Сокровенные мысли. Русский дневник кобзаря - Тарас Григорьевич Шевченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В часов 7 вечера явился ко мне жандармский унтер-офицер и предложил довезти меня за 10 р. до Москвы. Сердечно благодарен за предложение. Он отвозил в Вятку какого-то непокорного отцу своему капитана Шлиппенбаха, на обратном пути искал себе попутчика и нашел меня в Нижнем. Еще раз спасибо ему.
Условившись в цене и времени выезда, я пошел к Кудлаю поторопить его насчет полицейского пропуска. Кудлая не застал дома и по дороге зашел к Вильде, [413] где встретил Татаринова, мамзелей Шмитгоф [414] и брата их, молодого, весьма талантливого скрипача и сценического артиста. [415] После ужина хозяин, прощаясь со мной, подарил мне на память несколько миниатюрных медальонов, копии с известных скульптурных произведений древних и новых, сделанных разными художниками. Милый и умный подарок.
7 [марта]. От часу пополудни до часу полуночи прощался с моими нижегородскими друзьями. Заключил расставание у М. А. Дороховой ужином и тостом за здоровье моей святой заступницы, графини Н. И. Толстой.
10 [марта]. В три часа пополудни 8 марта оставил Нижний на санях, а во Владимир приехал 11-го ночью на телеге. Кроме этого, весьма обыкновенного явления в настоящее время года, ничего особенного не случилось, кроме легкого воспаления в левом глазе и зуда на лбу. Во Владимире я взял розовой воды и думал все покончить этим ароматическим медикаментом. А вышло не так, как я думал.
Во Владимире на почтовой станции встретил я А[лексея] И[вановича] Бутакова, под командою которого плавал я два лета, 1848 и 49, по Аральскому морю [416]. С тех пор мы с ним не видались. Теперь он едет с женою в Оренбург, а потом на берега Сыр-Дарьи. У меня при одном воспоминании об этой пустыне сердце холодеет, а он, кажется, готов навсегда там поселиться. Понравилась сатана лучше ясного сокола.
В 11 часов вечера приехал в Москву. Взял номер за рубль серебра в сутки в каком то великолепном отеле. И едва мог добиться чаю, потому что уже было поздно. О, Москва! О, Караван-Сарай, под громкою фирмою — отель! Да еще и с швейцаром.
11 [марта]. В 7 часов утра оставил я Караван-Сарай со швейцаром и пустился отыскивать своего друга М. С. Щепкина. Нашел его у старого Пимена, в доме Щепотьевой, и у него поселился и, кажется, надолго, потому что глаз мой распух и покраснел, а на лбу образовалось несколько групп прыщей. Облобызав моего великого друга, отправился я к доктору Ван-Путерену, моему нижегородскому знакомому. Он прописал мне английскую соль, зеленый пластырь, диэту и, по крайней мере, неделю не выходить на улицу. Вот тебе и столица! Сиди да смотри в окно на старого безобразного Пимена.
12 [марта]. Посетил меня доктор Ван-Путерен, прибавил еще два лекарства для внутреннего и наружного употребления и посулил мне, по крайней мере, неделю заточения и поста. Веселенькая перспектива!
Вслед за доктором посетил меня почтеннейший Михайло Александрович Максимович. [417] Молодеет, старичина, женился, отпустил усы да и в ус себе не дует. Вечером, по настоянию моих гостеприимных хозяев, сошел я вниз в гостиную, с повязанной головой, где встретил несколько человек гостей и между ними Кетчера, Бабста и Афанасьева, с которым тут и познакомил меня хозяин. [418] Время быстро прошло до ужина. Подали ужин, гости сели за стол, я удалился в свою келию. Проклятая болезнь!
13 [марта]. Доктор Ван-Путерен уехал сегодня в Нижний, рекомендовал мне своего приятеля, какого-то немца, которого я, однакож, не дождался и просил М. С. [Щепкина] пригласить медика, какого лучше знает, потому что болезнь моя не шутя меня беспокоит. М. С. Пригласил доктора Мина. Завтра я его дожидаю. [419]
Навестил меня Маркович, сын H. [А.] Марковича, автора “Истории Малороссии” и М. А. Максимович с брошюрою: “Исследование о Петре Конашевиче-Сагайдачном”. [420] Сердечно благодарен за визит и за брошюру.
14 [марта]. Отправил Лазаревскому два рисунка, назначенные для преподнесения [вел. кн.] М[арии] Н[иколаевне].
После обеда явилися ко мне два доктора; хорошо еще, что не вдруг. Приятель Ван-Путерена прописал какую-то микстуру в темной банке, а Мин пилнавскую воду и диэту. Я решился следовать совету последнего.
Дмитрий Егорович Мин — ученый переводчик Данта и еще более ученый и опытный медик. Поэт и медик — какая прекрасная дисгармония.
У старого друга моего М. С. везде и во всем поэзия, у него и домашний медик — поэт.
15 [марта]. Вчера было у меня два доктора, а сегодня ни одного. Мне, слава богу, лучше; скоро, может быть, они для меня будут совсем не нужны. Как бы это хорошо было! Надоело смотреть в окно на старого Пимена.
М. С. ухаживает за мной, как за капризным больным ребенком. Добрейшее создание! Сегодня вечером пригласил он для меня какую-то Г[оспожу] Грекову, мою полуземлячку, с тетрадью малороссийских песен. Прекрасный, свежий, сильный голос. Но наши песни ей не дались, особенно женские. Отрывисто, резко, национальной экспрессии она не уловила. Скоро ли я услышу тебя, моя родная, задушевная песня? [421]
Петр Михайлович, старший сын моего великого друга, [422] подарил мне два экземпляра фотографических портретов апостола Александра Ивановича Герцена.
16 [марта]. Нарисовал портрет, не совсем удачно, М. С. Причиной неудачи были сначала Максимович, а потом Маркович. Пренаивные люди! Им и в голову не пришла поговорка, что не вовремя гость — хуже татарина, а, кажется, люди умные, а простой вещи не понимают.
После обеда посетил меня Д. Е. Мин и, кроме диэты и пилнавской воды, ничего не присоветовал. Дня через три обещает выпустить на улицу. Ах, как бы было хорошо!
17 [марта]. Сегодня опять посетили меня оба медика, и, слава богу, кроме диэты и сидения
