Весна незнаемая. Книга 2: Перекресток зимы и лета - Елизавета Дворецкая

– Как – одна? – Княгиня в недоумении посмотрела на нее. – А люди-то твои? Дядька твой, воевода… Не помню, прости, как звали, суровый такой?

– Это Рьян. Его тоже нет. Я совсем одна, матушка. Меня сама Макошь к тебе перенесла.

– Макошь? – Княгиня в недоумении разглядывала лицо и волосы Дарованы, будто ждала найти там какие-то подтверждения ее словам.

– Да. Вот. – Дарована показала ей золотое яблоко, зажатое в руке.

Лицо княгини немного прояснилось: золотое яблоко убедило ее, что все непросто, и теперь она ждала, ей все расскажут подробно, с доверчивостью ребенка, готового поверить во все. Дарована рассматривала ее и с болью видела, что за прошедшее время княгиня сильно изменилась. Красивая, светловолосая княгиня Жизнеслава прежде выглядела гораздо моложе своих лет. А теперь она заметно поблекла: румянец пропал, зато появились морщины, глаза немного ввалились, их блеск потускнел, кожа высохла. Вид у нее стал болезненный, горестный. Она вся погасла, и видно было, что никакие светлые надежды больше не согревают ее души, зато тяжелая тоска точит ее день и ночь.

Дарована перевела взгляд на Светловоя. Введя ее сюда, он распахнул свой красивый, крытый красным вышитым шелком соболий полушубок и теперь сидел у дверей на скамье, держа в руке парчовую соболью шапку. Светловой был так же молод и красив: долгая зима, тоска, недоедание на нем никак не сказались. Он был как бог, вечно юный и прекрасный, не подверженный действию времени и земных невзгод. Конечно, двадцать один или двадцать два года – не тот возраст, когда начинают увядать, но за время бесконечной зимы постарели все. Даже дети выглядели маленькими старичками. И только его-то, Светловоя, виновника общей беды, она и не затронула. Его оберегал особый щит.

Он поглядывал на них обеих с доброй, ясной, немного смущенной улыбкой, и на лице его сияла красотой и прелестью та самая весна, которой ждал и не мог дождаться земной мир. И во взгляде его была та же мягкая отстраненность, как у божества, что внутри и снаружи видит только самого себя и смотрит сквозь все земные беды…

– Садись! – Опомнившись, княгиня повела Даровану к скамье, покрытой привозным мохнатым ковром. – Садись, доченька. Ты устала? Может, тебе сначала отдохнуть? Может, баню? Или поесть? Чего тебе хочется?

– Спасибо, матушка, ничего мне не хочется. – Дарована улыбнулась. Ей было хорошо и уютно в этой горнице, как в драгоценном ларчике. – Я тебя повидать так рада, чего же мне еще?

– Ну, я пойду, матушка. – Светловой поднялся на ноги, потряхивая шапкой.

– Нет, погоди! – Княгиня сделала движение, будто хотела его удержать. – Нехорошо от такой гостьи уходить. Из таких далей она к нам… Погоди.

– Да вам без меня уютнее будет говорить, – Светловой улыбнулся.

– Останься, – сказала Дарована, и под ее взглядом Светловой послушно сел на прежнее место.

Княгиня Жизнеслава не смогла подавить тяжелого вздоха. Она тоже знала, что при всей своей доброте и ласковости княжна Дарована была сильнее Светловоя и могла бы управлять им для его же собственного и для общего блага. Если бы все сложилось так, как князь Велемог задумал еще тем летом… давным-давно! Все было бы иначе, и не было бы этой вечной зимы, и Светловой не пропадал бы целыми днями в роще, околдованный и окованный чарами, которые сам же сотворил и которые вызвали такую беду! Но, может быть, еще есть надежда… Ясное лицо Дарованы светилось доброй внутренней силой, и с каждым мгновением у княгини светлело на душе. Может быть… может быть! Она сжимала руку Дарованы и с нетерпением ждала, что скажет их неожиданная гостья.

– Останься, княжич! – повторила Дарована. – То, что я расскажу, и тебя касается.

Светловой не ответил, вертя в руках шапку. Он перестал улыбаться и посматривал на Даровану с каким-то немного опасливым ожиданием. И у нее сжалось сердце от этого взгляда: она понимала, что перед ней больной, который вовсе не желает исцеления.

– Говорят, Леля-Весна у вас в священной роще заключена? – начала Дарована.

Поначалу никто ей не ответил.

– Да, – подтвердил наконец Светловой, и лицо его стало замкнутым. – В роще она. И сейчас еще там.

– И в эту рощу ни войти, ни выйти нельзя?

– Можно. Мне одному можно. И войти, и выйти.

– А ей? Нельзя?

Светловой мотнул головой.

– И к ней никому войти нельзя? Кроме тебя?

– Нет. Наши волхвы все делали, что только возможно.

– Мало здесь ваших волхвов! Здесь кто посильнее нужен! Вот с чем я пришла, матушка! – Дарована снова обернулась к княгине. – Вот с чем меня Макошь послала. Есть в мире новая весна, новая Леля, только спит она в Ледяных горах.

– Что? – Светловой вскочил на ноги, и теперь на его лице были недоверие, тревога, даже негодование. – Новая Леля? Как так – новая? Не может такого быть! Одна она на свете! Одна, и не может двух быть!

Румянец на его щеках ярко вспыхнул, брови сдвинулись, глаза засверкали, как будто кто-то собирался причинить вред любимому им существу.

– Я знаю, что говорю! – Дарована тоже встала, голос ее окреп. – Твоя Леля в роще заключена, от всего бела света отделена. А земля не может без весны! И новая весна родилась, через зиму прошла и в Ледяные горы, к Велесу, попала. Теперь нужно, чтобы сын Перуна ее разбудил и в белый свет вывел. Да как к ней пройти, он не знает. Может быть, в Ладиной роще и есть последняя к ней дорога. Я тебя попрошу, княжич Светловой: поди-ка в рощу и спроси у твоей Лели, не знает ли она пути в Ледяные горы. Сколько раз она там бывала, так должна знать.

Светловой помолчал, неодобрительно и недоверчиво глядя на нее. Он уже привык к тому миру, который сложился вокруг него: с весной в священной роще и зимой по всей остальной земле. Он знал, что виноват перед всем белым светом, знал, что это не может продолжаться вечно и приведет ко всеобщей гибели, считал себя проклятым, но смирился с этим и тоже привык. И любые перемены, даже обещавшие спасение свету, ему казались неприятными. Они разрушали тот мир, в котором он владел единственным нужным ему сокровищем. Для него не существовало ни прошлого, ни будущего. Он выполнил завет Велы и сам стал как весна, которая живет одним только нынешним мгновением.

– Теперь иди, – твердо сказала Дарована. – Раз только ты один к Леле дорогу знаешь, иди.

– А… что с ней будет? – спросил Светловой, исподлобья поглядывая на Даровану. Сейчас на его лице отражались не свойственное ему упрямство и опасение: он видел силу этой девушки, которая грозила изменить его мир.

– Не знаю, – честно ответила она. – Как рассеется радужная стена, двум Лелям не бывать. Одна останется. А твоя ли, другая ли – я не знаю.

– Если берешься мир исправлять, так знать нужно, – заметил Светловой.