В глуби веков - Воронкова Любовь Федоровна

Согды сложили оружие. Александр, все еще гневный и очень усталый, проходил, не видя их, не желая видеть их. Что-то они не смеются сегодня над македонским царем!

ЛЮБОВЬ

Разве думал Александр о любви в эти беспокойные, трудные дни, омраченные изменой и гибелью друзей? Думал ли он о любви, измученный бесконечной погоней за Спитаменом?

Его ожесточившееся сердце не верило ни радостям, ни страданиям, которые может причинить это чувство. Невелика радость от встречи с женщиной и невелико страдание от разлуки с ней. Игра чувств, прозвучавшая где-то песня, звезда, вспыхнувшая в ночи и пропавшая в трезвом свете дня…

А любовь ждала его, она была уже близко. Любовь настигла его внезапно, как гром с неба, как великий дар богов человеку, отмеченному ими.

Первым, впереди Оксиартовых сыновей, Александр вошел во двор Оксиарта.

Слуги испуганно жались к стенам.

Вдруг отворилась тяжелая дверь, и из дома вышла девушка. Рокшанек не терпелось узнать, что происходит в крепости. Ей все еще казалось, что дом ее отца недоступен для чужих. Она собиралась подняться на стену, посмотреть на рогатого македонского царя. И тут же остановилась на пороге, оцепенев от неожиданности и от ужаса. Рогатый Македонянин стоял перед ней.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. В доме уже кричали женщины, звали Рокшанек, — ни Рокшанек, ни Александр не слышали их. Цветущая прелесть девушки, белокурые, с золотым отливом волосы, ее чистые, светло-синие, широко раскрытые глаза внезапно обезоружили молодого царя. Эллада, золотая богиня Афродита, розовая жемчужина в белой пене прибрежной волны…

Рокшанек, опомнившись от первого страха, увидела, что перед ней стоит усталый человек и что на шлеме у него вовсе не рога, а белоснежные перья. А когда заглянула в глубину его голубых глаз, то поняла, что это и есть тот, кого она ждала в своих мечтах и за кем пойдет на край света.

— Как зовут тебя?

Рокшанек не поняла незнакомой речи. Но догадалась, о чем спрашивает царь.

— Рокшанек.

Александр взял своей огрубевшей рукой ее нежную белую руку.

— Роксана!

Со смертельной тревогой следили из дома за этой встречей. Братья Рокшанек, против своей воли, схватились за мечи. Но, увидев, как ласков с Рокшанек Александр, переглянулись с внезапной надеждой.

Рокшанек робко отняла свою руку и бросилась в толпу женщин, стоявших в дверях. Все они тут же скрылись в глубине дома, как стая вспугнутых птиц.

Склонив голову перед Александром, появилась жена Оксиарта.

— Войди в дом твоего пленника, царь, — сказала она с низким поклоном.

Александр обернулся к ней.

— Кто эта девушка?

— Это моя дочь, царь, Рокшанек. «Рокшанек» — это значит «Светлая».

— Твоя дочь… Светлая! Роксана — Светлая!

Александр с чувством счастья повторял это имя по-своему, по-эллински выговаривая его. Ему хотелось сейчас же ринуться в дом и отыскать эту девушку.

И, удивившись самому себе, обнаружил, что он не может поступить так. Это оскорбит ее.

— Скажи Оксиарту, — обернулся он к матери Рокшанек, — пусть вернется домой. Пусть сложит оружие. Я не буду мстить ему.

Александр вернулся вниз к войску. Но думал только о ней, о Роксане. На другой же день снова поднялся на Скалу. Он вместе со свитой поселился в доме Оксиарта. Присутствие в этом доме Роксаны наполняло его счастьем. Не было на свете женщины, кроме нее. Все они, что встречались на путях Египта и Азии, черноволосые, меднокожие, чуждые Элладе, исчезли, как тени. Одна эта, тихая, кроткая, с золотым дождем кос, вдруг вошла в его жизнь и заполнила его сердце.

— Роксана — Светлая! — повторял он.

Друзья-этеры все видели, все понимали. Такой девушки, как Роксана, они не встречали в Азии… Но не слишком ли увлекается царь?

— Жена Дария была первой красавицей в Персидском царстве, — напомнил Гефестион, — однако царь не потерял голову от любви!

