заика. — Ты уж накурился, хватит.

— Грубо, папаша, ах, как грубо! — панк ощерился в циничной гримасе, сунул руку в карман и — к удивлению Заики — выщелкнул из рукава нож с длинным узким лез-виєм. Фенечка, конечно, давно не боялся таких игрушек, но пришлось вставать.

— Остынь, придурок! Я же тебе шею сломаю.

Панк отступил на шаг.

— Может, сломаешь, а может, нет. По-всякому бывает, папаня.

И тут Заика заметил, что еще трое вислоухих отделились от гогочущей компании и окружают его веером. Молчком, как волчата. С опозданием сообразил: это не могло быть случайностью. Он хорошо знал эту шушеру: среди бела дня они так нагло не нападают. Иное дело — в темноте. Да и то заранее отслеживают какую-нибудь пьянь.