Ночь длиною в жизнь - Тана Френч

— И что?

— Тебя вроде бы предупреждали обо мне.

Ее лицо исказил страх.

— Я знаю, о чем они говорят. И кого, по-твоему, я убил, Имельда? Рози или Кевина? Или что — обоих?

— Я никогда не говорила…

— Знаешь, я бы поставил на Кевина. Угадал? Я решил, что он — убийца Рози, и вышвырнул его из окна. Именно так ты думаешь?

У Имельды хватило мозгов не отвечать. Мой голос становился все громче, но мне было наплевать, что Деко и его друзья-наркоманы могут услышать хоть слово. Я целую неделю ждал возможности выйти из себя.

— Скажи мне, какой же тупой нужно быть, какой невероятно глупой, чтобы играть с человеком, который сотворил подобное с собственным братом? Я сейчас не в том настроении, чтобы меня дурили, Имельда, а ты вчера весь вечер меня дурила. По-твоему, это разумно?

— Я просто хотела…

— Опять ты за свое. Ты пытаешься меня распалить еще больше? Хочешь, чтобы я вспылил, да?

— Нет…

Я выскочил из кресла, вцепился в спинку дивана по обе стороны головы Имельды и так придвинулся к ее лицу, что ощутил запах чипсов с сыром и луком в ее дыхании.

— Имельда, сейчас я тебе кое-что объясню, по-простому, чтобы твою тупую голову не напрягать. В следующие десять минут, Богом клянусь, ты ответишь на мой вопрос. Догадываюсь, ты охотно скормила бы мне историю, которую рассказала Кеннеди, но у тебя нет выбора. Так что решай, говорить после тумаков или вместо них.

Я обхватил ладонью ее подбородок и повернул лицом к себе.

— А прежде чем решить, подумай вот о чем: трудно ли мне будет выйти из себя и свернуть тебе шею, как цыпленку? Меня и так уже все вокруг держат за Ганнибала Лектера, так что терять мне нечего.

Имельда готова была заговорить, но я не дал ей возможности.

— Твой приятель, детектив Кеннеди, хоть и не самый большой мой поклонник, но он коп, такой же, как и я. Если тебя изметелят в лепешку или, Боже упаси, найдут твой труп, Кеннеди будет прикрывать собственную задницу. Неужели ты всерьез полагаешь, что его волнует тугодумная драная шалава, за чью жизнь никто в мире не даст и пятерки? Он тебя мигом забудет, Имельда, как кусок дерьма.

Я узнал выражение ее лица, отвисшую челюсть, невидящие черные глаза, распахнутые так, что даже не моргают. Сотни раз я видел такое выражение на лице матери, в миг, когда она понимала, что сейчас ее ударят. Мне было наплевать. Представив, как тыльная сторона моей ладони крошит зубы Имельды, я чуть не задохнулся — так мне этого хотелось.

— Ты охотно разевала свою пасть для любого, кто попросит. А теперь, Богом клянусь, ты разинешь ее для меня. Кому ты рассказала обо мне и Рози? Кому, Имельда? Кто это был? Твоя мать-шлюха? Кому ты, сука…

Я уже почти что слышал, как она выплюнет мне, словно большие порции яда: «Твоему папаше-алкашу, твоему грязному драному вонючему папаше»; я подобрался, представляя, как ударят меня эти слова, но тут ее красные губы широко распахнулись и она почти провыла мне в лицо:

— Я сказала твоему брату!

— Врешь, грязная сука. Это дерьмо ты скормила Снайперу Кеннеди — и он проглотил. Неужели похоже, что я такой же тупой? А?

— Не Кевину, тупая скотина, на что мне сдался Кевин? Я сказала Шаю.

Наступила тишина, огромная полнейшая тишина, как во время снегопада, словно в мире пропали все звуки. Через некоторое время я осознал, что снова сижу в кресле и окоченел, как будто кровь застыла в жилах. Еще через какое-то время я услышал, как у кого-то наверху работает стиральная машина. Имельда вжалась в подушки дивана. Ужас на ее лице подсказал мне, на кого я похож.

— Что ты ему сказала?

— Фрэнсис… Прости. Я не думала…

— Что ты ему сказала, Имельда?

— Только… про тебя и Рози. Что вы собрались уехать.

— Когда ты ему сказала?

— Вечером субботы, в пабе. Накануне вашего отъезда. Честное слово. Я подумала, что никакого вреда не будет, что вас никто не успеет остановить…

Три девчонки стоят, облокотившись на перила, и потряхивают гривами, гладкие и неугомонные, как молодые кобылки, с нетерпением ждущие начала вечера, когда возможно все. Как оказалось, действительно все.

— Если ты еще раз начнешь оправдываться, я пробью ногой этот ворованный телевизор.

Имельда заткнулась.

— Ты сказала ему, когда мы уезжаем?

Короткий, еле заметный кивок.

— И где оставила чемоданчик?

