Кто ищет... - Валерий Абрамович Аграновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стало быть, претензий к науке нет и быть не может. Нам остается терпеливо ждать, тем более что советские ученые, особенно в последнее время, предпринимают поистине титанические усилия, чтобы докопаться до сути.
В своих новейших работах они стали исходить из трех важных принципов.
Принцип первый. Объяснять преступное поведение современного молодого человека одними пережитками прошлого в сознании и влиянием буржуазной идеологии, «не замечая» того, что не только он сам, но и отец его с матерью родились при Советской власти, сегодня уже не просто неприлично — нельзя.
Принцип второй. Также нельзя объяснять преступность только безнадзорностью детей, алкоголизмом их родителей, материальным положением семьи, ее культурным и образовательным уровнем, умственными способностями ребенка или состоянием его психики, поскольку все это не п р и ч и н ы в строго научном смысле слова, а всего лишь внешние и вполне очевидные ф а к т о р ы, которые, во-первых, не обязательно толкают человека на преступление, а чаще способствуют его совершению и, во-вторых, сами нуждаются в объяснении.
Принцип третий. Истинные причины преступности не лежат на поверхности, а глубоко скрыты, с трудом поддаются анализу и учету, и, хотя их голыми руками не возьмешь, они есть, и найти их можно. Главное направление поиска — социально-психологическая сфера. Не отдельно «социальная» и не отдельно «психологическая», а именно так, как сказано: через дефис. Каждый читатель, вероятно, имел возможность убедиться в том, что люди в одинаковых условиях зачастую ведут себя по-разному, в разных условиях — одинаково, а это значит, что ни внутреннее психологическое состояние, ни внешние социальные факторы сами по себе еще не определяют поведения человека: только вместе.
Из социально-психологической сферы наши ведущие ученые выделяют прежде всего процесс воспитания. «Я не знаю ни одного случая, — писал А. Макаренко, — когда бы полноценный характер возник без здоровой воспитательной обстановки или, наоборот, когда характер исковерканный получился бы, несмотря на правильную воспитательную работу». Поскольку воспитанием нового человека практически занимаются семья и школа, ученые и направили туда острие своего поиска. Именно семья как первичная ячейка государства и именно школа как проводник общественного воздействия на подростка несут в себе и зеркально отражают все социальные процессы, происходящие в обществе. А ребенок, в свою очередь, обладает той самой психологией, врожденной или воспитанной, преломившись через которую социальные процессы либо толкают его на преступления, либо предохраняют от них. Даже темперамент ребенка, по мнению советского психолога А. Краковского, является основной причиной того или иного поведения, которое при соответствующих условиях может принимать антисоциальный характер.
Не знаю, как читателю, мне этот путь размышлений кажется наиболее конструктивным. Он хорошо «просматривается» от начала до конца и предполагает в итоге не мнимые умозаключения, а реальный и практически ценный результат, — скорее бы он только был!
Теперь я приведу некоторые данные, косвенно подтверждающие правильность и перспективность избранного направления. Эти сведения касаются так называемых ранних форм антиобщественного поведения подростков, которые являются как бы первым звонком, предупреждающим об опасности. Так вот, по данным одного конкретного исследования, проведенного институтом Прокуратуры СССР, из каждых ста несовершеннолетних, осужденных за преступления, двое когда-то начинали с картежных игр, один — с употребления вина, двое — с мелких краж у товарищей по школе или у соседей по дому, один — с бросания камней в проходящие мимо поезда и так далее. Но самой кричащей и неожиданной оказалась цифра «бегунов»: семьдесят четыре подростка уходили и убегали из родного дома, прежде чем пойти на преступление.
Стало быть, именно в семье и, вероятно, в школе завязывается тот роковой конфликтный узел из социальных и психологических причин, развязка которого приводит к трагическому финалу.
К сожалению, большего нам цифры не говорят: при всей своей красноречивости они не содержат открытий, а только указывают место, где можно их сделать.
Замысел. 12 декабря 1972 года, около 11 вечера, Надежда Рощина возвращалась домой от подруги. Она вышла из автобуса, перебежала улицу и направилась в переулок. В руках у нее была сумочка, и Рощина невольно сжала ее, когда увидела впереди человека. Переулок был пуст, под ногами у Рощиной хрустел снег, тускло светил на углу одинокий фонарь. Человек был неподвижен, он стоял у витрины овощного магазина, и, вопреки логике, но в точном соответствии с законами страха, Рощина, вместо того чтобы ускорить шаг, его замедлила. Человек молча пропустил девушку, но вскинул голову в черной каракулевой шапке с опущенным козырьком, потому что, наверное, козырек мешал ему смотреть, а смотреть было нужно, хотя этот же козырек не позволил Рощиной разглядеть лицо незнакомца. И тоскливое предчувствие сжало сердце девушки.
Она сделала шаг, второй, третий, и в этот момент человек, оттолкнувшись спиной от витрины, как-то сбоку приблизился к ней и молча ударил рукой по сумке. Сумка, однако, не упала, и он тут же сказал: «Молчи. Убью». Его голос прозвучал потрясающе бесстрастно, как если бы он произнес: «Снег идет. Зима». И жуткий страх перехватил горло Рощиной, и вновь вопреки логике она еще крепче сжала сумку. Тогда он, почувствовав сопротивление, снова ударил, но уже не рукой, а ножом.
Тут же брызнула кровь, тепло которой Рощина ощутила, хотя никакой боли не было. Сумка упала, человек нагнулся, поднял ее и не пошел, а мерзкой рысцой побежал по переулку. Девушка машинально сделала за ним несколько шагов, словно трусливый бег незнакомца развязал ей ноги. Когда он заворачивал за угол, Рощина даже негромко произнесла: «Отдай!» — и только в этот момент почувствовала нестерпимую боль.
Утром следующего дня она сидела в отделении милиции, положив забинтованную кисть на колени и поглаживая ее здоровой рукой, как котенка. Дежурный, молодой милиционер, писал протокол, а когда по коридору кто-то протопал коваными сапогами, крикнул: «Олег Павлович!» Дверь отворилась, вошел старший лейтенант милиции, и дежурный, кивнув на Рощину, сказал: «Еще одна». Вошедший почему-то сразу все понял и ухмыльнулся. «В черной каракулевой шапке? — сказал он Рощиной. — А козырек вот так?» Рощина удивилась и даже привстала: «Вы его знаете?!» Старший лейтенант странно посмотрел на нее, сказал: «А вы?» — и пошел из дежурки. У порога он, однако, остановился и произнес: «Кричать надо. Караул! Без крика и мы глухие. У нас у каждого по два уха и по два глаза, а вы все думаете, что по десять. Поняла?» Рощина сказала: «Поняла». Старший лейтенант немного смягчился и спросил: «Чего там было-то, в сумке?» — «Помада, — быстро
