У кладезя бездны. Псы господни - Александр Афанасьев

Никто не говорил Паломнику о том, что если он хочет оставаться здесь, то он должен воцерковиться. Как ему потом сказали, в православии сильно не миссионерство, а подвижничество, разница в том, что никто не ставит задачу обратить в веру кого-то другого, просто монахи приходят на самые неудобные места, строят монастыри и живут там, молясь Господу и подавая пример другим. Но постепенно он понял, сколь страшно безбожие. Отсутствие нравственного стержня в душе. Люди вокруг него довольствовались самым малым, с утра до ночи справляли тяжелый труд, но всем были довольны и восславляли Господа искренне и с радостью. В то же время он заживо умирал, изъедаемый червем сомнений и снедаемый лихорадкой мести…

Больше всего Паломник обращался к брату Евгену, что и было понятно, ведь он был выздоравливающим больным, а брат Евген — врачом. Когда вернулись первые силы, он настоял на том, чтобы помогать брату Евгену, делать то, что было по силам. Брат Евген же не скрывал того, чему научился сам, — так Паломник постепенно начал понимать медицинское дело, по крайней мере на уровне медбрата.

Как-то раз после вечерней трапезы они сидели вдвоем на склоне холма, в то самое время, когда солнце еще не зашло, хотя было на самом закате, а луна уже вступила в свои права. Два света — уходящий солнечный и мистический лунный — смешались в крепком коктейле, пьянящем почище вина, и здесь, в древних горах Дэбрэ-дамо, под небосводом, меняющим свой цвет с темно-синего, почти черного на самом куполе, к синему с оттенками серебра, потом к красному, потом к оранжево-желтому, с черными, как будто вырезанными из черной бумаги горами, казалось, что здесь ты находишься ближе всего к Богу…

— Кто создал такую красоту, если не Господь… — негромко сказал брат Евген и размашисто перекрестился.

— Брат Евген, ты ведь служил… — задал мучающий его вопрос Паломник.

Брат Евген помолчал.

— Откуда ты знаешь?

— Я понял. Когда ты спасал укушенного змеей… Я знаю, как действуют в таких случаях гражданские врачи и как действуют военные санитары. У военных санитаров никогда нет времени, потому что в следующий момент может быть ранен кто-то еще…

— Да, я служил, — согласился брат Евген, — ты в этом прав.

— Я тоже служил, — вдруг сказал Паломник, — в итальянском военно-морском спецназе. И долго служил. Меня послали сюда, чтобы убить человека. Плохого человека, но не в этом дело…

— Ты убил его?

— Да, убил, — подтвердил Паломник.

— Мне тоже доводилось убивать… — спокойно сказал брат Евген, — далеко отсюда. Я служил в поисково-спасательной службе ВВС. Однажды нас послали выручать пилотов вертолета… он упал в горах. То ли был сбит, то ли из-за технической неисправности. Информации о том, что происходит, у нас не было. У нас был самолет… поддержки десанта [102], мы десантировались с него как раз в том самом месте, где был сбит вертолет. К тому времени как мы прибыли на место, жители сразу нескольких деревень поблизости бросились туда, потому что с той стороны границы заинтересованные люди платили золотом за медальон летчика, причем очень много. Мы с боем пробились к тому месту, где были летчики — один к тому времени был убит, а другой ранен, — и заняли оборону в ожидании вертолетов. Все это время с самолета вели огонь, потом присоединились и вертолеты…

Брат Евген помолчал и продолжил:

— В тот раз мне довелось посмотреть на тех, кто с нами воюет. Среди них были даже дети, которые взяли старую винтовку и пошли воевать вместе со взрослыми. Потому что местный мулла сказал им, что мы — не от Аллаха. Таких погибло много в тот день…

— И ты ушел, чтобы замаливать грехи?

Брат Евген покачал головой.

— Нет. В тот день я понял, что есть кое-что поважнее автоматов и ракет. Это что-то — вера, брат мой. Тот мулла, который посылал взрослых и детей на смерть, нес веру, но это была злая вера. Я понял, что есть еще один фронт, на котором тоже кто-то должен сражаться. Кто-то должен идти туда, где веры нет или где веру в добро подменила вера во зло, и своей верой, своим примером лечить души людей от зла. И тогда нам просто не придется воевать и убивать. — Брат Евген вздохнул и добавил: — Кроме того, Господь дал мне дар врачевать людские тела, и могу ли я отказаться от этого дара Господнего?

— И ты веришь в то, что вера твоя излечит людей от зла?

— Да, — просто ответил брат Евген.

