Худшее из зол - Мартин Уэйтс

По его лицу пробежала тень.

— Молот… нас нашел и привез сюда. Мы с Гэри успели договориться, что не расскажем об инсценировке. Повернем дело так, что меня вдруг замучила совесть, вот я и поговорил с журналистом. — Он покачал головой. — Но был еще диск… Что Кинисайд мог сделать, если бы услышал запись? Но этого не произошло. И мы поняли, что диск вместе с плеером пропал прямо из номера гостиницы.

— Как?

— Понятия не имею. О нем речи не было. Если бы он не пропал, вряд ли бы мы были сейчас живы.

Кэролайн посмотрела на отца. Хотелось сказать ему, что он привирает, переигрывает, но, увидев его печальные глаза — глаза старика, — она поняла, что он ничего не выдумывает. Она отвела взгляд.

— Ты была им нужна, чтобы заставить меня связаться с клиентом. Они ведь так и не поняли, что никаких покупателей и никакого препарата нет.

— И телефонный разговор состоялся…

Колин кивнул.

В помещении повисла холодная тишина и такое напряжение, что казалось, воздух разорвется.

— Я совсем не ожидал, что мне ответят, — его голос слегка оживился. Он взглянул на дочь, в глазах появился слабый лучик надежды. — А это означает, что встреча может состояться и у нас есть шанс выйти отсюда живыми.

— Наш единственный шанс, — эхом отозвалась Кэролайн.

Она подтянула колени к подбородку, обхватила их свободной рукой, уткнулась в них лицом. Плечи затряслись от рыданий.

Колин не мог ни подойти к ней, ни успокоить.

Он молча отвернулся, опустил глаза и горестно вздохнул.

Автобус остановился и выпустил пассажиров на конечной остановке в самом глухом квартале Вест-Энда. Было не очень поздно, но на Ньюкасл уже опустился темный осенний вечер. В воздухе угрожающе пахло зимой.

Джанин возвращалась домой привычным маршрутом: пересекла дорогу по пешеходному переходу, свернула налево в переулок, потом еще раз налево в парк и пошла по дорожке мимо церкви. Довольно светло, но высокие кусты по обеим сторонам узкой дорожки отбрасывают длинные густые тени прямо во двор церкви. Жутковато.

Но сегодня она ничего не боится. У нее отличное настроение. Очень скоро она получит еще и хорошие деньги.

Следует признать, она согласилась не сразу, но Майки ее уговорил.

Ох уж этот Майки. Она улыбнулась.

Сначала он внушал ей некоторый страх. Родители учат дочерей держаться подальше от подобных типов. Но он никакой не ужасный — просто несчастный человечек, честное слово. По-своему даже милый.

Милый, но не в том смысле.

Где-то сзади послышались шаги. Она набрала в грудь побольше воздуха, быстро обернулась.

Никого.

Облегченно выдохнула, мысленно назвала себя паникершей.

Это из-за Кинисайда она стала такой дерганой. Снова глубокий вдох. По этой дороге, рассуждала она про себя, ходят и другие люди. Много людей. Кто-то, очевидно, просто сокращает путь.

На всякий случай она все-таки пошла быстрее.

Опять шаги.

Ерунда. Ну не чудовище же это из сказки. Кто-то, как и она, возвращается с работы домой. А может, это Майки?

Она покачала головой. Конечно, он несчастный человечек, но вдруг возомнит бог знает что? Надо быть с ним потверже. Сказать, что он не интересует ее как мужчина. Возможно, они могли бы быть друзьями, но не более, и вообще…

Шаги сзади звучали все ближе, все отчетливей.

Конечно, это Майки. Больше некому.

Интересно, какой предлог он выдумает, как объяснит, почему здесь оказался? Она обернулась, готовая увидеть, как его несчастное лицо станет еще несчастней, когда она отчитает его за то, что он потащился следом, а потом велит уходить.

Но это был не Майки.

Это был громадный бритоголовый детина. Гора мускулов, от которой волнами исходила жестокость.

В глазах Джанин вспыхнул страх. Он осклабился. В свете уличных фонарей во рту блеснул синий зуб.

От ужаса она не могла сдвинуться с места — ноги словно закатали в бетон.

Она закричала, но почему-то не услышала собственного крика.

Он шагнул к ней, отвел назад кулак. Перед носом заплясали слова «СТРАХ» и «ЛЮБОВЬ».

И начали приближаться с неумолимой скоростью.

Эти слова были последним, что она увидела, прежде чем ее поглотила тьма.

30

Донован пристально смотрел на Шарки. Тот оглянулся и увидел Пету, Джамала и Амара, которые смотрели на него, так же не мигая. Ни тени улыбки во взглядах.

