Рождение легиона - Gedzerath

Платформа покачнулась, и край ее стал подниматься. Поддон заскрипел на невидимых мне колесах, и стал медленно, но верно сползать куда-то в сторону, откуда уже доносился жар пламени, курчавевшего затрещавшие волосы моего хвоста, слипшегося от грязи и крови.

«О Луна! Нет!» – встрепенувшись, я попыталась было подняться, но не смогла и рухнула обратно, забившись в опутывающих меня ремнях– «Нет-нет-нет-нет-нет! Мамочка! МАМА!».

– «… но ты разбила мне сердце, отказавшись сотрудничать со мной, как сказал наш милейший доктор Вуд. Ты похвалялась разрушить все наши планы, и даже смогла это исполнить… Но лишь частично. Поэтому, пребывая в крайней обиде на тебя, моя хорошая, я решил не дожидаться доброго Солта, и наказать тебя лично, своею рукой. Что? Я позже объясню, что это такое, мальчик мой. Теперь – просто толкай этот поддон, пока она не потеряла сознания. Право же, нет никакого удовольствия в том, чтобы сжигать бесчувственное тело! И кстати, наденьте уже на нее эту упряжь – в последнее время, я стал чересчур сентиментальным, а эти стены не кажутся мне достаточно толстыми или надежными. Эх, сюда бы мой старый подвал небоскреба «Колхейн Инкорпорейтед»…».

«Ммммммммфффффффф!» – туго завязанный рот не позволял мне произнести ни слова, и мне оставалось только орать, когда пламя печи опалило мне хвост и копыта. Подвал наполнился вонью горящего конского волоса, а потом…

– «Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа! Ааааааааафффффффффмфмфффмфмффффффффффффф!».

– «А теперь – назад. Да-да, назад, мой мальчик» – донесся до меня голос Боунза. Дергаясь и извиваясь, я орала через кляп, когда мои задние ноги опалило пламя, начавшее лизать затрещавшую кожу и мгновенно сгоревшую шерсть. Все в этом мире возвращается, и теперь, я в полной мере понимала, как чувствовал себя старый разбойник, пытаемый мной в том поезде, у Белых Холмов. Я поняла это – и приняла, однако, менее больно от этого, увы, не становилось. Что-то холодное поселилось у меня в груди, как когтистая лапа, на секунду, царапнувшее колотившееся сердце. На мгновение, я потерялась, выпала из хода времени, оглушенная раздирающей болью, а очнувшись - долго не могла понять, что же за бедолага стонет рядом со мной, пока не догадалась, что слышу сама себя.

– «Стоп, стоп, стоп. Моу, давай-ка ее назад! Делать все это нужно потихоньку, не спеша… И кстати, что это за запах?».

– «Эммм… Мне кажется, не всех вставляет эта развлекуха, босс» – раздался голос Моу. Стуча по полу завернутой в гипс ногой, он зубами вцепился в ручку платформы, возвращая ее в исходное положение – «Эти новички, которых вы тут набрали – они обблевались и убежали, прикиньте?».

– «Не стоит ревновать, мой дорогой» – шутливо погрозил копытом единорог своему помощнику, после чего, рывком, вздернул мою голову к тусклому свету, испытующе глядя мне в глаза – «Посмотри, кажется, она обделалась? Ай-ай-ай, как нехорошо… Как некультурно, как невежливо с твоей стороны, Раг. Ну, ничего, мы еще успеем с тобой потолковать. Это была лишь разминка, просто слабое неудовольствие, выраженное таким вот экстравагантным образом. У нас с тобой будет еще много, очень много времени, и уверяю тебя, ты очень внимательно изучишь всю свою анатомию, кусок за куском. Ты посмела перейти мне дорогу? Теперь, ты больше не перейдешь ее никому. Увезите! Пусть подумает о своем поведении в камере, и… И не затягивайте с сегодняшним посещением – пусть эти кобылы еще разок поучатся, как нужно работать с клиентом».

– «Аааааа…» – сил кричать уже не было. Я наоралась, пока меня везли на дребезжащей каталке, немилосердно истязая вибрацией обожженные задние ноги, и теперь могла лишь тихо хрипеть, привалившись к стене. Не знаю, приходил ли кто-нибудь ко мне, или нет – сознание раз за разом, соскальзывало в спасительную темноту, но каждый раз, возвращалось оттуда обратно, выдергивая из сладостного забытья чьим-то надтреснутым голосом, издевательски звучавшим у меня в голове.

Кажется, я медленно сходила с ума.

«Ух ты! Кажется, кого-то посетило прозрение?» – глумливо мурлыкнуло у меня в голове – «Лучше поздно, чем никогда, правда? «Первая Ученица», надо же! И ты на это купилась?».

Мысли вспархивали и разлетались, словно птицы, кружащие над кормушкой, под которой притаился кот. Время текло издевательски медленно, и каждая секунда оплачивалась мной пекущими болями, терзавшими мои ноги. Иногда, мне казалось, что я готова отгрызть их своими собственными зубами, чтобы избавиться от этого мучения, но стоило лишь мне пошевелиться, как окружающие меня, грязные стены начинали вращаться – и посылали мой разум в неплотную, зыбкую темноту, разрываемую на части козлиным блеянием моего галлюцинирующего мозга.

«Ну и чему же она тебя учит?» – спросил меня голос Черри. Сказанные когда-то подругой слова, внезапно, открылись мне с совершенно другой стороны – «Магии, быть может?».

«Наша – кто?» – спросила меня Селестия, жарко дыша в другое ухо – «Кто, как ты думаешь, ты для нас?».

Разрозненные кусочки мозаики медленно всплывали на поверхность, купаясь в озере крови. Негромко постукивая, как мои копыта, трясущиеся от жестокого жара, терзающего мой разум и тело, они складывались в невероятную картину, порожденную моим воспаленным мозгом, построенную из недомолвок, оговорок и случайно оброненных фраз. Я галлюцинировала, но измученная невыносимой болью, с радостью окунулась в это безумие, стремясь уйти, убежать от боли и мысли о том, что мне уже никогда не выбраться из этих подвалов.

Голос был прав, мерзко, нечестно прав. Уроки этикета, уроки соблазнения, политика и игры, невинные шалости и безмолвные ночные бдения в тиши балкона под мягким, завитым крылом – я мнила себя их ученицей, подругой, а им – им была нужна…

«Ну же, скажи это!» – потребовал от меня голос.

«Скажи, кто я для тебя?» – поинтересовалась Селестия.

«Твоя – кто?» – с надеждой вопросила меня Луна.

Они видели во мне дочь.

«Но как? По какому праву? Не верю!» – спазматически забился в истерике разум, сопровождаемый диким хохотом козлоподобного голоска, звучавшего и звучавшего у меня в голове. Я не могла поверить в происходящее, яростно отрицая видения, но сердце, надорванное за эти дни, глухо стучало и стучало свое – «Это все травма головы! Невозможно!».

«Мама».

Я привыкла к мысли о том, что я осталась одна в этом странном мире. Графит, Бабуля и Дед, Черри и Хай, мои друзья и Легион – они все были якорями, удерживающими меня, привязывающими меня к этому миру. Но где-то глубоко-глубоко внутри, я понимала, что была одна. То была грусть иного порядка, созвучная с тем существом, что делило со мной мою душу, что было мной, а я – им. Я была одинока, как Древний, а он – одиноким, как я, но теперь…