Черная тропа - Иван Головченко

Вернувшаяся с рынка домработница отвлекла Марью Ивановну от грустных мыслей. Десятки мелочей требовали хозяйского глаза; новый день, как всегда, принес и новые заботы.

Алик тем временем уже проснулся и теперь, сладко потягиваясь, сидел на кровати. На бледном, осунувшемся лице его застыла гримаса: препаршивое все-таки самочувствие! Здорово, видно, вчера перехватили! Мучительно напрягая память, он старался припомнить события вчерашнего вечера. Все они казались подернутыми зыбким туманом. Ресторан, музыка... какие-то девушки. Как зовут ту черненькую, что льнула к нему? Тина, Лина, Инна? А ну ее к черту, и так голова раскалывается. Витька, конечно, напрасно подмешал ей в вино коньяк. Вдруг расплакалась и начала говорить, что жизнь у нее пропащая. И на него, Алика, набросилась, вздумала мораль ему читать. Виктор здорово ее оборвал... Вообще, Витька чудесный парень. Такой никогда не подкачает и не бросит друга в беде. Сразу видно — человек он не мелочный. Сколько вчера он заплатил? Кажется, триста? Если разделить на двоих, выйдет по сто пятьдесят... Многовато... Он и раньше одалживал Алику то по четвертаку, то по полсотни...

Хмуря лоб, Алик пытался подсчитать, сколько же он задолжал Виктору. «Двадцать пять... потом еще двадцать пять... На прошлой неделе пятьдесят... Итого сто. А со вчерашним — двести пятьдесят... Мать, конечно, встанет на дыбы. Черт возьми, где же достать? Продать часы? Нет, без часов невозможно, как-то несолидно... Придется все же попросить... А как же тогда с поездкой? Деньги нужны на билет и на карманные расходы. Нет, о долге маме и заикаться не следует. В крайнем случае отнести в комиссионку фотоаппарат. Жаль, но иного выхода нет. Дома можно будет сказать, что на пляже украли...»

Эти подсчеты и размышления прервала мать, появившаяся на пороге с чашкой в руках.

— Выпей чашечку кофе... Ты, я вижу, совсем раскис, — сказала Марья Ивановна, и в тоне ее голоса послышался упрек.

Алик предпочел его не заметить.

— Мамочка, ты у меня просто ангел! — воскликнул он с наигранной живостью. — Именно о чашке черного кофе я сейчас мечтал. Из-за этой проклятой жары мозги словно расплавленные, ничего в голову не лезет.

— Ну жара-то тут ни при чем, — многозначительно подчеркнула Марья Ивановна, твердо решившая держать себя сегодня построже.

— Опять нотация? Пойми, я достаточно взрослый, чтобы самому распределять свое время. Нельзя же круглые сутки за учебниками сидеть! Да и не зубрилка я какой-нибудь, которому нужно от буквы до буквы заучивать. Мне важно схватить суть, а выводы я сумею построить.

— На экзаменах ты все же провалился, — напомнила Марья Ивановна.

— Опять об этом! Сколько раз тебе повторять: конкурс... сумасшедший конкурс! И каждый член экзаменационной комиссии старается протащить своих! Прекрасно знаешь, какой наплыв во все вузы и как режут на экзаменах!

Марья Ивановна смягчилась и перевела разговор на другое:

— Кстати, все хочу тебя спросить: что это за чемодан ты третьего дня притащил?

— Чемодан? Так я же тебе объяснил: мой приятель, Виктор, сам ленинградец, едет к сестре в Одессу и здесь остановился проездом. У дяди, где он живет, комнатка маленькая, да и соседи на руку нечисты. У Витьки уже пропал портсигар, который он забыл на столе. Он и попросил меня об этой маленькой товарищеской услуге. Между прочим, мама, Виктор настойчиво приглашает меня недельки на две прокатиться с ним в Одессу. Как ты на это смотришь? Жить будем у его сестры, так что поездка будет стоить мне очень мало: только билет и немного денег на карманные расходы.

— Ну, разве можно ехать к чужим людям, обузою на их шею!

— Ах, мама, у тебя какие-то странные, мещанские представления обо всем. Сестра его замужем за крупным работником, даже неловко будет говорить о плате за стол. Допустим, ко мне приехал бы мой друг, ты что, брала бы с него плату за ночлег и еду? Скажи, брала бы?

— Н-нет, конечно...

— Вот видишь! А мне бы так хотелось побывать в Одессе, в море покупаться... Когда еще такой случай представится?

— Ты должен готовиться к экзаменам. Отец ни за что не согласится на твою поездку.

— Ох, мама, это же всего двухнедельная передышка! Отдохну и тогда знаешь как возьмусь!

— Да и с деньгами у нас сейчас туговато. За путевку отца в этом месяце внести надо. Я себе босоножки заказала, ты ведь знаешь, что из-за своей подагры в магазине я ничего подобрать не могу.

