Сборник рассказов - Р. Лафферти

У Холли Харкель душа была слишком велика для тела гнома, а мозг слишком мощный для такой маленькой головы. Я думаю, именно это и делало ее такой неуклюжей. Она целиком состояла из любви, заботы и смеха, и все это выпирало из ее маленькой фигурки. Ее уродливость была совершенно необыкновенной, и, мне кажется, Холли с радостью демонстрировала ее миру. Она любила змей и жаб, любила обезьян и незаконнорожденных и когда изучала их, становилась на них похожа. Когда изучала змей, сама становилась змеей; она была жабой, когда жабы были предметом ее изучения. Она изучала всех существ изнутри. А здесь, даже для нее, оказалось совершенно невероятное сходство.

Холли сразу полюбила шелни. Она сама стала шелни, и ей для этого не пришлось идти очень далеко. Она ходила, бегала и лазила на деревья, как шелни. Она спускалась с деревьев головой вперед, как белка — и как шелни. Мне она всегда казалась немного отличающейся от человека. И теперь она страстно хотела записать фольклор шелни — «прежде чем они исчезнут».

Что касается самих шелни, некоторые ученые называли их гуманоидами и сразу готовились к воплям и ударам. Если шелни и были гуманоидами, то, несомненно, самыми низкими по уровню развития. Но мы, фольклористы, интуитивно знали, кто они такие. Они гоблины, подлинные и настоящие, и прилагательные эти я использую не просто как клише. Самые высокие из них достигали трех футов роста, самым старым было семь лет. Вероятно, это были самые уродливые существа во Вселенной, но уродливость у них была какая-то приятная. В них не было зла. Ученые, изучавшие их, утверждали, что шелни не обладают разумом. Но они дружелюбные и открытые существа. Слишком дружелюбные и слишком открытые, как выяснилось. Их привлекало все человеческое, и это привело их к гибели. Но они были не больше гуманоиды, чем феи или людоеды. И гораздо меньше, чем обезьяны.

— Здесь их логово, — заявила Холли в первый же день (это было позавчера). — Там, внизу, их целый ковен, и вход под корнями этого дерева. Когда я писала докторскую диссертацию по музыке примитивных народов, я и не подозревала, что однажды буду навещать домовых под древесными корнями. И должна сказать, что никогда на это не надеялась. Они многому нас еще не научили. Должна признаться, что в моей жизни был период, когда я не верила в гоблинов.

В это я не поверил.

Неожиданно Холли нырнула в нору в земле, головой вперед, как суслик, как шелни. Я последовал за ней, он осторожно и не головой вперед. Сам я изучал шелни снаружи. Я никогда не мог забраться в их зеленую гоблинью шкуру, не мог овладеть их скрипучим обезьяньим языком, не понимал, почему у них выпучиваются глаза. Я не мог даже почувствовать их логово.

На дне норы, у входа в логово, произошла встреча, в которую я не поверил, несмотря на то, что все видел собственными глазами и слышал собственными ушами. Лягушачий разговор между Холли Харкель и пятилетним стариком, который охранял ковен, и тем не менее разговор происходил на чем-то вроде английского и я его понял.

— Тук, тук (это Холли).

— Перестук (это стражник).

— Вогс и волли.

— Кто ты?

— Холли.

— Есть дело?

— Захотелось.

И нас пропустили. Но если вы думаете, что сможете попасть на ковен шелни, не обменявшись предварительно рифмованным вздором с пятилетним стариком, значит вы никогда у них не были. И хотя филологи говорят, что речь шелни — это набор бессмысленных звуков, эти звуки никогда не были бессмысленными для Холли, да и я иногда понимал их значение.

Холли утверждала, что шелни говорят по-английски в пределах возможностей своего речевого аппарата. А сами шелни при первой встрече рассказали ей, что у них раньше не было языка, «потому что никто его для нас не придумал», поэтому они стали пользоваться английским, как только его услышали. «Мы бы вам за него заплатили, если бы у нас было чем платить», — сказали они. Это лягушачий английский, но только человек с чистым слухом его понимает.

Я включил запись, а Холли начала разговаривать с шелни. Скоро она уже играла на их тыквенных флейтах. Лягушачья музыка. Невыразимо печальная, как песни рака. Мелодия грача, вороны, галки. Приятные небольшие музыкальные отрывки, хотя исполнялись под землей. Трудно представить себе их снаружи.

Мотивы простые и короткие, как всегда у детей. Никакой оркестровки, хотя можно было ее сделать с семью по-разному настроенными флейтами. Но они были совершенны, эти короткие замкнутые мелодии, совершенны по-гномьи. Подземные фуги, полные крови червей, и холодные, как сок корней. Мелодии саранчи, хрущей и кузнечиков.

Потом Холли уговорила одного из самых старых шелни рассказать сказки под музыку флейт. Вот две из них, записанные в первый день. Тот, кто сегодня слушает эту запись, говорит, что слышит только лягушачье кваканье. Но я слушал их вместе с Холли Харкель, она помогала мне понять и перевести, поэтому я и сейчас их понимаю.

Послушайте их, отвратительные потомки! Я не уверен, что вы заслуживаете получить их от шелни.

Как шелни потерял погребальный зуб

Рассказывают так.

Жил некогда шелни, который потерял свой погребальный зуб еще до смерти. Каждый шелни начинает жизнь с шестью зубами и теряет по зубу в год. А когда становится стариком и у него остается только один зуб, он умирает. Он должен отдать свой последний зуб гробовщикам скоки как плату за свое погребение.

Но либо этот шелни потерял за год два зуба, либо прожил слишком долго.

Он умер. А зуба, чтобы заплатить за погребение, у него не было.

— Я не стану тебя хоронить, если ты не заплатишь зубом за погребение, — сказал гробовщик скоки. — Разве я должен работать бесплатно?

— Тогда я сам похороню себя, — ответил мертвый шелни.

— Ты не знаешь как, — сказал гробовщик скоки. — Не знаешь, где осталось место. Ты увидишь, что все места заполнены. У меня соглашение: все должны говорить всем, что места нет, и хоронить может только гробовщик. Это моя работа.

Тем не менее мертвый шелни отправился поискать для себя место. Он копал ямы на лугу, но везде находил мертвых шелни, скоки и лягушек. и они всегда заставляли его вернуть на место выкопанную землю.

Он копал ямы в долине, и там было так же. Он копал на холме, и ему сказали, что холм тоже полон. И он плакал, потому что не мог найти места, где ему можно лечь.

Он спрашивал у энлайт, может ли он остаться с ними, в их дереве. Они сказали, что не может. Они не хотят, чтобы мертвецы жили в их дереве.

Он спрашивал эйси, может ли остаться в их пруду. Они сказали — нет, не может. Они не допустят мервецов в свой пруд.