Ночной мир - Френсис Уилсон

- Он был замечательным, - сказала Калабати.

Джек снова посмотрел на нее. Слезинка все еще не исчезла. Напротив, к ней присоединились новые.

- Ты любишь его?

Она кивнула:

- Люблю, только такого, каким он был прежде. - Она повернулась к Джеку и вытирала слезы, бегущие по щекам, но на их месте появлялись все новые и новые. - Ах, Джек, и ты полюбил бы его, если бы знал раньше. Он был мягким, был полон жизни, он был неотъемлемой частью этого мира, этих островов. Гений, подлинный гений, который не кичился своей исключительностью, потому что считал ее чем-то само собой разумеющимся. Никогда ни перед кем не рисовался, стараясь произвести впечатление. Оставался таким, как он есть. И он хотел быть со мной, Джек. Я любила. Я думала, что обрела на земле нирвану, и хотела, чтобы все это продолжалось вечно. Так оно и было бы. Ты это знаешь, Джек.

Джек покачал головой:

- Ничто не длится вечно. - Он протянул руку и дотронулся до ее ожерелья. - Даже с этим.

- Но так быстро? У нас все только началось.

Он внимательно посмотрел на нее. Вот в чем перемена. То, что казалось невозможным, произошло. Калабати - холодная, высокомерная, занятая лишь собой, безжалостная Калабати, которая отправила Джека убить ее родного брата Кусума, чтох бы отнять у него ожерелье, а Джека, истекающего кровью; оставила умирать в кресле, потому что он отверг предложенное ею бессмертие... Калабати Бхакти полюбила, и это изменило ее. Быть может, навсегда.

Поразительно - она зарыдала, надрывно всхлипывая, и от ее страданий Джеку стало не по себе. Он ожидал, когда летел сюда, встретить прежнюю холодную, расчетливую Калабати и приготовился к встрече с ней. Но эта, новая Калабати, застала его врасплох.

Он поборол искушение обнять ее. Нет нужды говорить, на что способен Моки Неуязвимый, если застанет Калабати в объятиях Джека. Поэтому Джек ограничился тем, что прикоснулся к ее руке.

- Чем я могу помочь? - спросил он. - Что можно сделать, чтобы это остановить?

- Если бы только я знала.

- Может быть, все из-за ожерелья. Может быть, ожерелье - одна из причин? И если его снять...

- И заменить на подделку? - Ее глаза сверкнули, когда она опустила руку в карман и вынула ожерелье, точь-в-точь такое, как было на ней. - На это, да?

Поскольку на Калабати было сейчас настоящее ожерелье, а второе носил Моки, то в руке она явно держала подделку. Джек растерялся:

- Где ты его взяла?

- В твоей дорожной сумке. - Взгляд ее потяжелел. - Так каков был твой план? Украсть ожерелье брата и заменить подделкой? Тебе просто не пришло в голову, что я могу отдать его кому-то еще, верно?

"Настало время брать быка за рога, - подумал Джек. - Надо ей все рассказать".

- Ожерелья Кусума недостаточно, - сказал он, выдержав ее взгляд. Нужны оба ожерелья.

Она вздрогнула и отступила назад, схватившись рукой за шею.

- Мое? Ты хотел украсть мое?

- Говоря по правде, это не было бы воровством. Я просто вернул бы его прежнему владельцу.

- Не шути со мной так, Джек. Люди, которые делали ожерелья, умерли много веков назад.

- Я знаю. Я сейчас не на них работаю. А на человека, у которого они украли металл. Он все еще жив. И ждет, пока ему вернут его. Целиком.

Калабати испытующе смотрела на него широко раскрытыми глазами:

- Ты ведь не шутишь, нет?

- Думаешь, я смог бы сочинить что-либо подобное?

- Тогда годы обрушатся на меня всей своей тяжестью. Я умру. И ты это знаешь.

- Как раз об этом я и собирался тебя попросить.

- А если бы я отказалась?

Он пожал плечами:

- Я надеялся тебя уговорить.

На самом деле он прилетел сюда без определенного плана. И хорошо сделал. Такой, как Моки, не мог присниться ему даже в самом страшном сне.

Калабати не отнимала руки от шеи, словно защищая ожерелье. Было не похоже, что она согласится его снять.

- Ты пугаешь меня, Джек. Еще больше, чем Моки.

- Я знаю, что это звучит чертовски банально, - ответил он, - но сейчас судьба всего мира зависит от того, сможет ли человек по имени Глэкен получить обратно ожерелья и восстановить их первоначальную форму.

Калабати показала рукой на испускающую зловоние долину, потом на водоворот.

- Он сможет все это переменить? Вернуть всему первоначальный вид?

