Щит Времени (сборник) - Пол Андерсон

Закат позолотил белоснежные вершины и горную гряду. Пансионат располагался не очень высоко над уровнем моря, но линия снегов лежала ниже, чем ко времени появления на свет Эверарда и Ванды. Граница лесов тоже простиралась гораздо ниже, чем в двадцатом веке. К дому подступала сочная зелень альпийских лугов, расцвеченная мелкими летними цветочками. Чуть выше, на склоне, застыли несколько козлов: они с любопытством, совсем без страха разглядывали Ванду и Эверарда. Небо, зеленоватое на западе, сгущалось до бирюзового оттенка и переливалось в пурпур на востоке. Только трепет крыльев и голоса возвращающихся в родные края птиц пронзали время от времени тишину. Охотники человеческого рода почти не оставляли следов своего пребывания здесь, они жили в гармонии с природой, подобно волкам и пещерным львам. Чистота воздуха буквально чувствовалась на вкус.

Уже возник силуэт здания, в темноте светились окна.

– Потрясающе! – сказал Эверард с американским акцентом. – Во всяком случае, для меня.

– Воистину, – отозвалась Ванда. – Вы были так любезны, когда взяли меня сюда и сделали все, чтобы я вновь обрела покой.

– Ерунда, для меня это удовольствие. Помимо всего прочего, вы – натуралист. Ввели меня, так сказать, в жизнь дикой природы. Никогда не видел ничего подобного и, честно говоря, не мечтал увидеть.

Они охотились на мамонта, северного оленя и дикую лошадь, только не с ружьем, а с камерой. Рожденная в Калифорнии во второй половине двадцатого века, Ванда очень неодобрительно относилась к настоящей охоте. Он, правда, вырос в другой среде и в иное время.

Не то чтобы это имело значение. Хотя…

«Со дня нашей первой встречи – ей тогда было двадцать один – она стала старше лет на пять, не больше. А на сколько постарел я?»

Лечебное омоложение, конечно, помогало, но Эверарду совсем не хотелось сейчас подсчитывать свои годы.

– Мне почему-то… – Она проглотила подступивший к горлу комок и отвернулась в сторону. Потом выпалила скороговоркой: – Мне совсем не хочется уезжать.

Пульс у Эверарда забился неровно.

– В этом нет нужды. Вы сами знаете.

– Но я должна. Не так много времени мне отпущено, чтобы забыть о семье.

Родители и сестра никогда не узнают, что Ванда путешествует сквозь века, тогда как их собственные годы на земле не составят и сотни лет. Для них жизнь от начала до конца проходит по прямой.

– А еще я должна, вернее, я хочу, прежде чем вернусь к работе, повидаться с дядей Стивом.

Ее дядя, тоже агент Патруля, работал в викторианской Англии.

Она могла провести в отпуске годы своей жизни, а затем вернуться в базовый лагерь спустя минуту после отбытия, но агенты никогда этим не злоупотребляли. Каждый из них считал себя в какой-то мере обязанным Патрулю и платил годами собственной жизни. Кроме того, продолжительный отрыв от работы выбивает сотрудника Патруля из привычной колеи, а это смертельный риск для жизни агента или, того хуже, коллеги.

– Ладно, я понял, – вздохнул Эверард. Он решился задать вопрос, которого они избегали на протяжении всего отдыха: – Можем ли мы договориться о новой встрече?

Ванда рассмеялась и взяла Эверарда за руку. Какой теплой была ее ладонь!

– Конечно.

Она посмотрела в глаза Эверарда. В угасающем свете он не мог рассмотреть синеву ее глаз. Четкий овал лица, коротко стриженные волосы цвета янтаря – она была всего на ладонь ниже Эверарда, а он отличался высоким ростом.

– По правде говоря, я надеялась… Но не хотела навязываться. Только не говорите, что вы смущены.

– Мм, ладно…

Он никогда не отличался красноречием. Как теперь объясниться? Эверард и сам себя не понимал.

«Разница между ее и моим положением… Наверно, я боюсь показаться снисходительным или, еще хуже, властным. Ведь ее поколение женщин так гордится своей независимостью».

– Я – типичный старый холостяк. А перед вами огромное поле для игры, если захотите.

Ванда откровенно наслаждалась вниманием, которое уделяли ей другие мужчины, отдыхавшие здесь, – интересные, жизнерадостные, привлекательные люди из самых разных эпох. А Эверард – просто американец двадцатого века с неторопливой речью, невзыскательными вкусами и лицом много повидавшего воина.

Ванда фыркнула:

– Подозреваю, что у вас поле не меньше, – ведь вам открыта вся история. И не отрицайте. Было бы ненормально, если бы вы не пользовались время от времени ситуацией.

«А ты?.. Впрочем, это не мое дело», – подумал Эверард.

