Проклятая игра - Клайв Баркер

Он оставил машину около Юстона и поймал такси, чтобы доехать до Стрэнда и обналичить чек. Затем он отправился на поиски хорошего вечернего костюма. Уайтхед предложил туалеты из магазина на Риджент-стрит. Служащие поначалу обошлись с ним достаточно бесцеремонно, но стоило ему показать краюшек толстой пачки банкнот, как их реакция изменилась на угодливое заискивание. Давя улыбку, Марти разыгрывал привередливого покупателя – они летали вокруг него и виляли хвостами, он не препятствовал им. Только после трех четвертей часа их неослабевающего внимания он нашел то, что ему действительно понравилось – консервативно, но безупречно стильно. Костюм и сопровождающий гардероб – ботинки, рубашки, набор галстуков – пробил более ощутимую дыру в его наличности, чем он ожидал, но он пропустил деньги, как воду, сквозь пальцы. Костюм и один набор аксессуаров он забрал с собой. Остальное было отослано в Убежище.

Когда он выбрался наружу, было время обеда, и он погулял по округе, отыскивая чего бы поесть. На Джерард-стрит был китайский ресторан, который они с Шармейн посещали довольно часто, если позволяли финансы, – он отправился туда. Хотя фасад его был модернизирован, чтобы соответствовать неоновой рекламе, внутри все оставалось почти по-прежнему. Он уселся в полном одиночестве и съел и выпил почти все меню, радостно разыгрывая перед персоналом богача. После еды он заказал полдюжины сигар, несколько порций бренди и потягивал его, как миллионер. «Папа гордился бы мной», – подумал он. Когда он был уже сыт, пьян и удовлетворен, он вышел в хмурый день. Пришло время последовать дальнейшим указаниям Уайтхеда.

Он отправился в Сохо, где несколько минут искал букмекерскую контору. Когда он входил в прокуренное помещение, его слегка грызло чувство вины, но он послал его куда подальше. Он в конце концов просто выполнял указания.

Скачки были в Ньюмаркете, Кэмптон-парке и Донкастере – каждое название пробуждало горько-сладкие воспоминания, – и он свободно сделал ставки везде. Вскоре его старый энтузиазм затмил последние остатки сомнений. Эта игра была как жизнь, только вкус ее был намного сильнее. Она, с ее обещанными выигрышами и такими легкими проигрышами, еще более драматизировала то чувство, которое возникало у него, когда, будучи ребенком, он представлял себе какова жизнь взрослых. Теперь он уже вырос из скучного мира и попал в тайный, загадочно-возбуждающий мир взрослых мужчин, где каждое слово хранило в себе риск надежду, каждый вздох – победу над сложнейшими препятствиями.

Поначалу деньги стали утекать от него – он не делал больших ставок, но частые проигрыши начинали понемногу уменьшать его запасы. Затем, примерно в течение трех четвертей часа, ситуация изменилась к лучшему: одна за другой лошади, на которых он ставил просто наобум, странным образом оказывались первыми даже в самых неблагоприятных обстоятельствах. За один заезд он с лихвой вернул все, что потерял в двух предыдущих. Увлеченность переросла в эйфорию. Это было то самое чувство, которое он с таким трудом пытался объяснить Уайтхеду, – чувство управления судьбой.

Наконец победы стали раздражать его. Даже не пытаясь пересчитать деньги, он убрал выигрыш в карман и вышел наружу. Деньги торчали толстым клином во внутреннем кармане пиджака, вызывая зуд, – они хотели быть быстрее потраченными. Инстинктивно он пробрался через толпу к Оксфорд-стрит, выбрал дорогой магазин, купил меховую шубу для Шармейн за девятьсот фунтов и поймал такси, чтобы отвезти ее к ней. Это было длинное путешествие – подневольные работники начинали свое бегство с работы и дороги были переполнены. Но ничто не могло испортить ему настроения.

Он вылез из такси на углу улицы, потому что ему хотелось пройти по всей ее длине. Все сильно изменилось с тех пор, когда он был здесь в последний раз два с половиной месяца назад. Ранняя весна теперь превратилась в раннее лето. Сейчас, почти в шесть часов вечера, тепло дня уже почти не исчезало – приближалось время, когда оно будет постоянным. Не только время года, думал он, становилось более зрелым – он мужал вместе с ним.

Он чувствовал себя настоящим. Господи, наконец-то. Наконец он мог снова управлять миром, влиять на него, формировать его.

Шармейн, открывшая дверь, выглядела взволнованной. Она разволновалась еще больше, когда Марти вошел внутрь, поцеловал ее и сунул ей в руки коробку с шубой.

– Вот. Я принес тебе кое-что.

Она нахмурилась:

– Что это, Марти?

– Посмотри. Это тебе.

– Нет, – сказала она. – Я не могу.

Входная дверь была все еще открыта. Она подталкивала его обратно к ней или, по крайней мере, пыталась. Но он не мог уйти. Под этим смущением, написанным у нее на лице, было еще что-то: злость, даже, может быть, паника. Она прижала к нему неоткрытую коробку.

– Пожалуйста, уходи.

– Это сюрприз, – сказал он, определенно не желая уходить.

– Мне не нужно никаких сюрпризов. Уходи. Позвони мне завтра.

Он не взял протягиваемую ему коробку и она упала между ними, открывшись при падении. Роскошный мех шубы замерцал, она не смогла удержаться, чтобы не наклониться и поднять ее.

– О, Марти... – прошептала она.

Глядя на ее сверкающие волосы, он вдруг заметил, как наверху лестницы появился еще кто-то.

– В чем дело?

Марти поднял глаза. Наверху стоял Флинн, одетый только в трусы и носки. Он был небрит. Несколько секунд он молчал, оценивая ситуацию. Затем улыбка – его панацея – поползла по его лицу.

– Марти, – воскликнул он, – что за шум?

Марти смотрел на Шармейн, уставившуюся в пол. В руках она держала шубу, которая казалась мертвым животным.

– Вот оно что, – протянул Марти.

Флинн спустился на несколько ступенек. Глаза его были налиты кровью.

– Это совсем не то, что ты думаешь. Совсем нет, – сказал он, остановившись на полпути и выжидая, куда бросится Марти.

– Это как раз то, что ты думаешь, Марти, – тихо сказала Шармейн. – Мне очень жаль, что ты узнал это именно так, но ты никогда не звонил. Я просила тебя звонить, прежде чем ты придешь.

– И давно? – прошептал Марти.

– Два года, чуть больше – чуть меньше.

Марти взглянул на Флинна. Они забавлялись вдвоем с этой черной девчонкой – кажется, Урсула? – только несколько недель назад, и когда молочко было выпито, Флинн смылся. Он вернулся сюда, к Шармейн. «Интересно, – подумал Марти, – помылся ли он, прежде чем присоединился к Шармейн в их двуспальной кровати? Скорее всего нет».

– Почему он? – услышал он свой голос. – Почему же он, ради Бога? Ты что, не могла найти ничего получше?

Флинн не сказал ничего в свою защиту.

– Я полагаю, тебе нужно идти, Марти, – сказала Шармейн, тщетно пытаясь уложить шубу обратно в коробку.