Господь - Романо Гвардини

Жил ли Иисус нашей человеческой жизнью? Несомненно. Умер ли Он нашей смертью? Совершенно несомненно, - наше искупление зависит от того, что Он во всем, кроме греха, стал подобен нам, как сказано в Послании к Евреям (4.15). Тем не менее за Его жизнью и смертью встает нечто большее, чем жизнь и смерть в обычном смысле слова. Нечто, для чего нам, собственно, требовалось бы другое слово, - или же обозначение «жизнь», как оно стоит у Иоанна, нам следовало бы применять только для этого случая, а для все других пользоваться другим словом, на котором лежал бы лишь его отблеск. В Иисусе было нечто от бесконечной полноты и святой нерушимости, позволявшее Ему быть совершенно таким, как мы, и вместе с тем иным, чем мы все, - жить нашей жизнью, но тем самым ее преобразовывать, и таким образом изъять в конце концов «жало» из нашей жизни и смерти (1 Кор 15.56).

Что за странная вещь наша жизнь! Она - предпосылка всего остального, то первичное, угроза которому возбуждает безусловное сопротивление, называемое нами самозащитой и основывающееся на собственном праве. Она драгоценна, - так драгоценна, что порой мы чувствуем себя совершенно захлестнутыми чудом живого существования и, затаив дыхание, не знаем, какими словами сказать, что это за блаженство -иметь возможность быть. Жизнь радуется, терпит лишения, страдает. Она борется и творит. Она окружает себя вещами и наделена способностью прочувствовать их. Она соединяется с другой жизнью, и из этого возникает не сумма, а нечто новое и многосложное. Она для нас — первопричина и основа всего, и все же - какая это странная вещь! Разве не странно, что для того, чтобы обладать одним, мы должны оставить другое? Что для того, чтобы действительно сделать что-либо, мы должны принять решение, т.е. выделить это из остального? Когда мы хотим быть справедливыми по отношению к одному человеку, мы оказывай емся несправедливыми к другим, хотя бы уже потому, что не можем вместить их в свое поле зрения и в свое сердце, ибо там нет места для всех. Переживая, мы не можем знать, что переживаем, - а как только мы доводим это до своего сознания, мы прерываем поток переживания. Бодрствовать прекрасно, но мы устаем и хотим спать - и тогда мы ускользаем от самих себя:

Спать полезно, но разве не плохо, что треть нашей жизни уходит на сон? Жизнь есть целостность, она означает: быть самим собой и принимать в себя нечто внешнее, быть цельным при полноте явлений и, наоборот, иметь возможность всю полноту целого вкладывать в один шаг!

Но повсюду проходят трещины. Всюду закон: или то, или это. И горе нам, если мы не повинуемся, ибо от честного выбора «или - или» зависит, живем ли мы достойно. Как только мы пытаемся получить все, у нас в действительности не оказывается ничего. Если мы пытаемся угодить всем людям, нас начинают презирать. Как только мы хватаемся за все, наш образ теряет четкость. Поэтому мы бросаемся к недвусмысленным различиям и резким границам. Но опять горе нам: мы рвем свое существование на части. Действительно, в нашей жизни есть нечто невозможное. Мы должны желать недостижимого, точно с самого начала есть ошибка в замысле, сказывающаяся на всем. А недолговечность, эта страшная недолговечность! Возможно ли, чтобы что-либо могло существовать, только саморазрушаясь? Не означает ли жизнь распад? И не совершается ли он тем быстрее, чем напряженнее мы живем? Не входит ли умирание в саму жизнь? Не заключена ли безнадежная истина в том, что современный биолог определяет жизнь как движение, направленное к смерти? До чего же, однако, чудовищно определять жизнь посредством смерти!...

Но смерть - действительно ли она в порядке вещей? Должны ли мы покориться биологии? Как показывают исследования, народы, находящиеся на более низких стадиях развития, воспринимают смерть по-иному, чем мы. Они отнюдь не ощущают ее как нечто само собой разумеющееся, как нормальную противоположность жизни. По их ощущениям, смерть не обязательна, она не должна быть. Если она случается, то это всегда бывает вызвано особой причиной, а именно злой духовной силой, - даже тогда, когда речь идет о жизни уже почти прожитой, или о несчастном случае, или о смерти на войне. Постараемся на этот раз не усмехаться. Допустим мысль, что там, где речь идет о конечном осмыслении существования, простой человек может быть компетентнее ученого. Есть ли смерть нечто само собой разумеющееся? Если бы это было так, то мы должны были бы с ней примириться, притом ощущая это примирение как завершение, хотя и оплаченное очень дорогой ценой. Но где бывает такая смерть? Случается, что человек жертвует жизнью ради великого дела или устает от тягот существования и принимает смерть как избавление. Но есть ли человек, относящийся к смерти положительно, исходя из непосредственного смысла своего существования? Я такого еще нигде не встречал, а если и слышал об этом, так то была болтовня, за которой скрывался страх. Подлинная установка человека по отношению к смерти - это самозащита и протест, исходящие из самой сути его существа. Смерть не есть нечто само собой разумеющееся, и всякая попытка изобразить ее так завершается бесконечной печалью.

