В лесах (Книга 1, часть 2) - Павел Мельников-Печерский

Зарделась Устинья пуще прежнего от речей московского посланника.

- Обучай их, Василий Борисыч, всех обучай, которы только тебе в дело годятся, уставь, пожалуйста, у меня в обители доброгласное и умильное пение... А то как поют? Кто в лес, кто по дрова.

- Оченно уж вы строги, матушка,- сказал Василий Борисыч.- Ваши девицы демество даже разумеют, не то что по другим местам... А вот, бог даст, доживем до праздника, так за троицкой службой услышите, каково они запоют.

- Троицкая служба трудная, Василий Борисыч,- молвила Манефа,- трудней ее во всем кругу (Круг (церковный)- устав службы на весь год.) нет: и стихеры большие и канон двойной, опять же самогласных (Самогласен - церковная песнь, имеющая свой особый напев.) довольно... Гляди, справишься ли ты, Марьюшка?

- Справится, матушка, беспременно справится,- ответил за головщицу Василий Борисыч.- И "седальны" (Особые церковные песни за всенощными, во время пения которых позволяется сидеть.) не говорком будут читаны,- все нараспев пропоем.Уж истинно сам господь принес тебя ко мне, Василий Борисыч,- довольным и благодушным голосом сказала Манефа.- Праздник великий - хочется поблаголепнее да посветлей его отпраздновать... Да вот еще что - пение-то пением, а убор часовни сам по себе... Кликните, девицы, матушку Аркадию да матушку Таифу шли бы скорей в келарню сюда...

Сотворив поясной поклон перед игуменьей, Устинья чинно вышла из келарни, но только что спустилась с крыльца, так припустила бежать, что только пятки у ней засверкали.

Минут через пять вошла Аркадия, а следом за ней Таифа. Сотворя семипоклонный начал перед иконами и обычные метания перед игуменьей, поклонились они на все стороны и, смиренно поджав руки на груди, стали перед Манефой, ожидая ее приказаний. - До святой пятидесятницы не долго, часовню надо прибрать по-доброму,- сказала игуменья.

- Все будет сделано, матушка,- с низким поклоном ответила Аркадия.- Как в прежни годы бывало, так и ноне устроим все.

- И полы, и лавки, и подоконники девицам вымыть чисто-начисто,- не слушая уставщицу, продолжала Манефа.- Дресвой бы мыли, да не ленились, скоблили бы хорошенько. Паникадилы да подсвечники мелом вычистить.

- К пасхе чищены, матушка,- заметила уставщица.

- Оклады на иконах как жар бы горели,- не останавливаясь, продолжала Манефа.- Березок нарубить побольше, да чтоб по-летошнему у тебя осины с рябиной в часовню не было натащено... Горькие древеса, не благословлены. В дом господень вносить их не подобает... березки по стенам и перед солеей расставить, пол свежей травой устлать, да чтоб в траве ради благоухания и заря была, и мята, и кануфер... На солею и перед аналогием ковры постлать новые, большие... Выдай их, Таифушка... Да цветных бы пучков, с чем вечерню стоять, было навязано довольно, всем бы достало и своим и прихожим молельщикам, которые придут... В субботу перед всенощной девиц на всполье послать, цветков бы всяких нарвали, а которы цветы Марья Гавриловна пришлет, те к иконам... Местные образа кисеями убрать, лентами да цветами, что будут от Марьи Гавриловны... А тебе, мать Виринея, кормы изготовить большие: две бы яствы рыбных горячих было поставлено да две перемены холодных, пироги пеки пресные с яйцами да с зеленым луком, да лещиков зажарь, да оладьи были бы с медом, левашники с изюмом... А ты, мать Аркадия, попомни, во всех паникадилах новые свечи были бы вставлены, и перед местными и передо всеми... Вечор поглядела я у тебя - в часовне-то в заднем углу паутина космами висит,- чтоб сегодня же ее не было. Катерина твоя за часовней ходит плохо... Скажи ей, на поклоны при всех поставлю, только раз еще замечу... А ну-ка, Василий Борисыч, благо девицы в сборе - послушала бы я, как ты обучаешь их... Спойте-ка "Радуйся Царице!".

Василий Борисыч раскрыл минею цветную, оглянул ставших рядами певиц и запел с ними девятую песнь троицкого канона... Манефа была довольна.

- За такое пение мы тебе за вечерней хороший пучок цветной поднесем,улыбаясь, молвила она Василью Борисычу.- Из самых редкостных цветков соберем, которы Марья Гавриловна нам пожалует...

- Пучок-от связать бы ему с банный веник,- со смехом вмешалась Фленушка.Пусть бы его на каждый листок по слезинке положил.

