Запретный район - Майкл Маршалл

И все это представлялось чем-то вроде компьютерной графики в трех измерениях, и тем не менее листья были теплыми, а стволы мощными и твердыми, а подсохшая грязь у нас под ногами разлеталась в стороны, когда мы топали дальше по тропинке. Очень странное и причудливое место.

Некоторое время мы брели по этой тропинке в полном молчании, занятые разглядыванием того, что нам попадалось. Довольно скоро цвета начали терять свою странность: джунгли в конце концов были вполне реалистично жаркими и влажными, а я был уверен, что Элкленд в любом случае никогда в жизни не бывал в настоящих джунглях. По мере нашего продвижения вперед растительность становилась все гуще и гуще, наступая на тропинку, а кроны над головой пропускали вниз все меньше и меньше света. И вскоре мы уже протискивались сквозь густые заросли папоротников, оказавшись в темно-зеленом и гнетуще-влажном полумраке. Можно было, конечно, отнести тот факт, что джунгли становились все более непроходимыми, на счет путаницы в голове Элкленда, его беспокойства и замешательства, поэтому я решил заговорить, пока обстановочка не стала еще хуже.

– Что вам вообще известно о снах? – спросил я его.

– Немногое, – неохотно ответил он. Действующие Деятели очень не любят признаваться в том, что чего-то не знают. В Центре они никогда в этом не признаются. Они просто сразу принимают вид истинных экспертов, знающих о данном предмете все, но тут же поспешно убегают прочь, чтобы разузнать об этом предмете как можно больше, пока их не успели уличить в невежестве. Здесь такой вариант явно не проходил.

– Да никто о них, вообще-то, ничего толком не знает, особенно те, кто считает, что знает. Давным-давно люди считали, что это видения, предсказания. Потом стали считать, что это отражение подсознания, кипящего под поверхностью. – Тут мне пришлось на некоторое время остановиться и сосредоточиться на том, чтобы убрать с дороги ветви особенно разлапистого папоротника. Но когда я с ним наконец справился, тропинка отнюдь не стала выглядеть лучше, а растительность над головами была теперь настолько густой, что мы уже двигались в каком-то туманно-сумеречном, мрачном коридоре.

Еще через несколько ярдов мы вынуждены были остановиться, не в силах идти дальше. Я обернулся к Элкленду и увидел, что путь, которым мы сюда добрались, теперь тоже закрыт, заблокирован: тропа вся заросла зеленью. Мы застряли и теперь стояли на одном квадратном ярде еще свободного пространства, пялясь в залитые потом лица друг друга.

– Может, здесь где-нибудь есть дорожка посвободнее? – спросил Элкленд, раздраженно раздавив клопа, севшего ему на лицо. Хотя клоп состоял из мелких квадратиков черного и серого цвета, кровавое пятно, оставшееся на его месте, было очень даже настоящим.

– Нет. И вот на что обратите теперь особое внимание. – Мне необходимо было освободить его от всех ненужных мыслей, иначе нам будет дьявольски трудно выбраться из этих джунглей. – На то, до какой степени они оказались правы. Сны – это рефлексия. Отражение реальности. Одновременно, как вы сами видите, они также и сама реальность. Когда вы видите сон, вы приходите сюда. Это то место, где они происходят.

– А это место останется на месте, если никому не снится никаких снов?

– Да. И в этом-то все и дело, – добавил я, довольный его догадливостью. – Джимленд существует всегда. Он такой, какой есть, и отчасти это потому, что сны имеют место, происходят здесь. Но сны, которые видят люди, тоже оформили это место, придали ему его нынешние формы. Такое вот взаимовлияние, взаимное воздействие.

– Хорошо, – сказал он и кивнул. – Пока что я вас понимаю.

Я оглянулся назад и увидел, что хотя сзади путь был заблокирован, впереди, кажется, стало немного светлее.

– Сны существуют и действуют не только у вас в мозгу, – продолжал я. – Они существуют и на самом деле, они – часть вас самого. Как воспоминания, они создают вас, каким вы по большей части являетесь, помните вы их или нет. И, опять-таки, здесь тоже имеет место взаимное воздействие.

– Верно.

– Если с какой-то частью вашего тела происходит что-то не то, если какие-то клетки начинают беситься или по какой-то причине выходят из строя, вы заболеваете.

– А если что-то становится не так с вашими снами, вы тоже заболеваете.

– Браво, вам десять очков.

– Старк, с этими ветвистыми штуками происходит что-то необыкновенное. Там, позади нас, кажется, снова открылась дорога.

Я поглядел туда. Да, он был прав. Это была довольно-таки каменистая тропа, высоко, нам по грудь заросшая перепутанными ветвями, но это все же была тропа.

– Вообще-то, во сне вы никого не можете просто так убить, – сказал я, медленно продвигаясь назад по этой тропе. – Вы не можете ничего такого сделать, чтобы кто-то умер во сне. – Еще одна ложь, но он-то об этом не знает, да к тому же это почти что истинная правда.

– Это радует.

– Но вы можете вызвать их смерть.

– Ох!

– Вы можете как-то затесаться среди их снов и все их перемешать, спутать, исказить и переиначить, заразить болезнью. И тогда этот человек заболеет и умрет.

– Именно это и случилось со мною?

– Ага.

– И кто это со мною сделал? Я хочу сказать, кто в самом деле этим занимался?

– Никто, – ответил я.

– Ох, да ладно вам, Старк! Это должен быть кто-то, конкретный человек, а на свете не слишком много таких, кто на это способен. Выбор должен быть очень невелик.

– Но так оно и есть. На свете не осталось больше таких людей, кто способен на подобные штучки. Не считая меня. Был еще один, но его убили восемь лет назад. Я остался такой один. Это просто сбой в системе, случайное, произвольное Нечто.

Тут со мной произошло что-то, что случается крайне редко. Я эмоционально возбудился. Я развернулся в ту сторону, откуда мы пришли, и быстро пошел в том направлении. Теперь, когда Элкленд вернулся в состав команды – в смысле понимания того, что происходит, – идти стало значительно легче, хотя мы проходили через чрезвычайно густой участок джунглей, и это еще мягко сказано. Потом я увидел впереди нечто вроде небольшой полянки и направился к ней. Мне было чудовищно жарко, я страшно устал, мне все это до смерти осточертело, мне хотелось только сесть и хоть немного посидеть одному. Я не желал более ничего объяснять, тащить кого-то на себе и вообще о чем-либо думать. Особенно думать хоть о чем-то.

– Старк, погодите! – крикнул позади Элкленд, стараясь догнать меня. Проблема с этими приступами моего дурного настроения в том, что они кончаются, едва успев начаться. К тому моменту, когда мой собеседник начинает понимать, что я разозлился, я уже ни на что не злюсь. Да и все мои настроения нынче меняются точно так же, даже хорошие.