Семен Дежнев - Лев Демин

Юрий Крижанич все еще проживал в Тобольске на положении ссыльного. Из ссылки он был возвращен только в 1676 году, прожив в Сибири шестнадцать лет. Весьма вероятно, что и во время этого посещения Тобольска Семен Иванович встречался и беседовал с ученым хорватом. И также весьма вероятно, что беседы этих двух выдающихся людей убедили пытливого Крижанича в том, что Ледовитое море соединено проливом с Восточным океаном и этот же пролив, открытый русскими мореплавателями, разделяет Азиатский и Американский материки.

Дежнев мог встретиться и с другим знаменитым тобольским обитателем — Семеном Ульяновичем Ремезовым, человеком разносторонних интересов, картографом, архитектором, писателем. Во время последнего посещения Тобольска Дежневым Ремезову было 29 лет (он родился в 1642 году), то есть он достиг вполне зрелого возраста. Его природная любознательность, жажда знаний наверняка могли побудить его к встрече с замечательным землепроходцем. Правда, картографическая деятельность Ремезова падает на более позднее время — последние годы XVII — начало XVIII века. Использовал ли Семен Ульянович, работая над атласом Сибири, какие-либо сведения, полученные от Дежнева, об экспедиции которого он, несомненно, знал? С большой долей вероятности можно ответить на этот вопрос утвердительно.

Незадолго до приезда Дежнева с товарищами в Тобольск умер прежний тобольский воевода Петр Иванович Годунов, предшественник Репнина. Воеводство Годунова (1667–1670) падает на период между двумя поездками Семена Ивановича в Москву. Так что Дежневу не довелось встретиться с этой яркой фигурой. Способный администратор, человек широкого кругозора, Годунов много сделал для развития Западной Сибири. Он реорганизовал войско, учредив конницу принял меры по укреплению южных сибирских границ, способствовал развитию земледелия. При его содействии и прямом участии был составлен чертеж Сибири 1667 года велась работа над историко-географическими трудами. Несомненно, Петр Годунов пользовался «сказками» и отписками, то есть устными и письменными свидетельствами русских первопроходцев, лично расспрашивал их о походах и открытиях. И хотя его встреча с Дежневым но могла состояться, о его плавании. воевода-космограф мог узнать от других лиц, от того же Крижанича, а возможно, пользовался и дежневским чертежом с нанесенными на них Анадырью с притоками и моржовой коргой.

Годуновский чертеж долгое время считался утерянным. Известно, что его копией или оттиском пользовался в конце того же века другой тобольский картограф Семен Ульянович Ремезов, составивший большой атлас Сибири. И лишь во второй половине прошлого века его отыскал в Стокгольмском государственном архиве полярный мореплаватель Норденшельд. Правда, это оказалась лишь копия, но и она представляла огромный интерес, давая полное впечатление о первой картографической работе, посвященной Сибири. Это была та самая копия, которую перерисовал Прютц, состоявший при шведском посольстве в Москве в 1668–1669 годах. Из годуновского чертежа москвичи не делали большого секрета. Несколько позже ту же карту копировал военный агент при шведском посольстве Эрик Пальмквист. В настоящее время известны пять копий годуновского чертежа — три шведских и две русских (обе выполнены С.У. Ремезовым).

В сопоставлении с современными картами годуновский чертеж покажется нам еще слишком схематичным и наивным. Он не передает точных очертаний материка, реки представляют собой одинаковые извилистые линии. Составитель не знает масштаба. И все же это новый шаг в развитии картографии. На чертеже П.И. Годунова впервые запечатлены вновь открытые русскими первопроходцами реки и земли Восточной Сибири. Большого Каменного носа на нем еще не было, хотя была обозначена река Камчатка. По-видимому, Годунов уже располагал какими-то сведениями о первых русских путешественниках, достигавших Камчатской земли.

О чертеже Сибири, направленном Петром Годуновым в Сибирский приказ, проведали вездесущие иностранцы и постарались добыть его. Клаас Прютц, находившийся в составе шведского посольства короля Карла XI, выпросил у князя Ивана Воротынского, царского родственника, чертеж буквально на несколько часов, давая обещание не копировать его. Свое обещание настырный швед, конечно же, не сдержал и работу Годунова перерисовал. Копии году невского чертежа, целиком и по частям, попадали в Западную Европу и другими путями. Один фрагмент чертежа смог приобрести Витсен. Так космографический труд тобольского воеводы Петра Годунова привлек внимание западных картографов, нашел отражение в развитии европейской картографии, способствовал расширению географических представлений о России в Западной Европе.

В Тобольске Дежнев с товарищами находился около полутора месяцев. В августе тронулись в дальнейший путь по Иртышу, Тоболу, Туре. В Верхотурье прибыл уже в ноябре, когда реки у берегов окаймлял ледяной припой и надвигалась зима.

