Слуга злодея - Александр Крашенинников

Был даже один генерал, получивший чин за необыкновенную сноровку играть в кости.

Отряд неотвратимо приближался. Граф неожиданно начал расстегивать плащ, намереваясь снять его. Вертухин недоуменно посмотрел на него.

Но граф знал, что делает. Скинув с себя плащ, он выбросил его на дорогу.

Преследователи встали, будто упершись в невидимую стену, и попадали с лошадей. Тотчас образовался гигантский клубок. Собачий визг и кошачьи вопли вырвались из-под него.

Герберту фон Бубену в свалке повредили колено правой ноги, коя отличалась особливым даром в исполнении полонеза. Свистухина долго били по голове его же словарем и наконец отобрали шнурок от плаща графа Алессандро Калиостро.

Счастлив был тот, кому досталась хотя бы одна нитка. Он не зря прожил свою жизнь!

— Стой! — крикнул Вертухин кучеру.

Несущаяся карета прыгала, как блоха, и нельзя было рассмотреть картину во всех подробностях. А Вертухин не в силах был отказать себе в этом удовольствии.

Сзади на шевелящееся месиво налетали дамы в дорогих каретах и повозках попроще. Но от плаща остался почти один только прах.

— Трогай! — сказал Вертухин.

Через две версты их начали настигать снова. Вертухин напрягал все свои умственные силы в поисках выхода.

Но граф и в этот раз ничуть не обеспокоился. Он принялся снимать с себя камзол, рубашку и панталоны. В виду поклонников он терял умственные способности с катастрофическим успехом.

— Граф, что вы делаете! — закричал Вертухин. — Не все сразу. Да и надо же в чем-то в Санкт-Петербург приехать.

Но рубашка уже летела над дорогой белым аистом.

Она сгинула бесследно, как и плащ графа, хотя помогла выиграть четверть часа.

На ближайшем холме были пожертвованы башмаки и штаны. Граф сидел в одном нижнем белье, но светился от радости, будто отчеканенный пять минут назад пятак.

Преследователи отстали, но никак не больше, чем на версту.

Вдали завиднелось болотце с бревенчатым мостиком через него. Вертухин оглянулся назад, оценивая обстановку.

Впереди мчались теперь две юных легконогих барышни в рейтузах, недавно вошедших в моду среди дам, кои занимались телесными экзерцициями. Рейтузы были под цвет человеческого тела, так что, можно сказать, сии юные особы бежали неодетыми.

Это бесстыдство ужаснуло Вертухина. Трудно представить, что могут с ними сделать барышни, кои отличаются такой дерзостию!

Едва карета графа Алессандро Калиостро перемахнула через мостик, он крикнул кучеру остановиться. Вдвоем с кучером они подрубили опоры.

Воинственный отряд приближался. Генерал издалека забросал карету беглецов игральными костями. Одна ударила графа в затылок и раскололась — не только его мозги, но и черепная коробка с каждой минутой приобретали крепость дуба.

Авангард влетел на мостик и ухнул в вонючую кашу. Дно находилось на глубине немногим меньше человеческого роста. Обожатели графа Алессандро Калиостро запрокинули головы вверх и барахтались в болоте, дыша, как бегемоты, поднятыми над водой носами.

Всплыл придонный лед, разломанный их крепкими ногами, ледяные куски начали бить по затылкам.

— Это вам Ледовое побоище! — мстительно сказал Вертухин.

Граф, вертясь на одной ноге, дабы сохранить равновесие, поспешно снимал шелковые панталоны и в четверть минуты остался совершенно голым.

Вертухин окаменел от изумления.

— Надо же их чем-то утешить, — сказал граф, связывая панталоны в узел и бросая их в болото.

— Ваше превосходительство, вы совсем с ума съехали! — только и проговорил Вертухин.

— Чего и тебе искренне желаю! — ответил граф.

Глава сорок четвертая

Тайный знак не может стоять на лбу

Завидово, Городню и еще несколько деревень миновали, задернув окна кареты занавесками и не останавливаясь. Граф, одетый в зипун кучера, с отвращением осматривал свои голые ноги. Они были пестрыми и цветистыми от синяков и кровоподтеков.

За окнами кареты летала по мокрым полям весна. Птицы натянули струны меж небом и землей: старый ворон — одинокую басовую и хриплую, издающую какие-то грозные предупреждения, стая скворцов — целую арфу, писклявую и примирительную. В зените тонко верещало соло жаворонка.

— Друг мой любезный, — сказал граф, оставив наконец ноги в покое, — я почел бы за честь предложить тебе присоединиться к нашему братству, кое в вашей стране приветствуют с удивительным радушием.

И отведя в сторону полу зипуна и повернувшись спиной к ошеломленному Вертухину, он показал наколотый на заднице лиловый знак: циркуль и наугольник с буквою G между ними.

— Джузеппе! — воскликнула дотоле покорно молчавшая Лоренца. — Разве твои сокровенные тайны не обещаны одной только мне?

— Это так, дорогая. Но наш новый друг спас меня от верной гибели. Что стоили бы все мои тайны, если бы меня вместе с ними утопили в болоте?

Вертухин скосил глаза на графа. Вне видимости своих поклонников граф с необыкновенной быстротою скатывался с вершины, на коей сидел, развившись в дурака. Он опять обрел способность рассуждать.

Но слова графа о присоединении к братству повергли Вертухина в тяжелые сомнения, как если бы ему сказали: иди и найди в выгребной яме ключ к счастливой жизни. Братьев, или же, по-другому, людей Королевского Искусства, он знавал еще по Москве. Искусство их заключалось в добывании денег на построение прекрасного будущего. Вертухин ничего не имел против прекрасного будущего, но жить ему хотелось сейчас, а не потом. Дабы откупиться от них, он даже продал лучшего своего работника, правда, перед этим отданного в солдаты.

— А вот ежели говорить о гибели, — сказал он, уходя от ответа на предложение графа, — или, точнее, об убийстве, то что обозначено по этому поводу в Конституции Андерсона?

— Ты слышал о Конституции Андерсона?! — закричал граф Алессандро Калиостро. — В первом же трактире я помогу тебе написать прошение о посвящении.

— Можно ли, к примеру, убить человека циркулем? — не обращая внимания на его крики, продолжал Вертухин. — Речь идет, конечно, о человеке, не принадлежащем к братству, — я знаю правила братства, кого можно убивать, а кого нет. Или же только ржавым гвоздем или кулаком?

— Кулаком или ржавым гвоздем нельзя, это материи не тонкие, — сказал граф. — А циркулем можно. Но предварительно заколов его шпагою.

— А наоборот, сначала циркулем, а потом шпагою?

— Нет, этого не дозволяют морально-этические уложения масонства.

Вертухин стал зело задумчив.

— А может ли быть членом ордена турок? — спросил он.