Проблема «бессознательного» - Филипп Бассин

Избрав, следовательно, в качестве единственного зас­луживающего внимания аспекта «бессознательного» ас­пект «динамический», фрейдизм не имеет логического права обосновывать этот выбор идеей «моста», ссылками на приверженность принципу детерминизма и т.п., ибо роль «моста» выполняют и такие формы «бессознательно­го», которые психоанализ счел возможным полностью игнорировать.

Можно ожидать, что на данном этапе спора о принципах взаимоотношения сознания и «бессознательного», который мы ведем с психоаналитическим направлением, наши оп­поненты возразят приблизительно так. Хорошо, скажут они, пусть проблема «моста» «динамическим» понимани­ем «бессознательного» не исчерпывается, пусть, действи­тельно, «бессознательное» в смысле, придаваемом этому по­нятию фрейдизмом, является лишь одним из многих факто­ров, опосредующих связь между аффектом и симптомом, намерением и поведением, но это фактор, имеющий непо­средственное отношение к психологическому содержанию переживаний, в то время как «бессознательное» в его «структурном» понимании — это лишь совокупность фи­зиологических автоматизмов, необходимых, возможно, для фактической реализации поведения (и, следовательно, так­же являющихся элементами «моста»), но никак не связан­ных со смысловой стороной ситуации. «Структурное» «бессознательное», скажут нам[61] это нечто напоминающее скорее «психические автоматизмы» Janet, чем «Оно» Freud, т.е. во всяком случае нечто лишенное того семантическо­го оттенка, который характеризует «бессознательное» в его психоаналитическом понимании. А если это так, то вводя понятие «неосознаваемые формы высшей нервной деятельности», не подменяем ли мы предмет обсуждения и даже, более того, не прекращаем ли мы вообще спор с фрейдизмом, поскольку переходим к рассмотрению скорее физиологической и неврологической, чем психологической стороны поведения? Ведь в отношении физиологических и неврологических трактовок сторонники психоанализа могут с нами во многом согласиться, что отнюдь не вы­нуждает их к отказу от своих специфических психологи­ческих представлений.

Если бы возражения были сформулированы подобным образом (а в литературе — у Musatti, Brisset, Beliak — они, действительно, в такой форме иногда звучат), то в ответ нам пришлось бы подчеркнуть одну из центральных мыслей всего предыдущего изложения.

В качестве главных функций неосознаваемых форм высшей нервной деятельности мы выделили связь этой деятельности с процессами переработки инфор­мации и формирования и выражения «уста­новок». При таком понимании использование понятия «неосознаваемые формы высшей нервной деятельности» приводит не к «подмене» предмета обсуждения, а напро­тив, к переносу спора именно в ту семантическую область, область значений и смыслов, которая является для психоанализа главной и в которой психоаналитичес­кая мысль так долго считала себя единственным полно­правным теоретическим направлением.

Для «установки» (как мы об этом подробно говорили выше, характеризуя позицию школы Д. Н. Узнадзе и по­лемизируя с Miller, Galanter и Pribram, а также уточняя отношение этого понятия к представлениям современной теории биологического регулирования) основным являет­ся то, что она влияет на нейрофизиологическую динамику и, следовательно, на поведение и психологические функ­ции, будучи детерминируема конкретным психологичес­ким содержанием, «смыслом» объективной ситуации, и относится поэтому к числу наиболее сложных, обобщен­ных форм отражения действительности. Центральным для этого понятия является то, что в нем «Образ» и «План» по терминологии Miller, Galanter и Pribram, т.е. аспект информативный (накопленные знания) и аспект алгоритмический (контроль порядка последовательности операций) слиты воедино. По существу, все значение по­нятия «установка», все оправдание использования этой категории, весь скрытый пафос основной мысли Д. Н. Уз­надзе заключается в стремлении найти наиболее адекват­ное выражение для идеи этого неразрывного единства обоих упомянутых выше аспектов[62]. Но отсюда становится ясным, что неосознаваемые формы высшей нервной дея­тельности, понимаемые в свете учения об установке, принципиально выходят за рамки собственно физиологи­ческого аспекта мозговой активности в его узком понима­нии и что, следовательно, отношения между «структурным бессознательным» (по Beliak) и сознанием совсем не тождественны тем, которые обычно подразумевают, гово­ря о связи между так называемыми «психическими про­цессами» и составляющими их субстрат «физиологически­ми механизмами». Это первый очень важный момент, который мы хотели бы подчеркнуть при обсуждении всего этого сложного вопроса. Второй же, не менее важный, заключается в следующем.

Главным принципом взаимоотношений между сознанием и «бессознательным» фрейдизм объявляет принцип «вы­теснения» и обхода этого «вытеснения» на основе «сим­волизации». Благодаря такой трактовке все многообразие и разнородность связей между осознаваемыми и неосоз­наваемыми формами высшей нервной деятельности, меж­ду сознанием и «бессознательным» из рассмотрения фак­тически устраняются. При более же широком подходе именно с изучением полиморфности и противоречивости этих отношений связаны наиболее важные направления дальнейшей теоретической, экспериментальной и клини­ческой разработки всей проблемы.

Есть, действительно, много оснований думать, что в определенных случаях неосознаваемые формы высшей нервной деятельности выступают как функциональные антагонисты тех мозговых процессов, которые лежат в ос­нове сознания, т.е. выступают как активность, препят­ствующая работе сознания и в свою очередь этой работой дезорганизуемая. Яркие примеры такого функционально­го антагонизма можно видеть хотя бы при попытках осоз­нанного воспроизведения двигательного навыка, приняв­шего благодаря частому повторению, форму «автоматиз­ма». Концентрация внимания на таком автоматизирован­ном действии нередко его грубо нарушает. Иногда осно­вой антагонизма «осознанного» и «неосознанного» может явиться, как это подчеркивает С. Л. Рубинштейн, аффек­тивная напряженность переживаний, иногда здесь при­мешиваются и разнообразные другие факторы.

Вместе с тем у нас нет никаких оснований рассматри­вать подобные антагонистические отношения как единст­венную и нормальную форму связи между сознанием и «бессознательным». Представление о подобных антагонис­тических отношениях, как об отношениях доминирующих, вступает в противоречие прежде всего с теорией эволю­ции. Неосознаваемые формы высшей нервной деятельно­сти являются результатом развития, которое на протяже­нии тысячелетий стимулировалось естественным отбором.

Поэтому они должны играть принципиально ту же роль в биологическом и социальном приспособлении, что и фор­мы высшей нервной деятельности, обусловливающие соз­нание.

Действительно, почти все упоминавшиеся выше экспе­риментальные исследования неосознаваемых форм выс­шей нервной деятельности, все экспериментальное изуче­ние неосознаваемых «установок» говорят не только об антагонистических взаимодействиях между сознанием и «бессознательным», не только о взаимном их торможении, приводящем к распаду содружественной координации осознаваемых и неосознаваемых приспособительных про­цессов и выступающем наиболее ярко в условиях клини­ческой патологии (а в особых ситуациях — при аффектив­ном напряжении, утомлении, мешающих воздействиях, при обстановке «стресса» и т.п. — и в условиях нормы). Эти работы не менее убедительно указывают и на си­нергические взаимоотношения между сознани­ем и «бессознательным», доминирующие в обычных усло­виях и способствующие адекватной организации самых различных форм адаптивного поведения.