А «Скорая» уже едет (сборник) - Ломачинский Андрей Анатольевич

Когда главврач закончил чтение, Александров, не смущаясь, громко фыркнул. От него моментально шарахнулись, как от зачумленного. Лисовский, стоящий одесную главного, побелел лицом и, выкатив глаза до их частичного выпадения из орбит, послал врачу жуткую гримасу.

Пловцов, наконец-то, поднял глаза, выискивая источник возмущения в толпе.

– Кому-то здесь что-то кажется смешным? – тяжело спросил он.

– Кажется, – согласился Степан, поднимая руку. – Мне кажется.

– Ваша фамилия?

– Врач Александров.

– Идиот… – прошипел стоящий рядом фельдшер. – Совсем ума лишился?

– И что вас, врач Александров, насмешило в официальном документе?

– Меня насмешила его фантастичность и абсолютная нежизнеспособность указанных в этом документе идей.

– Когда разговариваете с начальником, полагается вставать! – громыхнул со сцены Пловцов. Все испуганно затихли.

– А когда входите в помещение, полагается здороваться, – парировал Степан. – И если не с каждым за руку, то со всеми разом хотя бы.

Тишина, повисшая в актовом зале, была такой тяжелой, что ее можно было взвешивать. Лисовский, стоя все также чуть поодаль главного, нервно тер ладони, сверля ненавидящим взглядом так и не вставшего Александрова.

– Вас заинтересовало мое мнение? – хладнокровно, словно не замечая грозовых туч, спросил врач. – Я с удовольствием его вам выскажу.

– Александров, выйдите с пятиминутки! – тонко крикнул Лис. – Выйдите сейчас же!

Главврач остановил его коротким жестом руки.

– Выйдет он, когда я скажу. А сейчас пусть объяснится. При всех.

– С удовольствием, – фыркнул Степан. – Простите за любопытство – где вы работали раньше?

– Переходите на личности?

– Не покидая профессионального уровня. Знать нюансы работы «Скорой» может только скоропомощник. Все остальные люди в данном случае больше навредят, чем помогут. Как вы, в данном случае.

– Господи, какой придурок… – продолжал шептать рядом стоящий фельдшер, без устали пиная его ногой.

– Может, перейдете к фактам?

– Да какие факты? Вы фантазер, уважаемый начальник. Ну… ну даже если вы найдете персонал с железными задницами и стальными желудками, нечувствительный к вибрации и укачиванию, не нуждающийся во сне, обеде и туалете, который согласится за ту же оплату труда двадцать четыре часа трястись по дорогам без остановки, даже если вы согласуете с автобазой расход бензина постоянно ездящей бригадой – все равно это ерунда получается. Город наш растянутый, сами знаете, если вы местный. Бригада вполне может быть на южном конце, когда ДТП произойдет на северном. И ехать она будет на порядок дольше, нежели с подстанции. Кстати, катаясь безостановочно сутки, проблемно проводить санпросветработу среди населения – разве что орать в окно машины. Какие вам еще факты нужны?

– Этот врач давно работает? – громко спросил Пловцов, слегка повернув голову в сторону угодливо склонившегося Лисовского.

– Давно, Игорь Николаевич, – торопливо ответил тот. – Пятнадцать лет уже.

– И как – претензии, жалобы, замечания по работе были?

– Доигрался ты, Степка… – прошелестел кто-то сзади. – Сожрут теперь…

– Ну… – замялся Лис – не хотел показывать холуйскую суть на полную катушку перед всем персоналом. – Если посмотреть… наверное… у всех есть огрехи в работе…

– Извините меня, – Александров встал, вызвав волну удивленно-испуганных возгласов. – Я бы с удовольствием послушал ваши фантазии дальше, но меня сдернули с вызова – а там ждет ребенок. Если я вам не нужен в обсуждении моего морального и профессионального облика, то я пойду, с вашего позволения.

– Я вас еще не отпускал! – застиг его у дверей начальственный рык.

– Я так и передам родителям пациента, которые меня уже без малого час ждут – что вы меня не отпускали.

И он покинул актовый зал.

Разумеется, такой демарш против начальства не прошел незамеченным. Александрова дергали за рукав, затаскивали в бригадные комнаты, в салоны машин, просто за угол – расспросить, узнать подробности, восхищенными глазами посмотреть на добровольного смертника; обещали массу проблем со стороны главного, строили догадки о дальнейшем развитии событий, делились слухами о начальственных планах… Тот лишь пожимал плечами.

– Я, друзья, врач, они – начальство. Мое дело – детей лечить, их дело – лечить мозги. Каждый из нас просто выполняет свою функцию.