На Верхотурской таможенной заставе производился последний досмотр государственной казны. Таможенный и заставный голова Сила Садилов, осматривавший казну, заметил, что некоторые «мешки холщовые во многих местах испробиты и плачены (то есть на них наложены заплаты. — Л.Д.) и мешки сверхи местами зашивано». Голова потребовал, чтобы начальник отряда и целовальники, непосредственно отвечавшие за сохранность мягкой рухляди, представили письменное объяснение причин порчи мешков. Дежнев и целовальники Иван Самойлов и Гаврила Карпов составили и представили в верхотурскую таможню «сказку», в которой и дали подробное объяснение. Во время остановки отряда в Тобольске соболиная казна была сложена для хранения в амбар, где многие мешки «мыши испробили во многих местах». Пришлось «мышьи пробоины» зашивать, накладывать на них заплаты. Происходили повреждения мешков и во время дальнейшего плавания от Тобольска до Верхотурья. Объяснение Дежнева и его целовальников Сила Садилов принял к сведению, а их «сказку» отправил с собственной отпиской в Сибирский приказ.

В Верхотурье ожидали становления зимнего пути и через европейскую часть страны двигались по зимнику, на подводах. Вновь не миновали Соликамска, Сольвычегодска, Великого Устюга, Тотьмы, Вологды, Ярославля. В Москву отряд въехал Ярославским трактом через Сретенские ворота 25 декабря 1671 года. Был день рождества. Город оглушался праздничным перезвоном колоколов. Гудел мощным басом Иван Великий. Нарядные боярские возки обгоняли сибиряков. У ворот Китай-города несли караульную службу стрельцы с секирами. На Красной площади у торговых рядов толпился народ. Что-то выкрикивали бирючи с Лобного места…

В тот же день Дежнев явился в Сибирский приказ и сдал всю якутскую почту. Прием соболиной казны отложили из-за праздников на несколько дней. Приемщиком и оценщиком мягкой рухляди назначили именитого гостя Остафья Филатьева. Его приказчики вели торгово-промысловые операции и в Восточной Сибири, и Семен Иванович мог не раз встречать их в Якутске. С помощью приказных купец сверил по описи общее количество шкурок, убедился в их отменном качестве и дал заключение, что казна целиком доставлена Дежневым в Москву в сохранности. Об этом свидетельствовала «приемная роспись», составленная Филатьевым. Она убеждает нас в том, что никаких злоупотреблений Дежневым и его товарищами допущено в пути не было, и объяснения начальника отряда о вынужденном вскрытии сум и мешков кажутся нам убедительными.

Семен Иванович Дежнев, старый казачий атаман, выполнил последнюю свою службу. Вернуться в Якутск к семье, увидеть сыновей ему было не суждено. Он тяжело заболел и был уже не в состоянии пускаться в долгий и нелегкий обратный путь. Его товарищи добрались до Лены без своего предводителя. Долгие годы тяжких испытаний, голод, нужда, зимняя стужа, утомительные походы в любое время года и, наконец, многочисленные ранения — все это подорвало крепкий и выносливый организм, подточило его. Дежнев еще крепился во время последней дороги в Москву, бодро делил с товарищами все трудности. А в Москве он как-то сразу сдал, одряхлел, ослаб. Может быть, бремя тяжелой ответственности за государеву казну, досмотры и дознания со стороны подозрительных воевод поспособствовали хворям, разом навалившимся на него.

Он еще прожил год с небольшим. Где он обитал в последние месяцы своей жизни — в усадьбе ли купцов Усовых или у каких-либо случайных людей, приютивших его? Или о судьбе заслуженного первопроходца позаботился Сибирский приказ? Этого мы не знаем.

Наступила весна 1672 года. Быть может, старый атаман еще нашел в себе силы выйти из избы, чтобы прогреть свои старые кости, зарубцевавшиеся раны на весеннем солнцепеке, послушать, о чем судачат в Москве. Быть может, и довелось ему увидеть, как поздней весной из кремлевских ворот выезжала вереница карет в окружении вооруженных всадников на сытых конях. На запятках карет рынды в высоких песцовых шапках, с короткими бердышами. Толпа зевак провожала кортеж. Еще бы, сам царь Алексей Михайлович с многочисленными чадами своими и домочадцами переезжает Е летний подмосковный дворец в селе Коломенском. Москвичи называют тот дворец дивом дивным, восьмым чудом света. Дворцовые терема разукрашены резьбой, колонночками, шпилями, увенчанными двуглавыми орлами, кровлями- бочонками, кокошниками, крылечками. Дивятся иностранцы на то неповторимое творение рук русских мастеров.