Ломаный сентаво. Аргентинец - Петр Иванович Заспа

Улыбка сошла с лица Сальвадора. Он вдруг понял, что когда предлагают так много, то это означает только одно — дела его куда хуже, чем он предполагал раньше.

— Сеньор, не убивайте. У меня трое детей, и жена готовится родить четвёртого.

— Ты отвезёшь нас сюда! — Фегелейн положил перед пилотом карту и ткнул пальцем в жирный крест.

— Отвезёшь, и клянусь, я исполню своё обещание. Ты сможешь выкупить этот самолёт и послать своего хозяина ко всем чертям, но только если будешь выполнять каждое моё приказание. Считай, что теперь я твой новый хозяин!

В это мгновение Фегелейн верил, что именно так и поступит. Ему вдруг стал симпатичен этот испуганный аргентинец, с бронзовой, как у Будды, кожей, и захотелось сделать для него что-то хорошее. Без самолёта с пилотом никак не обойтись, а потому на время в их команде прибыло.

— Вы хотите лететь на восток, в джунгли? — испугался Сальвадор, и Фегелейн понял, что с приглашением в клуб кладоискателей придётся повременить. Отвагой пилот явно не отличался.

— Сколько может поднять твой самолёт?

— Шесть пассажиров, сеньор, и сто килограмм багажа.

«Придётся делать не один рейс!» — нервно двинул скулами Фегелейн.

— Ты знаешь эти места?

— Нет. Сеньор, над сельвой никто не летает. Откажитесь от этой затеи, там очень опасно.

— Это ты мне будешь рассказываешь о сельве?! — разозлился Фегелейн, с силой вдавив Сальвадору в спину ствол. Он вдруг понял, что трусы ему ещё более отвратительны, чем убийцы Райхенбаха. — Что у тебя с топливом?

— В Буэнос-Айресе мне залили полные баки! — поспешил успокоить его Сальвадор. — Сеньор, только не стреляйте, иначе вы все погибнете.

— Летим на это озеро. И запомни, Сал, я до сих пор потому жив, что не боюсь ходить по лезвию ножа. Ты чувствуешь его остриё, и это как глоток спирта в жестокий русский мороз. Хотя, что я тебе говорю, разве ты можешь знать, каково это, когда от мороза распухают пальцы? Изнеженные ленивые бездельники! Не зли меня трусостью, и, возможно, я тебя озолочу.

Фегелейн выглянул в салон. Полулёжа на полу, обхватив губами ингалятор, Гитлер часто дышал, а Ева рылась в сумочке, трясущимися пальцами пытаясь достать сигарету.

— Герман, мы от них сбежали?

— Я проворачивал и не такие дела.

Она подняла на Фегелейна взгляд, полный ненависти:

— Ты можешь просто сказать: да или нет?

В ответ он скрипнул зубами и вернулся в кабину. И это благодарность! Мало того, что они висят на его плечах откровенной обузой, так ещё продолжают вести себя так, словно он провинившаяся прислуга.

— Сал, нам с тобой придётся поработать.

— Сеньор, я сделаю всё, что прикажете, только не убивайте.

— Хватит повторять одно и то же. Я немец и ценю послушание, а в ответ умею быть благодарным. Что ты скажешь об этих озёрах? — Фегелейн снова потряс картой. — Сколько нам лететь?

— Я должен сделать кое-какие расчёты, — Сальвадор протянул руку. — Вы позволите?

Отдав карту, Фегелейн искоса поглядывал в окно. Теперь внизу краски сменились с оранжево-красных на сочно-зелёные. И как он не храбрился, но воспоминание о сырости сельвы, сумрачных и кишащих миллионами тварей тёмных джунглях сжимало сердце неприятным холодком.

— Сеньор, нам лететь больше часа, — окликнул его пилот.

Достав из планшета под креслом карандаш и транспортир, Сальвадор начертил на карте линию, сделал в столбик пару вычислений и теперь смотрел с надеждой, что смог испугать своего нового хозяина, и как результат — сейчас ему дадут команду на разворот.

— Всего лишь? — ухмыльнулся Фегелейн. — Твой самолёт тебя разбаловал, Сал. Тот путь, что ты нарисовал, не так давно я проделал ногами.

Кажется, пилот не поверил. Он промолчал, но на секунду пробежавшая по его лицу гримаса была куда красноречивее слов. Похлопав его по плечу, Фегелейн вспомнил о Гитлере и вернулся в салон. Здесь витали клубы дыма, а извергавшая его Ева, закрыв глаза и развалившись в кресле, беззвучно шевелила губами, то ли напевая, то ли разговаривая с собеседником, видимым только ей. Пройдя мимо, Фегелейн сел рядом с Гитлером, занявшим последнее кресло, подальше от Евы.

— Мой фюрер, как вы себя чувствуете? — изобразил он участие.

Однако на этот раз собственное здоровье для Гитлера отошло на второй план.

— Герман, что ты задумал? С самолётом у тебя получилось неплохо, но что дальше?

«Неплохо? — у Фегелейна потемнело в глазах. — Неплохо! И это всё, чего я заслужил?! — рука невольно легла на рукоятку пистолета. — Неблагодарные животные!»

— Мой фюрер, мы летим туда, — выдохнув и взяв себя в руки, Фегелейн опустил глаза, дабы они его не выдали, — где нас ждёт золото.

— Но ведь ты его не нашёл?

— Тогда не нашёл. А сейчас найду.

В хвосте самолёта гул двигателя не так сильно заглушал слова, и Фегелейн обернулся, чтобы убедиться, что Ева тоже его слышит. Однако она продолжала витать в только ей видимом мире, и он догадался, что её сигареты явно отличаются от обычных.

— Я много думал и определил круг поисков. Я пытался думать, как думал бы Борман.

— Ты не можешь думать, как Мартин, — Гитлер брезгливо отвернулся и взглянул в окно. — У тебя солдафонский склад ума, а это нечто другое. Мартин был гений и мог предугадать мою реакцию лучше меня самого. Я всё чаще чувствую, как мне его не хватает.

А вот это уже было обидно. Фегелейн не смог скрыть недобрый взгляд, и Гитлер это заметил.

— Хороших стрелков у меня много, а вот расчётливых политиков — единицы.

— Настолько расчётливых, чтобы обокрасть вас и партию? — не удержался от колкости Фегелейн. — Для нас Борман встал в один ряд с Герингом и Гиммлером. Ещё один предатель, каких в последнее время вокруг вас сотни. И не окажись сейчас рядом меня, то и говорить было бы не о чем.

— Я ценю это, — отвёл взгляд Гитлер, заметив, как грубо его поставили на место. — И обязательно что-то придумаю, чтобы тебя отблагодарить. Ты, кажется, говорил о золоте?

— Оно вернёт нас к власти. Я найду его, перепрячу, а после покажу, что тоже могу быть тонким политиком. Когда у тебя под ногами золотые россыпи, нетрудно сменить мундир на смокинг дипломата. Нам всем придётся много работать. Взбираться в гору куда труднее, чем катиться вниз. К сожалению, мы растеряли уже слишком много. Так много, что оказались на дне. Для начала покончим с Эйхманом, а затем начнём строить всё с нуля. Новые связи, новые люди, новые цели. И кому-то придётся взвалить всё это на свои плечи.

Фегелейн искоса взглянул на Гитлера —