Журнал «Приключения, Фантастика» 2 96 - Юрий Петухов

Я сходил на кухню, с помощью шланга от стиральной машинки подсосал из сулии, как из бензобака, кружку самогона. Был он желтоватый, настоянный на лимонных корочках, и вонял как цитрусовая бражка, причем сильнее, чем вчера. Я еле втолкнул в желудок это пойло. Алкоголь действует на меня плохо — не так, как я хотел бы, — в сонливость вгоняет, особенно, если потрепаться не с кем. Поэтому я подошел к размалеванным фотографиям, высказал все, что я думаю о них и о фотографе-халтурщике, пошел на боковую.

Спал вроде бы не долго, разбудили меня шаги в комнате. Я затаил дыхание и сильнее зажмурил глаза, как делал в детстве, надеясь, что если я никого не вижу, значит, и меня не увидят. Шаги были тяжелые, мужские. Они пересекали комнату вдоль и поперек, напоминая действия собаки, отыскивающей зарытую кость. Вот они приблизились к кровати, и я напрягся всем телом, готовый вскочить и отбить удар. Сиплое дыхание начало приближаться ко мне, как будто человек наклонялся, чтобы заглянуть мне в лицо, а потом отклонилось в сторону, и под кроватью что-то зашурудело. Человек вытащил то, что ему было надо, и пошел на кухню. Там упала кастрюля, грюкнуло пустое ведро. Человек негромко ругнулся, что-то передвинул. Затем отчаянно произнес: «Пошло оно все!..» и швырнул что-то тяжелое на пол. Я открыл глаза и в приоткрытую дверь, ведущую на кухню, заметил, как широкоплечий сутулый мужчина в брезентовом плаще и серой кепке вышел в сени. Хлопнула закрывшаяся входная дверь в дом, заскрипел ключ в замке.

Я выпрыгнул из кровати, подбежал к окну, выходящему во двор. Сквозь щель между закрытыми ставнями увидел на подворье, освещенном луной, мужчину в плаще и кепке. Он расстегивал ошейник на собаке ростом с телка. Собака повизгивала, пыталась лизнуть хозяина, мешала ему, он зло рыкнул: «Ну!» и ударил собаку кулаком по крестцу. Собака затихла, дала освободить себя от ошейника и радостно запрыгала рядом с хозяином, который взял стоявшие на дорожке фибровые чемоданы с углами, оббитыми железом, направился к калитке. Там его ждала женщина. Она вытирала глаза уголками повязанного на голову белого платка, наверное, плакала. Мужчина что-то буркнул ей, шибанул калитку ногой, вышел на улицу. Женщина торопливо закивала головой, несколько раз перекрестилась, потом размашисто перекрестила дом. Она подняла с земли два узла с барахлом, хозяйственную сумку, сумочку поменьше и две авоськи. Выйдя со двора, она положила это все на землю, закрыла калитку, еще раз перекрестила дом, снова навьючилась и побрела за мужчиной.

Я перебежал к другому окну, выходящему на улицу, — и чуть не вскрикнул от удивления. По улице шли люди с чемоданами, рюкзаками, баулами, сумками. Даже дети что-нибудь несли. Шли молча, лишь один ребенок плакал, тянул надрывную ноту, и так долго, что и у взрослого не хватило бы воздуха в легких. За людьми бежали собаки, целая стая, и тоже молча и не грызлись между собой как обычно. В лунном свете шествие напоминало черно-белую кинохронику военных лет.

Я подождал, пока улица опустеет, пошел в сени. Дверь оказалась закрытой изнутри на крючок, как я всегда делаю, вернувшись в дом. Амбарный замок все так же валялся на крыльце, хотя я отлично слышал, как мужчина закрывал его. Во дворе было пусто, не почувствовал я и тепла, которое ненадолго остается в воздухе, после ухода человека. Наверное, мне все с пьяну привиделось.

На всякий случай я пошел к центру села, куда брели привидевшиеся мне люди. Улицы были такими же, как и вчера, — тихими и безжизненными, если не считать обычного шелеста травы и листьев. Повернув на улицу, ведущую к сельсовету, я вдруг увидел вдалеке габаритные огни колонны машин и автобусов. Красные и белые огни быстро добрались до леса и исчезли в нем. И тогда послышалось собачье вытье. Сотни собак тоскливо и обреченно выли разными голосами. Я не видел собак, но мог точно описать, какой из них принадлежит тот или иной голос, хотя все голоса были похожи, одинаково жалостливые, словно пели отходную по самим себе. Я шел к центру села, а похоронная песня становилась все глуше и глуше и отдалялась к той окраине села, через которую выехала колонна, а когда я добрался туда, вытье совсем заглохло, но у меня за спиной послышалось жалобное мычанье коров, блеянье овец и хрюканье свиней. Как бы подпевая крупным животным, паскудно завыли кошки и так расходились, как и в марте не услышишь. Я побежал к центру села, пустого и безжизненного, надеясь увидеть хотя бы одну скотину, но когда я углубился в село, мычанье, хрюканье и блеянье затихли, а появилось и становилось все громче и громче собачье вытье.

Я несколько раз пробежал от центра села к окраине и обратно, слушая то собачье вытье, то плач других домашних животных, пока не нашел место, где слышно было и то, и то, но тихо. Это был пустырь, заставленный разобранными комбайнами и тракторами и сломанными косилками, сеялками и плугами. Я присел на бревно у трактора, закурил сигарету. Курева у меня много, нашел в магазине в подсобке. Кто-то уже побывал там до меня, забрал самое ценное, но ящик со «Столичными» киевской фабрики оставил без внимания. Сигареты сухие, звонко потрескивают при затяжках и глушат все остальные звуки. Затягивался я как можно чаще, потому что слышал не только вытье животных, к которому уже привык, но и плач стоявшей на пустыре техники. Правда, плачем трудно было назвать жалостливое скрежетание железа, напоминающее медленное верчение шестеренок, посыпанных песком. Когда взошло солнце и звуки исчезли, вокруг меня в траве валялось десятка полтора желтых сигаретных фильтров, похожих на распускающиеся одуванчики. Они жутко воняли, словно испарялись под солнечными лучами.

Как-то в детстве — года полтора мне было — родители подкинули меня на выходные бабушке. Она за домашними хлопотами не уследила за шустрым пацаненком, ну и оказался я на улице в одной распашонке. Дело было ранней весной, снег еще лежал, но день был солнечный, с капелью. Снег покрывала тонкая корочка льда, впадинки на которой были заполнены чистой и холодной талой водой. Как сейчас помню, бегаю я по снегу от лужи к луже, а за мной бабуля гоняется. Меня корочка держит, не проваливаюсь, а бабушку — нет, никак догнать меня не может. Ну и получил я тогда от нее! Думала бабуля, что все — не уберегла внука — как перед дочкой оправдываться будет?! Вызвала она «скорую помощь», а той все нет и нет. Тогда бабушка и полечила меня народным средством: растерла тело самогоном и внутрь мне грамм пятьдесят влила. Когда через пять часов приехала «скорая помощь» врач отругал бабушку за то, что вызвала его к здоровому ребенку. С тех пор я и лечусь от всех болезней самогоном, тем более, что теща гонит его и разделяет мою точку зрения на народную медицину. Рецепт простой: от легких заболеваний — растирание плюс немного внутрь, от тяжелых — растирание и много внутрь, во всех остальных случаях — только внутрь, но сколько влезет.