— Ну? — медленно произнес Донован.

Шарки демонстративно откашлялся, расправил шелковый халат.

— Я пытался вам все рассказать… — Голос звучал жалобно.

Донован молчал.

Шарки заерзал на стуле, словно сидел на горячих углях.

— Но вы ведь не захотели меня слушать… — произнес он еще жалобнее.

Они были в гостиничном номере Шарки. Почти двенадцать ночи.

По дороге из Джейвика Донован позвонил Амару и попросил прийти к нему в гостиницу вместе с Джамалом, чтобы все обсудить. Срочно.

Они приехали и тут же занялись делом.

Пета и Донован рассказали о Тошере. Амар дал прослушать запись рассказа Джамала о том, что было на мини-диске.

После этого наступила тягостная тишина, которую нарушил Донован — он сорвался с места, выскочил в коридор, подбежал к номеру Шарки и начал неистово барабанить в дверь.

Наконец адвокат появился на пороге, недовольно бурча, что надо бы потише, но, едва увидев выражение лица Донована, тут же захлопнул рот. Донован втолкнул его обратно и шагнул за ним, остальные вошли следом. Шарки упал на стул. Донован сказал, о чем только что узнал.

Он шагнул к сидевшему адвокату и сложил руки перед собой. От этого движения Шарки заморгал. Донован возвышался над ним и ничего не говорил, словно что-то обдумывал.

За окном по мосту пронесся последний поезд метро. В комнате стояла полная тишина.

— Вы отправили Марию в Ньюкасл, — взяв себя в руки, произнес Донован, — потому что здесь происходили события, которые могли обернуться сенсацией. Или должны были произойти.

Шарки протестующе поднял перед собой обе руки:

— Что за обвинение… Я собирался…

— Но, — не слушая его, повысил голос Донован, — рассказать ей о сути дела вы не удосужились, так?

Шарки попытался что-то вставить, но Донован снова его перебил:

— Конечно, разве вы могли! Нет! Ведь она бы запретила вашу авантюру. Или обратилась в полицию. — У него начал срываться голос. — Если бы она это сделала, то не погибла бы.

Он глубоко вздохнул. Взял себя в руки.

— И вообще, с какой стати вы в это ввязались? — спросил он сквозь зубы.

— Потому что по роду деятельности мне невероятное число раз приходилось иметь дело с нечистыми на руку, продажными полицейскими, готовыми пойти даже на самые тяжкие преступления. Я не мог упустить шанс лично изобличить хотя бы одного.

— И захватить все лавры.

— Я гораздо порядочнее, чем вы думаете, — оскорбился Шарки.

Донован отвернулся, его трясло от ярости. С гневом пришло очередное прозрение. Он снова повернулся к адвокату:

— А ведь у вас никакой информации для меня не было. Я прав? Ничего такого, что могло вывести на след Дэвида. Ничего…

Шарки встал со стула, держа перед собой руки, словно защищаясь от ударов, которые вот-вот на него посыплются.

— Ах вот вы о чем, — произнес он, пытаясь вернуть самообладание. — В свое оправдание хочу заметить, что я никогда не произносил подобных слов. Если помните, я выразился несколько иначе — что мы предоставим в ваше распоряжение доступ ко всем возможным источникам информации.

Донован дышал как разъяренный бык. Он схватил Шарки за воротник халата и с силой вжал в стену.

— Сволочь! Подонок!

— Послушайте, — выдохнул Шарки остатки воздуха, — вы для этого дела были нам нужны.

— Нам?

— Ладно, согласен — мне. Ваше имя всплыло, когда пропал Майерс. Я решил, что, если возникнет необходимость, вы прекрасно подойдете для выполнения задачи. А когда нашли его тело, я понял, что вы единственная кандидатура.

— То есть?

— Этим человеком должен был стать кто-то, кого Кинисайд не знает, но кто под стать Майерсу и талантом, и журналистской хваткой. Кого не надо слишком долго вводить в курс дела. Честное слово, вы подходили идеально.

Донован смотрел на него, гневно сверкая глазами. Он не мог говорить от душившей его ярости.

— К сожалению, — продолжал Шарки, — когда мы к вам приехали, вы оказались не в том состоянии и настроении — в общем, не в форме. Вас нужно было как-то встряхнуть. — Он робко взглянул на Донована и закончил совсем тихо: — Поэтому я и предложил сделку.

Донован заскрипел зубами.

— Знаете, — в голосе Шарки звенело отчаяние, — нужно было, чтобы, когда мне позвонят, рядом были именно вы — с вашими мозгами. — Он отважился изобразить подобие улыбки. — И мне позвонили. Колин Хантли жив, значит, наш план остается в силе. Нужно только, чтобы вы согласились принять участие во встрече.