- Прекрати,- строго сказала Манефа.- У Василья Борисыча не столь грехов, чтоб ему целый веник надо было оплакать (У старообрядцев, а также и в среде приволжского простонародья держится поверье, что во время троицкой вечерни надо столько плакать о грехах своих, чтобы на каждый листочек, на каждый лепесток цветов, что держат в руках, капнуло хоть по одной слезинке. Эти слезы в скитах зовутся "роса благодати". Об этой-то "росе благодати", говорили, там и в троицкой псальме поется.).- Верь ты ему! - с усмешкой сказала не унимавшаяся Фленушка.- На глазах преподобен, за глазами от греха не свободен.

- Замолчишь ли? - возвысила голос Манефа.- Что за бесстыдница! Не подосадуй, Василий Борисыч, на глупые девичьи речи - она ведь у меня шальная. Василий Борисыч только улыбнулся.

- Искушение! - встряхнув головой, промолвил он потом и,вздохнув, завел с девицами догматик троицкой вечерни.

Заслушалась Манефа пения, просидела в келарне до самой вечерней трапезы. В урочный час Виринея с приспешницами ужину собрала, и Манефа сама сидеть за трапезой пожелала... Когда яствы были расставлены, все расселись по местам, а чередная канонница подошла к игуменье за благословением начать от Пролога чтение, Василий Борисыч сказал Манефе:

- Не благословите ли, матушка, заместо чтения спеть что-нибудь?

- Чего спеть?- спросила игуменья. - Духовную псальму какую-нибудь,ответил Василий Борисыч.

- Не водится, Василий Борисыч; за трапезой псальмы не поют,- заметила Манефа.

- Как не поют, матушка? - возразил Василий Борисыч.- Поют,- они ведь божественного смысла исполнены, пристойно петь их за трапезой.- Сколь обитель наша стоит,- такого дела у нас не бывало,- сказала Манефа.- Да не бывало и по всему Керженцу.

- Про Иргиз-от, матушка, давеча вы поминали,- подхватил Василий Борисыч.А там у отца Силуяна (Силуян - игумен Верхнего Преображенского монастыря в Иргизе, сдавший его единоверцам в 1842 году. ) в Верхнем Преображенском завсегда по большим праздникам за трапезой духовные псальмы, бывало, поют. На каждый праздник особые псальмы у него были положены. И в Лаврентьеве за трапезой псальмы распевали, в Стародубье и доныне поют... Сам не раз слыхал, певал даже с отцами...

- Право, не знаю как,- колебалась Манефа.- Да у меня девицы и псальм-то хороших не знают.

- А вот я их "Богородичну плачу" на днях обучил,- подхватил Василий Борисыч, - как пречистая богородица у креста стояла да плакала. Благословите-ка, матушка, пропеть... Нечего было делать, уступила Манефа.

- Бог благословит, пойте во славу божию,- сказала она.

Василий Борисыч с Марьюшкой головщицей, с Устиньей, Липой и Грушей стали впереди столов. К ним подошла Фленушка, и началось пение:

Во святом было во граде,

Во Ерусалиме,

На позорном лобном месте

На горе Голгофе

Обесславлен, обесчещен

Исус, сыне божий.

Весь в кровавых язвах,

На кресте бысть распят.

Тут стояла дева мати,

Плакала, рыдала,

Сокрушалась и терзалась

О любезном сыне:

"Ах ты, сын, моя надежда,

Исус сыне божий,

Где архангел, кой пророчил,

Что царем ты будешь?

Я теперь всего лишаюсь,

Я теперь бесчадна

Бейся, сердце, сокрушайся.

Утроба, терзайся".

Со креста узрев, сын божий,

Плачущую мати,

Услыхав ее рыданья,

Тако проглаголал:

"Не рыдай, мене, о мати,

И отри ток слезный,

Веселися ты надеждой

Я воскресну, царем буду

Над землей и небом...

Я тогда тебя прославлю;

И со славой вознесу тех,

Кто тя возвеличит!.."

Смолкли последние звуки "Богородична плача", этой русской самородной "Stabat mater", и в келарне, хоть там был не один десяток женщин, стало тихо, как в могиле. Только бой часового маятника нарушал гробовую тишину... Пение произвело на всех впечатление. Сидя за столами, келейницы умильно поглядывали на Василья Борисыча, многие отирали слезы... Сама мать Манефа была глубоко тронута.

- И откуда такую песню занес ты к нам, Василий Борисыч?- с умиленьем сказала она.- Слушаешь, не наслушаешься... Будь каменный, и у того душа жалостью растопится... Где, в каких местах научился ты?

- По разным обителям ту песнь поют, матушка...- скромноответил Василий Борисыч.- И по домам благочестных христиан поют. Выучился я петь ее в Лаврентьеве, а слыхал и в Куренях и в Бело-Кринице. А изводу (Курени, или Куреневский - раскольничий скит в Юго-Западном крае. Извод - редакция, а также место происхождения или указание на место происхождения. ) она суздальского. Отоль, сказывают, из-под Суздаля, разнесли ее по обителям.

- Спасибо, друг, что научил девиц "Плачу богородичну"... Много духовных песен слыхала я, а столь сладостной, умильной, не слыхивала,- молвила Манефа.Много ль у тебя таких песен, Василий Борисыч?