Мария Федоровна - Александр Боханов

Минни и Александр мирно гуляли вдоль моря и не подозревали, что в Царском Селе произошло такое драматическое событие. Лишь по их возвращении в августе Император сообщил о случившемся старшему сыну и его жене. Он просил их быть добрыми по отношению к Екатерине Михайловне и заверил, что никогда не будет навязывать им ее общество. Мало того. Он попросил сына войти в состав небольшой комиссии приближенных, готовивших указ об обеспечении прав Юрьевской и ее детей в случае его преждевременной кончины.

Цесаревич стоял как громом пораженный, безропотно приняв волю Царя. Мария Федоровна от полученного известия чуть не лишилась чувств. Затем появилась Юрьевская, которая поцеловала руку Цесаревне и сказала, что Император сделал ее супругой, что она вполне счастлива и «никогда не позволит себе выйти из своей скромной роли».

После расставания с Царем и «его дамой» у Минни с Александром состоялся долгий, «просто душераздирающий разговор». Нет, они конечно же не исключали, что отец и свекор рано или поздно может осуществить свое намерение, но что это случится так быстро, всего через шесть недель после смерти Марии Александровны — такого и представить не могли. Это просто выходило за рамки человеческого разумения, не имело прецедента. На душе у обоих было так тоскливо, что передать нельзя. Но сердце Царево в руках Божьих и Он один ему судья. Они пытались смириться, но человеческие чувства все равно порой прорывались наружу.

Цесаревич, обладая сильным характером, держался стоически, хотя окружающие замечали отрешенность и грусть, не покидавшие Наследника после возвращения из Гапсаля. Куда девалось его жизнелюбие и веселость, и даже на фамильных обедах, в присутствии своих. Теперь он почти ничего не говорил, не интересовался едой и большую часть времени неотрывно и сосредоточенно смотрел лишь на тарелку. Мария Федоровна тоже ужасно переживала, но ей удавалось соблюдать необходимый стиль поведения, хотя это и давалось с большим трудом.

Постоянным испытанием являлись личные встречи с новоиспеченной женой Императора, которых Цесаревич и Цесаревна всеми силами старались избежать, но это не было в их власти. У Царя вскоре возникла навязчивая идея сблизить старую семью с новой, и в этом своем желании он не считался с чувствами сына и невестки. Однажды Мария Федоровна прямо заявила Александру II, что не желает общаться с Юрьевской, на что тот возмущенно заявил: «Попрошу не забываться и помнить, что ты лишь первая из моих подданных». Так с ней он никогда еще не позволял себе разговаривать…

Самые же большие потрясения ждали впереди. В конце августа Император отбыл в Ливадию, попросив Цесаревича приехать к нему с семьей. Сын обещал. Обсудив ситуацию, Александр и Минни пришли к заключению, что во имя мира в Императорской Фамилии они должны смириться и беспрекословно выполнять волю Монарха. Нетрудно было предположить, что в Ливадии их ждут тяжелые обстоятельства. Они уже знали, что Юрьевская с детьми впервые открыто поехала в Царском поезде, хотя это вызывало повсеместное недоумение, так как о браке Императора наверняка знал лишь ограниченный круг лиц. Никаких сообщений и заявлений публично все еще сделано не было.

Через три недели после отъезда Императора в Крым выехала семья Цесаревича. Александр и Мария Федоровна тешили себя надеждой, что Государь сдержит обещание и не будет навязывать им общество своей новой семьи. Они, но особенно Мария Федоровна, очень любили бывать в Ливадии.

Минни первый раз вместе с мужем оказалась там летом 1869 года. Цесаревич тоже тогда впервые видел Крым. Впечатлений у обоих была масса. Марию Федоровну очаровала красота пейзажа, живописность туземных нарядов населения, голубизна необозримого моря. Она еще не бывала на берегах теплых морей (кратковременное пребывание в Ницце в трагических обстоятельствах 1865 года в счет не шло) и не думала, что морская вода может иметь такой изумрудно-голубой цвет. Она выросла на берегу моря, но здесь оно было и такое же, и совсем другое. А эти невыразимо прекрасные закаты и восходы? Она и такого яркого солнца еще никогда не видела.

Царская резиденция в Крыму возникла благодаря усилиям и стараниям Императора Александра И, но особенно Императрицы Марии Александровны. Обширная Ливадийская усадьбы была приобретена Министерством Императорского Двора у графа Потоцкого в 1860 году. В тот период она не представляла из себя ничего примечательного. Все кругом еще было диким и мало пригодным для долговременного проживания.

За обустройство принялась Мария Александровна. По ее желанию придворный архитектор Ипполит Монигетти в 1862–1867 годах воздвиг здесь целый ряд сооружений и главное среди них — Большой Дворец, предназначавшийся для Императора и его семьи. Он был построен из камня, но весь отделан деревом, что придавало ему легкость и теплоту. Недалеко построили небольшую виллу-дворец для Цесаревича.

Были проложены аллеи, разбиты цветники, устроены мраморные фонтаны и беседки. Кругом же заповедные, совсем девственные места: заросшие деревьями и густым кустарником склоны гор, уносившиеся в небо утесы, пропасти, с ручьями, журчащими внизу, огромное количество птиц и животных. Мария Александровна много раз бывала в Ливадии и одна, и вместе с семьей, все члены которой тоже очень любили бывать здесь. Эти чувства разделяла и Мария Федоровна.

В этот же раз поездка мало радовала. Они и раньше знали, что во время пребывания в Крыму Императора Юрьевская тоже бывала там, но жила уединенно и на глаза Двору не показывалась. Как-то будет теперь? Дорога была длинной: от Петербурга до Севастополя — главной военно-морской базы русского флота на Черном море — ехали в поезде почти двое суток. Затем плыли на корабле. Всю дорогу одна тема занимала. Терялись в догадках, не хотели верить плохим предчувствиям. Ситуация сразу же стала проясняться по прибытии на рейд Ялты.

На причале встретил Александр И. После первых приветствий и поцелуев он огорошил заявлением, что княгиня нездорова и не могла приехать на встречу. Мария Федоровна не знала, как реагировать, а лишь спросила: «Как же я могу с ней видеться, если ваш брак содержится в тайне?» Императора вопрос не смутил, и с видом беспечного ребенка он заявил: «О, здесь так трудно что-либо скрыть, моя свита не может ничего не знать». «Но моя-то совершенно ничего не знает, потому что я верно хранила доверенную мне тайну», — возразила Цесаревна и разрыдалась к неудовольствию Императора. Пока ехали в экипажах из Ялты в Ливадию, Цесаревич и Цесаревна не проронили ни слова. Но испытания только начинались.

Войдя в Ливадийский Дворец, прибывшие были встречены Юрьевской и ее детьми: сразу стало ясно, что она во Дворце распоряжается как полноправная хозяйка. И это в доме, который так долго, любовно и заботливо создавался покойной Императрицей, где все было пронизано воспоминаниями о ней, где кругом находились ее портреты и личные вещи! За что такое наказание, чем мы провинились перед Тобой, Господи, получив эту страшную душевную муку! Мария Федоровна испытывала стыд перед слугами, ей казалось, что все они возмущены и опечалены происходившим.