Тотем и табу - Зигмунд Фрейд

Психоанализу пришлось выводить психическую жизнь взрослых из психической жизни детей и заново осознать старую истину, гласящую, что ребенок – отец мужчины. Была выявлена преемственность между инфантильным и взрослым разумом, были обозначены те преобразования, которые имеют место в этом процессе. Большинство из нас признается в наличии пробела в памяти, охватывающего первые годы жизни; об этих годах сохраняются разве что фрагментарные воспоминания. Можно сказать, что психоанализ заполнил этот пробел и упразднил детскую амнезию человека. (См. раздел ниже об образовании.)

В ходе исследований инфантильного ума удалось совершить несколько примечательных открытий. Так, было подтверждено давнее подозрение о чрезвычайной важности детских впечатлений (особенно в первые годы жизни) для дальнейшего развития индивидуума. Даже оформился психологический парадокс – но это вовсе не парадокс для психоаналитиков – почему-то наиболее, казалось бы, важные из всех впечатлений забываются в более поздние годы. Психоанализ наглядно и недвусмысленно установил определяющий характер этих ранних переживаний применительно к сексуальной жизни. «On revient toujours à ses premiers amours»[286] – трезвая правда. Многие загадки сексуальной жизни взрослых могут быть разгаданы, только если присмотреться внимательно к инфантильным факторам любви. В теоретическом понимании таких событий нужно учитывать, что первые детские переживания индивидуума происходят не случайно, что за ними скрываются врожденные или конституциональные инстинктивные задатки.

Другое и гораздо более удивительное открытие состояло в том, что, несмотря на все более позднее развитие у взрослых, ни одно инфантильное психическое образование не исчезает бесследно. Все желания, все инстинктивные позывы, отклики и установки детства по-прежнему сопровождают человека в зрелости и при соответствующих условиях могут проявиться снова. Они не уничтожаются, а лишь накладываются друг на друга – если использовать пространственный способ описания, который вынужденно применяет психоаналитическая психология. Значит, отчасти природа душевного прошлого состоит в том, что оно, в отличие от прошлого исторического, не поглощается своими производными; оно сохраняется (на деле или лишь в потенции) рядом с этими производными. Доказательство этого утверждения таково: сновидения нормальных людей каждую ночь оживляют их детские впечатления и низводят душевную жизнь на инфантильный уровень. Тот же возврат к психическому инфантилизму («регрессия») наблюдается при неврозах и психозах, особенности которых в значительной мере могут быть описаны как психические архаизмы. Степень, в которой остатки детства еще присутствуют в разуме, отражает глубину предрасположенности к болезни; соответственно, эту предрасположенность можно рассматривать как выражение задержки в развитии. Та часть психического материала человека, которая осталась инфантильной и была вытеснена как непригодная для использования, составляет ядро бессознательного. Мы полагаем, что возможно проследить в историях болезни пациентов, каким образом бессознательное, сдерживаемое силами вытеснения, находит повод стать активным и прорывается вовне, если более поздние и высшие по положению психологические образования не справляются с восприятием действительности.

За последние несколько лет ряд психоаналитиков[287] сделал вывод, что принцип «онтогенез есть повторение филогенеза» должен быть применим к психической жизни; это привело к дальнейшему расширению области приложения психоаналитического интереса.

Д. Культурно-исторический интерес

Сравнение между индивидуальным детством и ранней историей человеческих обществ уже на самой ранней стадии изучения доказало свою плодотворность сразу в нескольких направлениях мышления. В этой связи психоаналитический способ мышления выступает как новый инструмент исследования. Применение гипотез психоанализа к психологии народов[288] позволяет ставить новые вопросы и заново пересматривать старые, а также способствовать их решению.

Во-первых, кажется вполне возможным использовать выводы из психоаналитического рассмотрения сновидений к таким плодам национального воображения, как мифы и сказки[289]. Необходимость истолкования такого материала назрела давным-давно; предполагалось, что за ним скрывается некий «тайный смысл», и допускалось, что этот смысл прячется за позднейшими наслоениями и трансформациями. Изучение сновидений и неврозов с помощью метода психоанализа обеспечило необходимый опыт, позволяющий установить технические процедуры, которые регулируют такие изменения. Но в ряде случаев психоанализ способен также выявить скрытые мотивы, обусловившие преображение первоначального смысла мифов. Психоаналитик не приемлет в качестве первого позыва к составлению мифов теоретическое стремление найти объяснение явлениям природы или объяснить культовые обычаи и обычаи, ставшие непонятными потомкам. Для него этот позыв прячется в тех же психических «комплексах», в тех же эмоциональных склонностях, что были раскрыты при изучении сновидений и симптомов нервозности.

Аналогичное применение точки зрения психоанализа, его гипотез и открытий позволило пролить свет на происхождение наших великих культурных институтов – на религию, мораль, справедливость и философию[290]. Изучая первобытные психологические ситуации как мотивы для появления институтов такого рода, психоаналитик отвергает отдельные попытки объяснения с опорой на слишком поверхностное понимание психологии и предлагает взамен более проницательное толкование.

Психоанализ установил тесную связь между психическими достижениями индивидуумов и обществ, выделив общий динамический источник. Исходное положение гласит, что основная функция психического механизма состоит в устранении напряжения, создаваемого потребностями. Частично эта задача решается за счет извлечения удовольствия из мира вокруг, для чего требуется подчинить себе реальный мир. Но удовлетворению остальных потребностей, в том числе определенных аффективных позывов, действительность исправно мешает. Это побуждает к дальнейшим поискам каких-то иных средств противостояния неудовлетворенным позывам. Весь ход человеческой истории есть не что иное, как описание различных способов, принятых для «обуздания» неутоленных желаний, причем – в зависимости от меняющихся условий (отягощенных вдобавок техническим прогрессом) – эти способы встречались то благосклонно, то с разочарованием.

Изучение первобытных народов показывает, что человечество с зари своего существования было увлечено детской верой в собственное всемогущество[291]. Вследствие этого целый ряд душевных образований можно трактовать как опровержение любых попыток опрокинуть это чувство всемогущества, как желание избавить эмоциональную жизнь от влияния реальности до тех пор, пока та не станет более пригодной для удовлетворения потребностей. Принцип избегания неудовольствия преобладает в действиях человека, пока ведется поиск лучшего способа приспособления к миру вокруг. Наряду с поступательным покорением мира происходит развитие мировоззрения, взгляда на мироздание в целом. Люди все тверже отворачиваются от былой веры в собственное всемогущество, идут от анимистической стадии через религиозную к научной. Мифы, религия и мораль находят свое место в этой схеме как попытки восполнить неудовлетворенность человеческих желаний.

Наши знания о невротических заболеваниях очень помогли понять устройство великих социальных институтов. Неврозы суть попытки отыскать индивидуальными усилиями некие формы утоления неудовлетворенных желаний, а институты стремятся обеспечить социальные решения тех же проблем. Отступление социального фактора и преобладание фактора сексуального превращают эти невротические решения психологической проблемы в карикатуры, пригодные лишь для разъяснения столь важных вопросов.

Е. Эстетический интерес

Психоанализ дает удовлетворительный ответ на ряд вопросов в области искусства и личности художника, но ряда других вопросов он откровенно чурается.