— А как быть с теми, кто несет зло, несмотря ни на что? С тем же муллой?

— Архистратиг Михаил сразился со змеем. Сразись и ты…

— Там человек!

Не обращая внимания на опасность обвала, Паломник бросился вперед.

Человек лежал на животе у валуна… было видно, что из последних сил он заполз за валун, чтобы его не было видно ни с дороги, ни с воздуха. Человек был очень высоким, выше Паломника почти на фут, и Паломник сразу узнал его — даже не переворачивая…

Это был Джумба.

— Джумба, мать твою… как же тебя угораздило…

Он перевернул его на спину, сам встав на колени. В голове роились мысли… правила оказания первой помощи в боевых условиях. Чтобы запустить отказавшее сердце, надо ввести адреналин… если нет адреналина, нужно очень сильно ударить…

Человек открыл глаза.

— Черт… ты живой. Ну-ка, держи…

Паломник открыл самодельную фляжку, поднес к потрескавшимся губам выдолбленную изнутри деревянную трубку.

— Пей… Пей давай и не смей умирать…

Капли воды попали на пересохшее горло, человек глотнул и закашлялся.

— Ты живой…

Джумба ничего не ответил.

— Его надо отнести в монастырь, — сказал пастух.

— Сначала надо осмотреть его…

Паломник вспоминал то, чему его учили на флоте, на курсах по выживанию. Ранения, дальше самые опасные травмы — это травмы позвоночника, человек может остаться неподвижным на всю жизнь. Первым делом надо остановить кровь… да, остановить кровь.

Но крови уже не было. Зато из-под перевязанных как попало ран уже доносился запашок гниения.

В Джумбу попали два раза. В правую руку и в бок. Ранение руки было самым опасным, скорее всего — высокоскоростные пули автомата или винтовки с близкого расстояния. Они убивают похлеще пистолетных, только не сразу…

Паломник решил, что здесь ничего с этим не сделать — раз кровь не течет. Пока этого достаточно. Перевернул… и обнаружил третью рану, ножевую, точнее рубленую, пангой или мачете. Рана тоже воспалилась и загноилась от пота и грязной тряпки вместо нормальной повязки.

Это было удивительно — у Джумбы были антибиотики и он умел ими пользоваться. Он не был карикатурным негром из детской книжки, примитивным и глупым…

— Черт… Подожди…

Эта рана была поверхностная, и он решил обработать ее сам. Снял повязку, острым как бритва ножом начал чистить рану. Джумба захрипел от боли…

— Терпи…

Он убрал столько омертвевшей ткани и грязи, сколько мог, потом посыпал антибиотиком. Антибиотик был в порошке, не самый современный, но на африканских микробов, не слишком-то привыкших к современным методам борьбы с ними, он действовал словно серебряная пуля на вампиров…

— Нам…

— Помолчи.

— Надо завязывать… так встречаться…

— Заткнись, сказал.

— То ты меня найдешь… полудохлого, то я тебя…

— Где тебя так?

— Далеко… м…

Зулус сцепил зубы так, что они едва не раскрошились, но не закричал, потому что мужчина не должен кричать, иначе он не мужчина…

— Держись…

— Ты… хорошо лечишь…

— С чего ты взял?

— У нас… чем больнее, тем лучше…

— Уже все. Не жалуйся, как старуха…

Зулус закрыл глаза.

— Я бы тебе… врезал… если бы… как будто леопард порвал…

— Уже все.

Тем же ножом Паломник отрезал часть своей одежды, чтобы сделать повязку.

— Давай свой посох! — крикнул он на пастуха. — Сделаем волокушу…

В монастырь они притащили Джумбу уже глубокой ночью. Из своей кельи, расположенной в глубине горы, вышел брат Евген. Снял повязки, коротко взглянул на Паломника.

— Мой руки. Поможешь мне…

От нечего делать брат Евген обучал Паломника методам врачевания, как традиционным, так и нетрадиционным, пришедшим из древних веков. Паломник уже сейчас знал гораздо больше, чем полагалось знать санитару итальянского военно-морского флота, которым он, кстати, не был…

Джумба поднялся на ноги через две недели — африканцы вообще быстрее оправляются от ран, чем белые. Точнее, на одну ногу, потому что второй у него больше не было. В отличие от Паломника, Брат Евген не смог помочь ему сохранить ногу. Винтовочная пуля попала прямо в кость, разнеся ее в щепки…

Еще через неделю, опираясь на плечо Паломника и на посох, Джумба вышел из монастыря. Посмотрел на закат, сплюнул на землю…

— Скажи, где ты похоронил мою ногу?.. — спросил он.