- Нет. Но он сможет остановить силу, которая все это сотворила, которая и старается разрушить все, что мы сейчас видим. Здесь еще не так плохо, Бати. Вполне терпимо. Потому что на островах не много людей. Но там, на материке, в крупных и мелких городах, люди готовы перегрызть друг другу глотку. Все напуганы, напуганы до смерти. Лучшие прячутся ночью от чудовищ, а днем от своих собратьев. А худшие делают то, что делали всегда. Но ужаснее всего среднестатистические Джо и Джейн. Те из них, кто не парализован страхом, мечутся по улицам в исступлении, и самые гнусные из них грабят, жгут, убивают. И в твоих силах остановить это безумие, повернуть все вспять.

- Я не верю, что все так уж плохо. Этого не может быть. Я прожила полтора столетия. У меня на глазах английский офицер застрелил моих родителей, я видела восстание сипаев в 1850 году, две мировые войны, большевистскую революцию и, что ужаснее всего, - зверства, совершаемые в Пенджабе, когда одни индийцы убивали других. Ты даже представить себе не можешь, чего я насмотрелась.

- То, что творится сейчас, - гораздо хуже, - сказал Джек. - В это вовлечен весь мир. А после четверга над землей опустится ночь. Навсегда. И некуда будет убежать. Да, так случится, если ты ничего не предпримешь.

- Я?.. - повторила она очень тихим, отсутствующим голосом.

- Ты.

Джек выждал паузу, чтобы дать ей возможность снова посмотреть на остров, который она, видимо, очень любила, и еще раз почувствовать зловоние, предвещавшее его скорую гибель. А потом задал ей вопрос. Ему никогда не пришло бы в голову спрашивать о таком прежнюю Калабати, ту, с которой он много лет назад был знаком в Нью-Йорке. Но перед ним была новая, изменившаяся к лучшему женщина, сумевшая полюбить мужчину, полюбившая этот остров. Может быть, эта Калабати досягаема.

- Что ты скажешь на это, Бати? Я не прошу тебя снять его и отдать мне. Но я прошу тебя вернуться со мной в Нью-Йорк и поговорить с Глэкеном. Он единственный на земле старше тебя. Да ты, черт возьми, просто новорожденный младенец по сравнению с ним. Ты побудешь с ним и поверишь.

Она повернулась и облокотилась на перила, через дверной проем заглядывая в гостиную.

- Дай мне все хорошенько обдумать.

- Времени думать не осталось.

- Ну хорошо, - проговорила она медленно. - Я согласна встретиться с человеком, о котором ты говоришь. Но это все что я тебе обещаю.

- И это все, о чем я тебя просил. - Он почувствовал, как расслабляются его перенапрягшиеся мышцы. Это было начало. - А что касается Моки...

Она резко вскинула голову и посмотрела на него.

- Он не умрет, - поспешно добавил Джек, - и даже не очень постареет, если кто-то заменит его настоящее ожерелье на подделку. - Тут неожиданная идея пришла Джеку в голову. Это прозвучит нелепо, но, возможно, поможет сделать Калабати еще более надежным своим союзником. - Кто знает? Может быть, ожерелье и делает его безумным. Надо снять его, и тогда он снова станет самим собой.

Прежде чем Калабати успела ответить, в доме загремел голос Моки:

- Бати! Хеле май! И приведи с собой своего бывшего любовника. Посмотрите, что сотворил ваш Бог!

Калабати, закатив глаза, сделала шаг вперед. Джек осторожно взял ее за руку.

- Так каков твой ответ?

- Я подумаю.

Она высвободила руку и опустила фальшивое ожерелье к себе в карман. Джек пошел за ней.

И остановился, остолбенев, на пороге.

Гостиная преобразилась. Все дерево и куски лавы, которые оставались от старых фигур, были переделаны, подобраны друг к другу и сложены в одну огромную скульптуру, занявшую пространство от стены до стены. В тех местах, где не хватало остатков прежних скульптур, Моки воспользовался обломками мебели, добавив их в общее нагромождение. Все эти куски выбеленного, протравленного дерева были сложены так, словно росли из деревянной панели стены, образуя четыре спицы гигантского овального колеса, и эти спицы, причудливо изгибаясь, сходились в общем центре. Сердцевине из лавы. Моки каким-то образом соединил все осколки черно-красной лавы - среди этой беспорядочной массы поблескивала проволока и виден был еще не застывший эпоксидный клей - в единое целое: какой-то зубчатый, нелепый конгломерат, не имеющий определенной формы, асимметричный, без всякого проблеска разума, но с ярко выраженными элементами угрозы и неприкрытой хищности.

- Что вы скажете о шедевре, который создал Мауи? - спросил Моки, стоя посреди комнаты, уперев руки в бока и ухмыляясь, похожий на карикатуру Берта Ланкастера.

Ба примостился на корточках в углу, словно огромный Будда, молчаливый, созерцающий.

- Это... оглушает, - сказала Калабати.

- Вот именно! - Моки захлопал в ладоши. - Блестяще! Она и должна оглушать. Как всякое подлинное искусство. Вы так не думаете? Искусство должно бросать вызов всем вашим привычным представлениям, опрокидывать их, так, чтобы вы увидели всю их подноготную.