Подельник эпохи: Леонид Леонов - Захар Прилепин

«Когда пройдет “Унтиловск”, вероятно, актеры снимутся в костюмах и гриме, не пришлете ли мне? – просит Горький. – “Героев” я хорошо помню, интересно бы взглянуть, как их изобразили артисты».

Леонов пишет Горькому, что работал над повестью, написал несколько рассказов («Темная вода», «Возвращение Копылёва» и «Приключение с Иваном» из цикла «Необыкновенные рассказы о мужиках»).

«Очень рад, что Вы так много работали и над небольшими вещами, – отвечает Горький, – “Вор”, наверное, утомил Вас. Пожалуйста, когда напечатаете новые вещи – пришлите мне оттиски, ладно? Буду благодарен. А – деревяшка?»

«Деревяшка» – это Горький вспомнил про фигурки из дерева, которые Леонов обещал ему вырезать. Леонов уже сделал ему Пигунка, героя своего рассказа («Все дело у Якова Пигунка было в бороде. Была она спутанная и черная от дыма и копоти и свисала низко, на манер мочалки, которой печные горшки греют. <…> Яков есть сонный старичище. Жил он много лет. Дни текли своим чередом, а он своим. И боялся Господь вынуть из него душу, потому что вся она пропиталась дегтем насквозь» – такого вот вырезал).

Под конец письма Горький добавляет: «Спасибо за обещание прислать “Вора”. Хорошая книга».

Сказав весьма скупое: «хорошая книга», Горький, безусловно, пожадничал. Внутренне он сразу понял, что имеет дело с одной из самых важных книг и того времени, и русской литературы вообще.

Но не хочет Леонова в глаза нахваливать. Вернее – пока не хочет.

Спустя три недели Горький откажет Леонову в написании предисловия к собранию сочинений (у Леонова, в двадцать девять лет, напомним, начало выходить первое собрание в пяти томах!). Впрочем, причины для отказа Горький называет понятные: «Писать о Вас нужно немало и очень хорошо, очень подробно… на эту работу нужно много дней, нужно все Ваше перечитать и – внимательно».

Леонов не сдержится и скажет Горькому в письме: «О самом главном не переговорили мы». И, кажется, так и не переговорят.

Горький, впрочем, отвечает: «…самое главное – почувствовать друг друга, а это, на мой взгляд, было».

Тут Алексей Максимович имеет в виду и Леонида Андреева, и «мало заботится о себе», и все иное, но Леонову, конечно, не сообщает, как именно он его «почувствовал».

Хотя, может, это и не столь важно. Зато Горький пишет о Леонове Ромену Роллану, выражая свой восторг «Вором». Просит, чтоб «Вора» издали во Франции, наряду с Михаилом Пришвиным (которого Горький ставил выше себя как писателя).

«“Вор”, – сообщает Горький Роллану, – оригинально построенный роман, где люди даны хотя в освещении Достоевского, но поразительно живо и в отношениях крайне сложных». И справедливо добавляет: «В России книга эта не понята и недостаточно оценена».

Чуть позже Горький во всеуслышание расскажет, насколько высоко он ценит Леонова.

«Чтобы убедиться в быстроте роста языка, стоит только сравнить запасы слов – лексиконы – Гоголя и Чехова, Тургенева и, например, Бунина, Достоевского и, скажем, Леонида Леонова, – напишет Горький в 1928-м. – В романе “Вор” он совершенно неоспоримо обнаружил, что языковое богатство его удивительно; он дал уже целый ряд своих, очень метких слов, не говоря о том, что построение его романа изумляет своей трудной и затейливой конструкцией».

Еще раз уясним смысл сказанного Горьким: словарь Леонова не то что равен словарю классиков – он в чем-то даже больше. Не говоря о конструкции текста Леонова, чему Горький, писавший вещи в архитектурном смысле линейные, не мог не поражаться.

В одном из писем в начале 1929 года Горький фактически повторяет точку зрения и антисоветского Георгия Адамовича, и советского Луначарского, утверждая, что из «молодых» писателей Леонов – первый.

О Никитине Горький пишет: «заболтался, изнебрежничался». О Слонимском: «сухо и тускло». О Федине: «преждевременно солидно». Начинает разочаровываться в Каверине, которого поначалу ставил очень высоко. «Зощенко способен на многое, – утверждает Горький и тут же уточняет, – но ему следовало бы не забывать, что лучшее, сказанное им, „старушка, божий одуванчик“, а не „собачка, системы пудель“. Пильняк ему давно был неприятен и поперечен.

«Делу правильного развития языка служит, из молодых, один Леонов», – таково мнение Горького.

Не только «Вор», но и начавшийся вскоре «советский период» Леонова вызовет у Горького восторг.

Единственно, что до поры до времени Горький не замечает леоновских «закавык», смысловых его каверз. Не хочет он обращать внимания на то, что пока ему кажется в Леонове неглавным: быть может, наносным от Достоевского, быть может, просто случайным.

«Революцийка трахнула»

17 февраля 1928 года состоялась долгожданная премьера «Унтиловска» во МХАТе.

Режиссура Василия Сахновского была отменной: тем более что ему все без малого два года репетиций помогал Станиславский. Леонов, пьесы которого впоследствии ставили сотни раз на многих площадках мира, об «Унтиловске» всегда вспоминал особо.

«Отлично понял замысел Станиславского художник Крымов, – говорил Леонов, – очень умело, соблюдая границы допустимой условности, сделал павильон. Вы помните, как начинается пьеса? Черваков обыгрывает Буслова в шашки, “припирает его в уголок”. И вот в спектакле Черваков и Буслов играли, сидя в тупике, в своеобразном геометрическом углу».

Станиславский после спектакля поднимается на сцену, обнимает и целует Леонова. Зал аплодирует стоя.

Леонов переживает настоящий театральный успех.

Но на девятнадцатом спектакле постановка была закрыта. Одним звонком из Кремля, безо всяких постановлений. Ходили слухи, что к запрету был лично причастен Иосиф Сталин, но документальных подтверждений тому нет.

Это был шок для всех. Для Леонова, для Станиславского, для Сахновского – последний ведь с «Унтиловском» дебютировал во МХАТе как режиссер…

Но причины для закрытия вполне могли найтись. В самом тексте пьесы.

Унтиловск – это жуткое, застойное болото, и от случившегося в России сюда даже малые волны не доходят.

«Унтиловск проспал всё это буйное и героическое время», – говорит один из героев, «бывшая личность» Манюкин – тот самый, что сначала перекочевал из повести «Унтиловск» в роман «Вор», а оттуда снова вернулся в пьесу «Унтиловск». «Хоть и существую, но после революции напоминаю решето», – так он саморекомендуется в пьесе.

«Но и в Унтиловске выдвинулись замечательные личности, – продолжает Манюкин. – Я имею в виду жену погибшего героя, а именно вот ее, Васку».

Погибший герой – видимо, красноармеец. А «замечательная личность», «жена героя» Васка замечательна поначалу лишь тем, что варит самогон.

«Вино и елей были запрещены во всероссийском масштабе, – говорит Манюкин, – и тогда Васка пошла на помощь тоскующим единоплеменникам. Прадедовское уменье умудрилось опытом последних лет! Уж теперь никакие гобарзаки и рейнвейны не сравнятся с Васкиными изделиями. А в случае вторичного напора густая унтиловская бражка бурно, как полноводная река, выйдет из берегов, заливая города и веси обширной нашей страны».