Наша смерть и наша жизнь связаны между собой, Когда романтизм принимал жизнь и смерть за полюсщ существования и отождествлял их со светом и тьмой с высотой и глубиной, с всплытием и погружением; это было эстетической бездумностью, за которой таился демонический обман. Но в одном он был прав; наша теперешняя жизнь и теперешнее умирание свзаны между собой. Это две стороны одного и того же процесса. И как раз этот процесс не происходил в Иисусе.

В Нем было нечто, стоявшее над этой жизнью и над этим умиранием. Это не помешало Ему прожить всю нашу жизнь; благодаря этому Он даже прожил ее с совсем иной чистотой и глубиной, чем это возможно для нас. Некоторые указывали на то, как бедна была жизнь Иисуса, скудна по своему содержанию, по со+ бытиям и встречам. Говорили, что жизнь Будды прошла через все многообразие мира, чувств и духа, могущество, искусство и мудрость, семью и одиночество, богатство, а затем и совершенную отрешенность; кроме того, он прожил долгую жизнь, а значит, имел возможность узнать ее с разных сторон. Напротив, жизнь Иисуса странно коротка: бедна событиями, отрывочна в творчестве и действиях. Но ведь, во-первых, образ жизни Господа воплощался в жертве, в неприятии Его миром, поэтому он, этот образ, и не мог быть пышным. А то, что Он переживал, - каждый поворот существования, каждый поступок и каждую встречу, - ощущалось Им с такой глубиной и силой, которые перевешивают всякую множественность и всякое многообразие. Когда Ему встречался рыбак, или нищий, или сотник, эти встречи значили больше, чем все no-знания Будды о человеческой жизни. Иисус действительно жил жизнью людей. И Он изведал наше умирание. Он действительно умер нашей смертью, и это было тем страшнее, чем большей нежностью и мощью была наполнена Его жизнь. И тем не менее у Него все было по-иному, чем у нас.

Что, собственно, составляет сущность человеческой жизни? У бл.Августина мы встречаем одну мысль, которая в первый момент кажется странной, но затем вводит нас очень глубоко в суть существования. Говоря о человеческой душе или о духовном бытии ангелов, он на вопрос, бессмертны ли они, отвечает: нет. Конечно, человеческая душа не может умереть как тело: так как она есть дух и потому неуничтожима, она не может распасться. Но это еще не то бессмертие, о котором говорит Писание. Оно берет начало не от самой души, а от Бога; Тело получает свою жизнь от души, и этим оно отличается от вола или осла. Основа человеческого тела состоит в том, что жизнь входит в него с душой. Жизнь же души, та, о которой говорит Откровение, приходит от Бога, в огне «благодати», причем в этой жизни участвует не только дух, но и тело. Верующий человек, и телом, и душой - полностью живет в Боге. Только это и есть настоящее, святое бессмертие...

Бог таинственным образом устроил жизнь человека. Средоточие человеческого бытия должно как бы восходить к Богу и от Него низводить жизнь. Человек должен вести свою жизнь сверху вниз, а не снизу вверх. Снизу вверх живет животное. Тело же человека должно жить сверху, от духовной души, а его душа - от Бога, и через нее - весь человек. Но именно это жизненное целое разбил грех. Он означал желание жить самим собой, автономно, «как Бог» (Быт 3.5). Тогда угас огонь благодати. Все рассыпалось. Конечно, душа оставалась, - ведь она не могла перестать быть, так как она неуничтожима. Но это была призрачная неуничтожимость - бедственная. Оставалось также и тело, так как в нем ведь была душа, но душа «мертвая», уже лишенная способности сообщать ту жизнь, которую человек должен был получать по замыслу Божию. Таким образом, жизнь стала одновременно реальной и нереальной, порядком и хаосом, пребывающим и преходящим.

Именно это выглядит иначе в Иисусе Христе. В Нем пылает огонь божественно чистый и сильный. В Нем этот огонь не только «благодать», но и «Святой Дух». Его человеческое существо живет от Бога в полноте Святого Духа. Он воплотился через Духа, и в полноте Духа свершается Его жизнь, не только как человека, любящего Бога, но и как Того, Кто человечен и божественен одновременно. Более того: быть таким человеком, как Христос, может лишь тот, кто не только «прилепился» к Богу, но сам «есть» Бог. Его человечность живет по-иному, чем у нас, у прочих людей. Огненная дуга между Сыном Божиим и человеческим существом Иисуса - впрочем, только наш бессильный рассудок говорит «между» там, где было взаимопроникновение, о глубине которого мы не имеем никакого представления, - это пламенеющее нечто и было тем, о чем мы говорили. Оно стоит за Его жизнью и смертью. Из него Иисус живет нашей человеческой жизнью и умирает нашей человеческой смертью подлиннее, чем это когда бы то ни было могло бы быть у нас, преображая тем самым и ту, и другую. С этого времени, становятся иными и наша жизнь, и наша смерть. Отсюда берет начало новая возможность жить и умереть.