— Может быть, тогда не пришло еще его время, — возразил Птолемей, пожав плечами.

Уже и среди солдат шли разговоры о красоте Рокшанек.

— Славная добыча досталась царю! Недаром взяли мы эту Скалу!

— А что досталось нам?

— А нам — отдых. Царь не скоро уйдет отсюда, женская красота сильна.

— Он может взять ее с собой.

— Не возьмет. Он не любит возить с собой женщин.

— А может, женится?

— Женится! Вот так сказал. Женится на азиатке? На дочери варвара?!

— Этого еще не бывало у македонских царей!

— Мало ли чего не бывало. Разве ходили когда-нибудь македонские цари в персидских штанах? А вот Александр надел!

Обрадованный милостью победителя, Оксиарт вернулся в крепость. Царь простил его. Оксиарт, счастливый тем, что остался жив и что сыновья его живы и дом не разорен, устроил для царя большой пир. Все, что могло найтись в осажденной крепости, было подано на столы — обилие мяса, маслины, вино, свежий, еще горячий хлеб…

Александр был весел, добр. Друзья давно не видели его таким. Он будто вернулся в те дни, когда, еще совсем юный, полный надежд и вдохновения, переходил Геллеспонт. С его лица исчезли тени забот и усталости, подозрений и тревог. Он часто поглядывал на двери — не то ждал, что придет Роксана, не то порывался пойти к ней…

Оксиарт все видел и все понимал. Он шепнул слуге, чтобы девушки пришли развлечь гостей. Они вошли одна за другой пестрой вереницей, зазвенели струны дутаров, запели чанги, зарокотала дойра. Девушки пошли в грациозном, плавном танце, все в роскошных, ярких, разлетающихся одеждах. Тридцать красавиц было отобрано для царского пира, тридцать самых красивых девушек, дочерей бактрийской знати. Но и среди них Роксана, со своими редкостными золотыми косами, со своей свежестью, с глубоким блеском счастливых глаз, все-таки была самой прекрасной… Александр не отрываясь следил за каждым ее движением — он был не в силах отвести от нее возволнованного, потемневшего взора. Друзья с тревогой и с изумлением наблюдали за ним. Сначала он много пил, потом долго держал в руках пустую чашу, по старой привычке тихонько поворачивая ее в ладонях. Веселое в начале пира лицо понемногу мрачнело, между бровей и в уголках губ появились морщинки… Оксиарт с тайным ужасом спрашивал себя: чем мог он не угодить царю? Чем он мог его разгневать? Гнев победителя — что может быть страшнее для побежденного?

Но Александр не гневался. Он решал свою судьбу. Сейчас он понял, что любит Роксану всем своим никогда не любившим сердцем. Он не может оставить Роксану. Он не может увезти ее пленницей — о Гера и все боги! — он не оскорбит эту девушку!

Тогда что же?

Тогда вот что — он женится на ней.

Да. Он женится на ней. Он сегодня же совершит здесь свадебный обряд, так же, как совершали его македонские цари в Эгах и Пелле.

Как загудят македоняне вокруг! Как возмутятся его благородные этеры, его эллинские военачальники, его македонские воины, среди которых самый нищий, самый невежественный пастух все-таки считает себя выше самого знатного и самого великого варвара. Как бы ни был возвышен варвар богатством, властью, талантом, все равно он — варвар!

И все-таки Александр женится на ней!

Мелодично гудели струны дутаров, вторила дойра, утверждая ритм, развевались шелковые одежды девушек — лиловые, розовые, синие, пурпурные… Взлетали гибкие, тонкие руки, метались длинные косы, сверкали драгоценности, вспыхивали прекрасные глаза азиатских красавиц. Александр не видел их.

Он видел только одну, у которой лицо было цвета белой жемчужины и ливень золотисто-светлых волос. Она не смотрела на Александра. Но он знал, что танцует она для него, и от его взгляда розовеют ее щеки, и его приветствует взмах ее руки… Неужели такое счастье возможно на земле?

А что скажет там, в Македонии, старый Антипатр, когда услышит, что его царь женился на дочери варвара? А что скажет Олимпиада, его гордая мать?.. Вот-то возмутятся они, вот-то оскорбятся!

И все-таки он на ней женится!