На самом деле же он просто кипел изнутри от злости, видя и слыша то, что происходило на подстанции, но сдерживался, понимая, что отсутствие выдержки будет прямой дорожкой к поражению. А выдержка ой как стала надобна, потому что «санкции» не заставили себя ждать. Первым же делом Александрова сняли с 6-й педиатрической бригады, на которой он стабильно работал уже три года, и перевели на 16-ю, смена которой заступала не в восемь утра, а на полчаса раньше – и вставать ему, соответственно, приходилось раньше, не высыпаясь. Приход его на работу четко контролировался – в приемном каждый раз, постукивая ручкой по листу бумаги, сидел один из «лисовских» приближенных, «стукач-в-идее», как презрительно называл его Александров, сидел, демонстративно поглядывая на большие электронные часы, висящие над диспетчерской. На каждой пятиминутке теперь Лис уделял лично ему по десять минут, дабы прицепиться кусачей блохой к очередному непростительному огреху в работе – отсутствии в карте вызова точного времени последней термометрии, молчанию про почасовой диурез при перевозке из корпуса в корпус, неуказанию расхода спирта в миллилитрах для обработки фонендоскопа и расхода ватных шариков в десятых частях при обработке инъекционного поля. Периодически устраивались «летучие» проверки машин и оборудования, в которые непременно включалась шестнадцатая бригада – Лисовский с Костенко, словно две борзые, взявшие след, метались по салону «ГАЗели», разыскивая пыль на полках и грязь под лафетом носилок. Степан терпел все. Последней каплей был устный выговор на пятиминутке, когда заведующий, захлебываясь от наслаждения, попенял ему на то, что врач рабочую форму уносит домой – согласно же положениям санэпидрежима в условиях ЛПУ, стирка формы на дому строго запрещена. Александров, усмехнувшись, поднялся, подошел к столу заведующего, шлепнул на него пакет со злосчастной формой и произнес:

– В таком случае, Валерий Васильевич, стирайте вы. Моя смена через двое суток, я бы хотел, чтобы форма была чистой и выглаженной.

Вся комната мгновенно грянула гоготом уставших и злых после смены людей, на глазах которых унизили сытое и выспавшееся начальство.

Лисовский после такого позора сменил тактику, войдя в альянс с начмедом, и теперь, потерпев фиаско на административном поприще, принялся вести разведку боем в отношении лечебной работы. Все карты вызова Александрова теперь отсортировывались старшим врачом и тщательно проверялись в соответствии с общеутвержденными «Стандартами оказания скорой медицинской помощи в Российской Федерации», которые новым главным – и его придатками соответственно – были возведены в ранг Священного Писания и догматически канонизированы. И теперь, когда селектор произнес его фамилию, Степан уже прекрасно знал, по поводу чего он сейчас направляется в кабинет малого станционного начальства.

Беридзе встретил Александрова холодно, сдвинув очки на самый кончик своего массивного носа. Его крупная мощная фигура великолепно вписывалась в очертания не менее могучего стола из мореного дуба на тумбах, на котором в образцовом порядке были разложены бумаги. Под стеклом ровненько покоились телефоны подстанций и экстренных служб, отпечатанные на принтере, а в соседстве с ними, словно по линейке выверенные, строем вытянулись последние распоряжения заведующего и главного врача. Нукзар Беридзе был аккуратист. Это чувствовалось буквально во всем – в идеально лежащих выглаженных полах халата, в блестящем кончике ручки, торчащем из нагрудного кармана строго в левом углу (всегда), в выбритых до синевы щеках и в ледяном взгляде колких серых глаз. Степан уважал его – в какой-то мере, как специалиста и теоретика, как хотя в свою очередь считал, что любому даже архиграмотному книжному специалисту не грех хоть раз в месяц выбираться «в поле», дабы не увязнуть в теории, не адаптированной к практике. В данном случае, в своих убеждениях врач утвердился, увидев виновато лежащие три собственные карты вызова и соседствующую с ними книжицу «Стандартов», с торчащими тремя листочками закладок. Листочки свежие, только что оторванные, раз не обтрепались с углов – следовательно, закладки ориентированы на разгромную критику именно его карт. А вот это Александров уже не любил. Он слишком хорошо помнил свое первое столкновение такого рода – еще в медучилище, до института, на госэкзамене по педиатрии, который принимал какой-то маститый кандидат, в отличие от студента Александрова, санитарившего уже четвертый год на выездной бригаде, ни дня не работавший на «Скорой». И ответ на экзаменационный билет должен был четко вписываться в рамки алгоритма, лежавшего на листочке перед ним – иначе оценка снижалась на балл. Дело едва не кончилось плохо, когда Степа, будучи трижды уличенным в несоблюдении тактики, довольно резко возразил, что если подобным «кабинетным» образом оказывать помощь ребенку при черепно-мозговой травме с ушибом мозга, можно легко схлопотать труп «в присутствии». Что кандидату не худо бы и знать, коль он кандидат… Скандал с огромным трудом замяла заведующая фельдшерским отделением.