Прелесть (сборник) - Клиффоpд Саймак

Питер поднял его — весил он не больше полуфунта.

— Нет, — сказал Питер. — Ничего подобного я никогда не видел. — Он осторожно положил его на стол. — Стреляет?

— Да, — ответил шериф. — Я испробовал его на вашем коровнике.

— Коровника больше нет, — сказал один из помощников.

— Ни звука, ни вспышки, ничего, — добавил шериф.

— Коровник исчез, и все, — повторил помощник, еще не оправившийся от удивления.

Во двор въехала машина.

— Пойди посмотри, кто там, — приказал шериф.

Один из помощников вышел.

— Не понимаю, — пожаловался шериф. — Говорят, летающее блюдце, а я думаю, никакое это не блюдце. Просто ящик.

— Это машина, — сказал Питер.

На крыльце послышались шаги, и в комнату вошли люди.

— Газетчики, — сказал помощник, который выходил посмотреть.

— Никаких заявлений не будет, ребята, — сказал шериф.

Один из репортеров обратился к Питеру.

— Вы Шайе?

Питер кивнул.

— Я Хоскинс из «Трибюн». Это Джонсон из «Ассошиэйтед пресс». Тот малый с глупым видом — фотограф Лэнгли. Не обращайте на него внимания. — Он похлопал Питера по спине. — Ну и как оно тут, в самой гуще событий века? Здорово, а?

— Не шевелись, — сказал Лэнгли. Сработала лампа-вспышка.

— Мне нужно позвонить, — сказал Джонсон. — Где телефон?

— Там, — ответил Питер. — Он не работает.

— Как это? В такое время — и не работает?

— Я перерезал провод!

— Перерезали провод? Вы с ума сошли, Шайе?

— Слишком часто звонили.

— Ну и ну, — сказал Хоскинс. — Ведь надо же!

— Я его починю, — предложил Лэнгли. — Есть у кого-нибудь плоскогубцы?

— Постойте, ребята, — сказал шериф.

— Поживей надевайте штаны, — сказал Питеру Хоскинс. — Мы хотим сфотографировать вас у блюдца. Поставьте ногу на него, как охотник на убитого слона.

— Ну, послушайте же, — сказал шериф.

— Что такое, шериф?

— Тут дело серьезное. Поймите меня правильно. Нечего вам там, ребята, ошиваться.

— Конечно, серьезное, — ответил Хоскинс. — Потому-то мы здесь. Миллионы людей ждут не дождутся известий.

— Вот плоскогубцы, — произнес кто-то.

— Сейчас исправлю телефон, — сказал Лэнгли.

— Что мы здесь топчемся? — спросил Хоскинс. — Пошли посмотрим на нее.

— Мне нужно позвонить, — ответил Джонсон.

— Послушайте, ребята, — уговаривал растерявшийся шериф. — Погодите…

— На что похожа эта штука, шериф? Думаете, это блюдце? Большое оно? Оно что — щелкает или издает еще какой-то звук? Эй, Лэнгли, сними-ка шерифа.

— Минутку! — закричал Лэнгли со двора. — Я соединяю провод!

На веранде снова послышались шаги. В дверь просунулась голова.

— Автобус с телестудии, — сказала голова. — Это здесь? Как добраться до этой штуки?

Зазвонил телефон. Джонсон поднял трубку.

— Это вас, шериф.

Шериф протопал к телефону. Все прислушались.

— Да, это я, шериф Бернс… Да, оно там, все в порядке… Конечно, знаю. Я видел его… Нет, что это такое, я не знаю… Да, понимаю… Хорошо, сэр… Слушаюсь, сэр… Я прослежу, сэр.

Он положил трубку и обернулся.

— Это военная разведка, — сказал он. — Никто туда не пойдет. Никому из дома не выходить. С этой минуты здесь запретная зона.

Он свирепо переводил взгляд с одного репортера на другого.

— Так приказано, — сказал он им.

— А, черт! — выругался Хоскинс.

— Я так торопился сюда, — заорал телерепортер, — и чтоб теперь сидеть взаперти и не…

— Теперь здесь распоряжаюсь не я, — сказал шериф. — Приказ дяди Сэма. Так что вы, ребята, не очень…

Питер пошел на кухню, раздул огонь и поставил чайник.

— Кофе там, — сказал он Лэнгли. — Пойду оденусь.

Медленно тянулась ночь. Хоскинс и Джонсон передали по телефону сведения, кратко записанные на сложенных гармошкой листках бумаги; разговаривая с Питером и шерифом, они царапали карандашом какие-то непонятные знаки. После недолгого спора шериф разрешил Лэнгли доставить снимки в редакцию. Шериф шагал по комнате из угла в угол.

Ревело радио. Не переставая звонил телефон.

Все пили кофе и курили, пол был усеян раздавленными окурками. Прибывали все новые газетчики. Предупрежденные шерифом, они оставались ждать. Кто-то принес бутылку спиртного и пустил ее по кругу. Кто-то предложил сыграть в покер, но его не поддержали.

Питер вышел за дровами. Ночь была тихой, светили звезды.

Он взглянул в сторону луга, но там ничего нельзя было рассмотреть. Он попытался разглядеть то пустое место, где прежде был коровник. Но в густой тьме увидеть коровник было трудно, даже если бы он и стоял там.

Что это? Мгла, сгущающаяся у смертного одра? Или последний мрачный час перед рассветом? Перед самой светлой, самой удивительной зарей в многотрудной жизни человечества?

Машина что-то строит там, строит ночью.

А что она строит?

Храм? Факторию? Миссию? Посольство? Форт? Никто не знает, никто не скажет этого.

Но, что бы она ни строила, это был первый аванпост, построенный чужаками на планете Земля.

Он вернулся в дом с охапкой дров.

— Сюда посылают войска, — сказал ему шериф.

— Раз-два, — левой, — с невозмутимым видом командовал Хоскинс; сигарета небрежно повисла на его нижней губе.

— По радио только что передали, — добавил шериф. — Объявлен призыв национальной гвардии.

Хоскинс и Джонсон выкрикивали военные команды.

— Вы, ребята, лучше не суйтесь к солдатам, — предупредил шериф. — Еще ткнут штыком…

Хоскинс издал звук, похожий на сигнал трубы. Джонсон схватил две ложки и изобразил стук копыт.

— Кавалерия! — закричал Хоскинс. — Вперед, ребята, ура!

— Ну, что вы как дети, — проговорил кто-то устало.

Медленно тянулась ночь, все сидели, пили кофе, курили. Никому не хотелось говорить.

Радиостанция наконец объявила, что передачи окончены. Кто-то стал крутить ручку, пытаясь поймать другую станцию, но батареи сели. Давно уже не звонил телефон.

До рассвета оставался еще час, когда прибыли солдаты. Они не маршировали и не гарцевали, а приехали на пяти крытых брезентом грузовиках.

Капитан зашел на минуту узнать, где лежит это проклятое блюдце. Это был беспокойный тип. Он даже не выпил кофе, а тотчас вышел и громко приказал шоферам ехать.

В доме было слышно, как грузовики с ревом умчались.

Стало светать. На лугу стояло здание, вид у него был непривычный, потому что оно возводилось вопреки всем строительным нормам. Тот, или скорее, то, что строило его, делало все шиворот-навыворот, так что видна была сердцевина здания, словно его предназначили к сносу и сорвали с него всю «оболочку».