– Я ни в коем случае не обвиняю вас в злоупотреблениях или еще в чем-то, – торопливо добавила Ванда. – Я знаю, вы этого не сделаете. И меня удивило и взволновало, когда после Берингии вы не порвали отношений со мной. Неужели вы думали, что мне тоже не хочется новой встречи?

Он едва не заключил ее в объятия.

«Но ждет ли она этого? Боже, наверно, да».

Но нет. Это будет ошибочный шаг. Она слишком открыта душой. Пусть сама разберется в своих мыслях и чувствах. Да и ему нужно понять, чего он все-таки хочет.

«Будь признателен за эти две недели, подаренные тебе здесь, парень».

Он сжал свободную руку в кулак и пробормотал:

– Отлично. Куда бы вам хотелось поехать в следующий раз?

«Чтобы поближе познакомиться», – добавил он про себя.

Ванда, похоже, тоже сочла обмен банальностями спасением.

– Надо подумать. Какие будут предложения?

Они вошли в дом, поднялись на веранду и оказались в гостиной. В огромном камине потрескивало пламя. Над ним причудливо извивались рога ирландского лося. На противоположной стороне висел отлитый из меди геральдический щит с символическими песочными часами – эмблемой Патруля. Ее миниатюрная копия украшала и служебную форму, которую сотрудники носили крайне редко. В комнате, в ожидании ужина, сидели их коллеги – пили, разговаривали, играли в шахматы или го, несколько человек собрались в углу у рояля, над которым порхали звуки шопеновского скерцо.

Агенты старались попасть сюда на отдых с теми, с кем они сблизились за время работы. Сегодняшняя пианистка, однако, родилась в тридцать втором веке на орбите Сатурна. Служащие Патруля всегда питали любопытство к незнакомым эпохам и порой слушали рассказы о каких-то сторонах неведомой им жизни как завороженные.

Эверард и Тамберли перекинули плащи через руку. Ванда обошла комнату, прощаясь со всеми. Эверард приблизился к пианистке.

– Вы остаетесь? – спросил он на темпоральном.

– Еще на несколько дней, – ответила пианистка.

– Прекрасно, я тоже.

Пианистка подняла на Эверарда голубые глаза. Затем белая, как алебастр, голова, совершенно лысая – нет, не альбинос, нормальный продукт генной технологии, – снова склонилась над клавишами.

– Если желаете облегчить сердце, у меня есть дар успокоения.

– Знаю. Спасибо.

Вряд ли ему хотелось чего-то большего, чем обычная беседа, но предложение прозвучало великодушно.

Тамберли вернулась к Эверарду. Он проводил Ванду до ее комнаты. Пока он ждал в коридоре, она переоделась в привезенное с собой платье, подходящее для Сан-Франциско 1989 года, и упаковала вещи. Они спустились в подземный гараж. Залитые холодным белым светом, роллеры стояли рядами, наподобие бесколесных футуристических мотоциклов. На один из них, закрепленный за нею, Ванда погрузила свой багаж и повернулась к Эверарду.

– Ну что же, au revoir, Мэнс, – произнесла она. – Штаб-квартира в Нью-Йорке, полдень, четверг, десятое апреля тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Договорились?

Испытывая некоторую неловкость, они условились о встрече.

– Договорились. Я, видимо, возьму билеты на «Призрак оперы». Берегите себя.

– И вы, Мэнс.

Она приблизилась к нему. Поцелуй получился долгим и страстным.

Эверард отступил, тяжело дыша. Слегка взъерошенная Ванда уселась на роллер, улыбнулась, махнула рукой, коснулась пульта управления и мгновенно исчезла из виду. Эверард не обратил внимания на привычный хлопок воздуха в гараже. Минуты две он постоял в одиночестве. Она говорила о трехмесячном пребывании в полевой экспедиции после поездки к родителям. Эверард не знал, сколь долгим окажется для него время до их предполагаемой встречи. Это будет зависеть от работы. Срочных вызовов не поступало, но какое-нибудь дело непременно возникнет, ведь Патруль обязан поддерживать порядок в движении сквозь миллионы лет, а агентов вечно не хватало.

Неожиданно для себя Эверард громко рассмеялся. После долгих скитаний по пространству и времени – сколько уже лет его собственной жизни? – неужели он снова теряет голову? Второе детство, нет, вторая юность? Он вдруг понял, что чувствует себя так, словно ему опять шестнадцать, и его ничуть не беспокоила такая перемена. Прежде он частенько влюблялся. Случалось, Эверард ничего не предпринимал, поскольку развитие отношений ни к чему хорошему не привело бы. Может, и сейчас то же самое? Черт возьми! А вдруг нет? Он должен разобраться. Шаг за шагом, постепенно, но они разберутся в себе. Или отношения станут серьезными – тогда им обоим придется, возможно, чем-то поступиться, – или они просто расстанутся друзьями. А пока что…