Цветы на снегу - Дмитрий Грунюшкин

— Не выдавай меня, — жалобным шепотом взмолился Димка. — Мне очень нужно, честное слово!

— Лайма, блин! Мне за тобой по сугробам, что ли, бегать?

Овчарка обернулась на крик, тихо зарычала, потом ткнулась своей влажной холодной нюхалкой в щеку Димке и вдруг облизала ему нос теплым шершавым языком. А после этого одним прыжком вернулась к охраннику.

Димка счел это добрым знаком. Аккуратно высунулся из-за куста, подождал, пока охранник скроется за другим углом здания. И одним отчаянным рывком метнулся к хозяйственным постройкам, что стояли рядом с лечебницей. Одна из дверей оказалась открытой. «Шпион», не раздумывая, забежал внутрь. Это оказалось что-то вроде бельевого склада.

Сквозь щель в двери было очень удобно наблюдать за дверью в лечебницу. «Посижу тут минут несколько, — решил Димка. — Надо дух перевести и присмотреться».

Присматриваться пришлось недолго. Вскоре из двери вышел тщедушный неухоженный мужичок в белом халате и направился прямо к складу, где прятался Димка.

Первым движением было спрятаться. Но Димка просто физически ощущал, как уходит время, сердце стучало, как часы, отсчитывая секунды и минуты бабушкиного заключения в этой ужасной больнице. И его ждали. Ждали результатов его разведки. Роман, Кирилл Ильич, Лена — для того, чтобы начать действовать, они должны были получить сведения, за которыми он сюда и пришел. Так что прятаться некогда. Лучшая защита — это нападение.

Мужичок вошел в комнату, покряхтел, пока глаза привыкали к смене освещения.

— Здрасти, дяденька! — вежливо поздоровался Димка.

Тот аж подпрыгнул на месте чуть не на метр.

— Мать твою нехорошо! — выругался он, держась за сердце. — Так ведь и Кондратий хватить может! Думай маненько головенкой-то! Че здесь делаешь? Воровать залез? Так нету туточки ничего хорошего, тряпье одно.

— Да нет, я не вор! — натурально обиделся Димка. — Дядь, продай халат, а?

— Чего? — недоверчиво протянул мужичок. — Какой еще халат? На кой он тебе?

— Дядь, папка у меня тут лежит, — плаксиво заныл Димка. — Он последний год пил много, вот сюда и привезли лечить. И не пускают никого. А он один у меня!

— Белку, что ли, поймал? — сочувственно поджал губы мужичок.

— Ага, белку… наверное, — согласился Димка, хотя и не понял, при чем тут лесные грызуны.

— А в какой палате?

— Да откуда я знаю, мне не говорят ничего. Охрана даже и не пустила.

— Еще б пустить, — усмехнулся мужичок. — Врачей-то, почитай, никого и нет, все на отдых укатили. Один дежурный есть, да сам уж пьяный, а к ночи и вообче никакой будет.

— Дядь, ну продай халат, я зайду — да сам его там поищу. У меня и бутылка с собой есть!

— Ишь, бутылка! — прищурился мужичок. — Запасливый! Ладно, давай сюда бутылку. На тебе халат. На тебе ключей связку — на каждом бирка, от чего он. У нас ить не полуклиника, у нас все под замками. Пойдешь сейчас в эту дверь — это не главный ход, а рабочий. Сама дверь отперта, да там тамбур с железной дверью, отопрешь ее. На первом этаже нет ничего, не шарься там, а то поймают. Кухня там, прачечная да еще кой-чего. Пойдешь на второй. В дверях окошки, сам увидишь. Закрываются занавеской снаружи. Найдешь батьку — откроешь дверь, задернешь занавеску, — поговоришь пять минут. Смотри, не больше! Поймают вмиг! Не будет на втором — иди на третий. А чтоб не попасться, ты еще мне и поможешь. На-ка, милый, тебе полотенца, тридцать штук. Двадцать положишь на втором этаже, как дойдешь до конца коридора — слева комнатушка с бельем будет. А десять в такой же комнатке на третьем. Спросят если — Ефимыча, мол, племянник. Мать послала проведать, а Ефимыч, мол, попросил отнести, а сам устал. Я и вправду устал — сколько сегодня белья ужо перетаскал?

Не веря своей удаче, Димка схватил белье и ринулся в клинику. Мужичок только хитро прищурился ему вслед и, покачав головой, взялся за бутылку.

— Папка, говоришь? Белку словил? Ишь, Штирлиц! Ну посмотрим, посмотрим.

Не чуя ног, Димка вбежал в тесный «предбанник», заставленный ведрами, швабрами, метлами и прочим хозинвентарем. Обитая толстой жестью дверь, ведущая внутрь больницы, открывалась большим «лапчатым» ключом, который легко было найти на связке. Камер наблюдения вроде бы не видать. Димка изловчился и открыл дверь, не уронив большой стопы полотенец.

В коридоре он остановился, чтобы осмотреться.

— Эй, малой! — крикнула ему из дальнего конца коридора дородная женщина в белом халате. — Заблудился? На второй этаж топай, туда белье нужно отнести.

Второго приглашения Димка ждать не стал. Вот и второй этаж. Коридор был пуст, дежурной медсестры не было видно. С учащенным сердцебиением Димка двинулся по коридору.

Почти обычная больница. Почти. Только не видно в коридорах праздношатающихся больных. Все двери в палаты закрыты, и в них небольшие окошки для контроля за пациентами. На всех окнах решетки. Не такие, конечно, как в тюрьме, а ажурные, но это все равно решетки.

Димка почувствовал, как в груди начинает клокотать гнев. Его бабушку, известную актрису, какие-то мерзавцы держат за решеткой, как опасного преступника или буйного помешанного! Это им с рук не сойдет.

Заглядывая в окошки, Димка дошел до конца коридора. Палат было не так уж и много, частная клиника все же, не областная психлечебница. Да и в этих палатах большей частью никого не было, видимо, на праздник больные предпочли отправиться домой, чтобы провести Новый год в кругу близких.

Сбросив двадцать полотенец в нужной комнате, Димка почувствовал укол неуверенности. А если он ошибся? Если бабушка не здесь? А вдруг он вообще кругом не прав, и Анатолий тут ни при чем?

С такими мыслями он поднялся на третий этаж, где молодая медсестра коротала время на посту у двери с дамским романом. Она не обратила на Димку ни малейшего внимания. Да уж, дисциплинка тут хромала. Но Димке и его друзьям это было только на руку. В первых двух «камерах», как он сразу же обозвал палаты, никого не было. В третьей пузатый мужик смотрел телевизор. В четвертой кто-то спал, и Димка занервничал — а как определить, кто это? Он начал придумывать способ это сделать. В пятой техничка проводила уборку, шестая тоже была открыта, видимо, дожидалась своей очереди. Димка заглянул в окошко седьмой палаты и застыл, как громом пораженный.

Анна Петровна стояла у окна, сквозь решетку с тоской глядя на волю. Она стояла спиной к Димке, но не узнать ее он не мог. Плечи ее были так безвольно опущены, и вся ссутулившаяся фигура выражала такое отчаянное бессилие, что у Димки сдавило горло. Он с огромным трудом удержался, чтобы тут же не ворваться в палату и не попытаться с боем пробиться на свободу.