— Да. Ну, не в какой комнате, а только… что в шестнадцатом номере.

Грязно-белый свет через тюлевые занавески не красил Имельду. Сваленная в углу дивана, в этой перетопленной комнате, воняющей жиром, сигаретами и помойкой, она походила на полупустой мешок из серой кожи, набитый костями. Я не мог представить, что эта женщина хотела получить: что-то более ценное, чем то, чем она пожертвовала.

— Почему, Имельда? Ну почему, черт возьми?

Она пожала плечами. До меня постепенно стало доходить, только когда на ее щеках появились бледные пятна румянца.

— Да ты прикидываешься… Ты влюбилась в Шая?

Она снова пожала плечами, отчетливее и резче.

В памяти всплыла картинка: нарядные девчонки визжат и в шутку переругиваются.

«Мэнди говорит, чтобы я спросила, не захочет ли твой брат пойти в кино…»

— Я думал, это Мэнди на него запала.

— И она тоже. Мы все — не Рози, нет, но большинство. Он мог выбирать.

— А ты, значит, сдала Рози, чтобы завоевать его внимание. Ты это имела в виду, когда говорила о своей любви к Рози?

— Так нечестно, черт побери. Я ни за что бы…

Я швырнул пепельницу в телевизор. Тяжелая пепельница, пущенная со всей силы, пробила экран с эффектным грохотом. Тучи пепла, окурки и стеклянные осколки разлетелись по всей комнате. Имельда сдавленно ахнула и отшатнулась от меня, одной рукой заслоняя лицо. Пепел взвился в воздух, закрутился смерчиками и покрыл ковер, кофейный столик, брюки от спортивного костюма.

— Я тебя предупреждал…

Имельда затрясла головой, дико глядя на меня, и прижала руку к губам: кто-то научил ее не визжать.

Я стряхнул блестящие крошки стекла и взял сигареты Имельды с кофейного столика, из-под мотка зеленой ленты.

— Расскажи мне все, что говорила ему, слово в слово, как можно точнее. Ничего не пропускай. Если что-то не помнишь точно, так и скажи. Не дури, понятно?

Имельда резко кивнула, не убирая ладонь ото рта. Я закурил и откинулся на спинку кресла.

— Ну, вперед, — поторопил ее я.

Впрочем, я и сам рассказал бы не хуже.

Паб находился где-то в районе Вексфорд-стрит, название Имельда не вспомнила.

— Мы собирались пойти танцевать — я, Мэнди и Джулия; а Рози нужно было пораньше домой: за дискотеку она платить не хотела, а тут еще и папа ее вышел на тропу войны. Так что мы решили сначала пойти попить пива…

Имельда подошла к бару — была ее очередь — и столкнулась с Шаем. Она заговорила с ним — я словно своими глазами видел, как она потряхивает шевелюрой, поигрывает бедром, пытаясь закадрить. Шай машинально игриво ответил, но ему по вкусу симпатичные, мягкие и не такие болтливые девчонки. Когда появились кружки, он подхватил их и развернулся к своим приятелям за столиком в углу.

Она хотела удержать его и не знала как.

«Что, Шай, ты больше по мальчикам? Значит, Фрэнсис не врет?» «Да кто бы говорил, — ответил мой старший братец. — Когда у этого мелкого придурка последний раз была подружка?» «Много же ты знаешь!» — парировала Имельда.

Это его остановило.

«Ну?» — «Парни ждут пива. Иди, иди…» — «Я мигом. Подождешь тут?» — «Может быть. А может, нет…»

Конечно, она его ждала. Рози засмеялась, когда Имельда торопливо поставила на стол выпивку, а Мэнди изобразила яростное рычание («Моего парня воруешь»), но Имельда показала им средний палец и помчалась обратно к бару, сидела там со скучающим видом и с расстегнутой верхней пуговкой, потягивала пиво, ожидала возвращения Шая. Сердце бешено колотилось. Раньше он никогда не задерживал на ней взгляд.

Шай наклонился к ней, одарил манящим взглядом голубых глаз, сел на стул, вставив свое колено между ее колен, купил ей еще выпивку и, передавая кружку, пробежал пальцем по костяшкам ее руки. Она раскручивала историю как можно дольше, чтобы Шай оставался рядом, но в конце концов весь план оказался на стойке бара между ними: чемоданчик, место встречи, паром, комнатенка в Лондоне, работа в музыкальном бизнесе, скромное венчание; все подробности тайны, которые мы с Рози выстраивали месяцами, по кусочку, и бережно хранили у самого сердца. Имельду с души воротило от того, что она делала; она даже не могла посмотреть в сторону Рози, которая вместе с Мэнди и Джулией хохотала над чем-то до упаду. Прошло двадцать два года — и краска стыда до сих пор заливала ее щеки.

Простая трогательная история, пустячок; девчонки-подростки переживают такие каждый день и забывают. Нас простая история довела до этой недели — и до этой комнаты.