— Значит, для вас-то деньги имеются... А для меня? — обиженно надулся Алик.

— Что ты, сынок! — всполошилась Марья Ивановна. — Единственный ты у нас!.. Ну, так и быть, поговорю с отцом. Урежу домашние расходы и что-нибудь наскребу.

— Правда, мама? Я так и знал, что ты согласишься. Ведь ты у меня хорошая-прехорошая, самая лучшая на свете!

Сразу повеселевший Алик вскочил с кровати и начал одеваться. Марья Ивановна растроганно смотрела на сына.

«Ласковый он у меня, ценит материнскую заботу...»

Полковник Шевколенко выключил люстру, и кабинет, освещенный одной настольной лампой, наполнился приятным полумраком. Сразу же стук в висках стал слабее, словно на лоб положили прохладную ладонь.

«Дает-таки себя знать гипертония, — подумал полковник. — Видно, давление опять подскочило».

Сегодня он чувствовал себя особенно плохо, а вопросов, которые нужно было немедленно решить, накопилось больше обычного. С трудом старался он сосредоточиться на том неясном сигнале, что с утра тревожил его именно своей неопределенностью.

Придвинув к себе тоненькую папку, полковник Шевколенко развернул ее на первой странице и вновь — в который раз в этот день! — стал пристально всматриваться в небольшую прикрепленную к листку бумаги фотографию.

Не лишенное красоты лицо. Немного насмешливый прищур глаз, улыбка как будто веселая, но почему-то кажется недоброй. Черты лица правильные, только подбородок слегка тяжеловат. Обнаженное до пояса тело хорошо натренировано. Видно, что человек этот долго и много занимался спортом. Это и все, никаких особенных примет. В сущности, лицо ординарное. Почему же все-таки оно выделяется как-то на этой групповой фотографии? Возможно, потому, что юноша этот значительно старше всех, запечатленных на снимке? Или потому, что в облике его нет того простодушия, которым светятся все остальные лица?

А у девчушки все же проявилось чутье! Письмо ее — интересный документ. Вся она в нем, как на ладони. Такую еще можно спасти.

Он отложил фотографию и взял в руки неровно исписанный листок.

«Пишу вам, прямо скажу, после пьянки, и вообще у вас не должно быть ко мне доверия. Я раньше все мечтала о красивой жизни, а теперь вижу, что никакой красивой жизни нет, разговоры одни и выдумки. То есть не совсем выдумки. Есть такие, конечно, которые могут даже подвиг совершить. Но до них тянуться трудно. Я ведь легкомысленная очень и слабовольная. Вот и несет меня, как щепку по воде.

Вы, может, подумаете, что пишу вам по злобе или из ревности? Нет, не такая я бессовестная, чтобы совсем стыд потерять и даром беспокоить людей.

Все это вам неинтересно, мне только хотелось бы, чтобы вам было понятно, как может девушка познакомиться с парнем, совсем даже не зная, кто он.

Словом, я с Виктором познакомилась на танцульке в парке, а потом он меня и подругу пригласил в ресторан, а на другой день опять, и так всю неделю мы хороводились одной компанией (он привел еще одного парня и какую-то свою знакомую)... Сначала мне Виктор очень понравился: и веселый, и одет хорошо, и денег много, и рассказывает очень интересно. Но только стала я вдруг замечать, что он все старается подпоить нас, особенно того парня, которого с собой вечно таскает, а сам, когда никто не видит, в рюмку себе все нарзан подливает.

В воскресенье мы компанией поехали на пляж, и Алька, тот парень, что с Витькой ходит, хотел всех нас снять. А Виктор вдруг ну просто из себя вышел! Не выношу, говорит, любительских снимков, да и вообще терпеть не могу сниматься. Даже побелел весь от злости. Тогда я и Вера, подруга моя, решили тихонько подговорить фотографа, того, что на пляже ходит, чтобы он нас незаметно снял. Карточкой хотели Виктора вечером подразнить. И из-за этого потом целый скандал получился. Короче говоря, выхватил Виктор из рук Веры карточки и все до одной порвал. Только вот эта, что вам посылаю, осталась — она у меня в сумочке лежала.

Почему он так боится, чтобы его физиономия на карточке была снята? Думаю я сейчас и не понимаю. Зачем ему было допытываться, какой фотограф снимал? Откуда у него денег столько? Для чего ему этот Алька и почему он его про какой-то чемодан просил? Кто ж он такой, этот Виктор?

Ведь я даже его фамилии не знаю. Так, встретились на танцульке и пошли куралесить... А вдруг он аферист? А вдруг он еще хуже?

Простите, если все это моя фантазия. Очень мне страшно стало. Добавить больше нечего. Помню только, что говорил, будто он ленинградец. И адреса здешнего его не знаю. Что-то про дядьку упоминал, у которого остановился, но я не расспрашивала.